Марсель Монтечино - Убийца с крестом Страница 37

— Полицейский! Разве это профессия? — восклицала она. — Я полагала, ты хочешь большего добиться в этой жизни, Джек!

Сама она все еще посещала колледж и при каждом удобном случае колола его этим.

— О чем мы будем говорить с друзьями? О стрельбе по мишеням? Правилах ухода за оружием и его чистке? О том, как лучше схватить с поличным? Боже, ну и дружки у нас тогда должны быть! Сплошь копы! Эти сквернословы, фашисты! Пьяницы, хвастуны!

Она получила диплом, но продолжала ходить на лекции для выпускников. Она уже не походила на дочь торговца рыбой. Посещала научные семинары. Посещала кофейни в Венайсе, где проводились поэтические чтения, и арт-шоу в Вест-Голливуде. Она стала частицей пробуждения социального сознания начала 60-х. Она устраивала вечеринки в своем крошечном доме в Калвер-Сити, который они купили в рассрочку и только-только успели расплатиться. Она называла эти скромные посиделки «погружением в беседу» и приглашала на них бледных еврейских юношей, членов левацкого движения, и сладкоречивых негритянских активистов. Голд мог высидеть лишь несколько минут, отщипывая крошки от кофейного торта и наполняя помещение густым сигарным дымом. Затем, в заранее обговоренное время, ему звонил напарник. Как раз тогда он разрабатывал одну банду, промышлявшую торговлей наркотиками, а потому вызвать его могли в любую минуту. Голд торопливо бормотал извинения — лицо Эвелин отражало явное облегчение — и быстро выходил из маленького домика с белыми рамами, а вдогонку ему несся смех Эвелин, словно кто-то только что сказал ей забавную шутку.

Они отдалялись друг от друга все больше и больше. Голд пристрастился к выпивке. После одной из вечеринок Эвелин он обнаружил в пепельнице окурок от сигареты с марихуаной. Последовала долгая и бурная ссора. Эвелин стала членом нескольких организаций по борьбе за гражданские права. Она даже участвовала в каком-то марше «свободы» по южным штатам.

Каждый вечер после работы Голд отправлялся в бар. Там он был среди своих. Потом Эвелин поступила на работу в «Саншайн коалишн» — организацию, которая пыталась распространить либеральные идеи по всему штату. В течение нескольких лет вечерами она трудилась над инициативой «Нет атомной бомбе», задолго до того, как подобные движения вошли в моду. Голд начал трахать девиц, которые ошивались у баров, где собирались полицейские. И не то чтобы секс стал для него проблемой. Эвелин вовсе не походила на героиню одной старой шутки: «Как сделать так, чтобы еврейская девушка перестала думать о сексе? Жениться на ней». Даже после шумных ссор и скандалов с битьем посуды они обычно заключали короткое перемирие у дверей в спальню и яростно и неистово занимались любовью, словно лишь с той целью, чтобы в конце повернуться друг к другу спиной и заснуть в темноте.

После шести лет супружества они были чужими друг другу. Брак их зашел в тупик. Они не были друзьями, не были партнерами. Они были любовниками, но в чисто физиологическом смысле. Голд часто задавал себе вопрос: кто же из них предложит развестись первым?

А потом вдруг произошли сразу два события. События, благодаря которым удалось если не спасти, то хотя бы продлить их брак.

Но сначала Кэрол вышла замуж.

Младшая сестренка Эвелин выросла и превратилась в соблазнительную молодую женщину в крашеных белокурых локонах и жестких, словно железо, бюстгальтерах, что делало ее похожей на бюсты римских красавиц. Критик, присутствовавший на одном из школьных спектаклей, окрестил ее юной Ланой Тернер, и она стала подражать звезде, наряжаясь исключительно в тесно облегающие кашемировые свитера и повязывая на шее шарфики. Она дошла до того, что часами просиживала на открытой террасе аптеки «Швэбс», что на Сансет-бульваре. Потягивая через соломинку коку с вишневым сиропом, она улыбалась каждому проходившему мимо прилично одетому мужчине. Один из них действительно оказался продюсером. Он дал ей несколько маленьких ролей в телешоу, совсем коротеньких, на один выход, где она произносила всего несколько реплик. Обычно она изображала спутницу какой-нибудь комедийной звезды или подружку гангстера, появлявшуюся с ним на людях под ручку. В одном из эпизодов «Перри Мейсона» она сыграла красивый женский труп в бикини; распростертый на тигровой шкуре. И фильмы-то были второразрядные — дешевые вестерны, боевики про сыщиков с перестрелками, исторические картины, где актеры появлялись в тогах. В романтических фильмах «плаща и шпаги» она обязательно изображала придворную даму королевы, одну из дюжины грудастых красоток, рассевшихся вокруг трона героини с высоко зачесанными волосами и низкими вырезами платьев. Один из студийных пресс-агентов прозвал ее белокурой Софи Лорен, и она начала изучать свой профиль в каждом зеркале и спрашивать всех подряд, стоит ли ей сделать пластическую операцию и немного изменить нос. Она придумала себе псевдоним — Кэрол Уандерли. Ее видели прогуливающейся по улицам в сопровождении восходящих и уходящих «звезд» мужского пола. Она едва не подписала долгосрочный контракт с «Уорнер Бразерс», последней студией, которая занималась поиском новых талантов.

И вдруг всему этому пришел конец.

Конец пришел, когда Кэрол исполнилось двадцать пять. Подросло новое поколение — целая серия смазливых свеженьких личиков, крепких юных тел. А поскольку актерским мастерством Кэрол никогда не блистала — она ведь мечтала стать не актрисой, только звездой, — то переключиться на роли, требующие нечто большего, чем просто эффектная внешность, ей не удалось.

И телефон перестал звонить.

И роли перестали предлагать.

Кэрол понадобилось несколько месяцев, чтобы осознать, что происходит, что уже произошло. И тогда она нашла единственно возможный для девушки в ее положении выход. Она выскочила замуж за первого же богатого человека, который сделал ей предложение.

Эрик Каплан, шестидесятипятилетний бывший кинопродюсер, уверял всех, что ему сорок девять. Некогда он был самым известным и преуспевающим в городе бизнесменом от кино, выпускавшим хит за хитом после нашумевшего в конце 40-х и начале 50-х сериала-триллера из жизни частного детектива. Каждый заработанный им пенни он неизменно вкладывал в недвижимость на юге Калифорнии и довольно быстро разбогател. Ко времени женитьбы на Кэрол он вот уже лет десять как оставил кинематограф. И в жизни у него остались две радости — побеждать четырех своих взрослых сыновей на теннисном корте и жениться на красивых молоденьких женщинах.

Голды получили богато разукрашенную открытку с приглашением почтить своим присутствием вечеринку в честь «самых счастливых в Неваде» новобрачных. Прежде им никогда не доводилось бывать в Бель-Эйр. Подъезд к особняку тянулся на добрые полквартала и заканчивался гаражом на шесть автомобилей. Эвелин бродила по дому с убитым выражением лица. Это выражение чем-то напомнило Голду лицо задержанного, которого допрашивали и лупцевали в участке на протяжении двадцати четырех часов. Кэрол водила их по особняку, с гордостью показывала плавательный бассейн, зал для демонстрации кинофильмов, патио, цветные витражи, мраморную мозаику, Пикассо, Сезанна, Куинджи. Челюсть у Эвелин отвисла.

По дороге домой она трясла головой и твердила шепотом:

— Ну, прямо дворец! Дворец султана!

А еще через несколько минут пробормотала:

— Никогда не поверила бы, что люди могут так жить...

Голд покосился на нее. Она напоминала больную в глубоком шоке. Внутренний ее мир был сокрушен. Она посвятила годы нападкам на богатеев и привилегированных, но все это носило абстрактный характер, словно ей приходилось иметь дело с представителями некой отдаленной страны. Теперь же ей удалось посетить эту неизведанную землю, и она была очарована и ее жителями и обстановкой. Богатство всегда казалось ей злом, некой нереальностью. И вдруг оно воплотилось в реальность, стало достижимо и вовсе не выглядело чуждым и диким. И Господи, ведь в этом дворце живет теперь Кэрол! Но разве не была она всегда лучше Кэрол во всех отношениях, разве не превосходила сестру во всем, кроме разве что бюста? Разве она не трудилась? Разве не вышла она замуж за высокого, сильного и мужественного Джека Голда, по которому, как она знала, давно сохла Кэрол? Нет, если уж ее сестрица могла поселиться в таком дворце, уж она, Эвелин, тем более сможет...

На следующий день, в понедельник, Эвелин рассталась с факультетом для выпускников и поступила на курсы агентов по продаже недвижимости. В течение нескольких месяцев Голд, возвращаясь после ночных дежурств, заставал ее в спальне за маленьким письменным столом корпевшей над книгами и схемами. Или спящей рядом, на кушетке, с разбросанными вокруг карандашами и проспектами. Она вышла из членов «Саншайн коалишн». Она перестала посещать ленчи Городской лиги и благотворительные обеды. Она даже отказалась от подписки на «Нью мэссис».