Джанрико Карофильо - Прошлое — чужая земля Страница 37

Когда девушка подошла к перекрестку, мы ускорили шаг.

Он ускорил шаг, а я его догонял.

В моей голове вертелась фраза: «Что ты делаешь? Что ты делаешь? Что ты делаешь?» И пока она вертелась — в прямом смысле вертелась, как физический предмет внутри моей черепной коробки, на бешеной скорости, — я почувствовал неизбежность надвигающихся событий. Вот моя судьба. Скоро все действительно покатится к черту. Все полетит в задницу, а я ничего не могу поделать.

Пока я думал о встрече со своей судьбой, Франческо сделал последний рывок и догнал девушку прямо напротив входа в тот дом.

Он ударил ее сзади по голове. Точно и сильно. У девушки подкосились ноги, она, не издав ни звука, стала падать. Франческо поймал ее на лету, одной рукой закрыл ей рот, а второй держал ее, обхватив тело на уровне груди. Он тащил ее в подъезд, говоря что-то жутким металлическим голосом. Как в кошмаре, я следовал за ним.

Внутри повсюду торчали балки. Дом мог рухнуть, и я сообразил, что видел перед входом какую-то табличку. Проход закрыт.

Он затащил ее в глубь помещения, там было темно и воняло котами. Воняло. Девушка застонала.

— Скажешь хоть слово — изобью до смерти. — Затем он отпустил ее голову. Дал ей две сильные пощечины и ударил коленом в бок. По-прежнему сзади.

— На колени, сука. Не поднимай глаза. Попробуешь взглянуть, убью. — Знакомый голос Франческо изменился до неузнаваемости.

— Франческо, все, хватит. Перестань. — Я услышал себя как будто со стороны. Как будто это говорил не я, а кто-то другой.

Действо на секунду прервалось. Потом Франческо нанес девушке несколько торопливых ударов в бок. Менее точно — не так хладнокровно.

Он обернулся, подошел ко мне, и в этот момент до меня дошло, что я назвал его по имени и что девушка это слышала. Точно слышала.

Он ударил меня в глаз. Мне показалось, что он вдавил его мне в череп. Концентрические круги разлетелись от моей слепой орбиты по всему миру.

Голова наполнилась оглушительным шумом, а он ударил меня в пах. Я согнулся, и он вмазал мне коленом в лицо. Моя щека с внутренней стороны порвалась о зубы. Я почувствовал во рту соленый вкус крови, и сразу за ним — поток жидкой рвоты.

Возможно, на несколько секунд я потерял сознание.

Все остальное я помню обрывками. Фильм, снятый сумасшедшим любителем на старую пленку.

Вот Франческо стоит возле девушки и что-то ей говорит. К ним, шатаясь, подходит какой-то парень. Это я. Псих-киноман все продолжает съемку. Камера установлена на высоте потолка среди прогнивших деревянных балок и отсыревшей штукатурки. Двое сцепились в драке. Воняет кислятиной. Как во сне, наношу удар за ударом. Мои руки ищут его горло, его руки стремятся к моему, тело девушки валяется у нас под ногами. В том, что происходит, нет ничего человеческого. Укус. Вкус чужой крови во рту. Животный крик.

Затем снова крики, других людей. Франческо выпускает меня и мечется в поисках выхода. Мигающий голубой свет. Подъезд наполняется людьми.

Я лежу на земле, мне в спину упирается чье-то колено, мне в челюсть, рядом с ухом, тычут чем-то холодным, металлическим. Кто-то выкручивает мне руку, затем другую, наконец, я слышу щелчок. Меня выволакивают наружу, запихивают в машину. Шум колес, визг тормозов.

Прочь.

Глава 11

Карабинеры начали меня бить еще в машине, пока мы ехали в отделение. Я сидел в наручниках на заднем сиденье между двумя воняющими потом и табаком карабинерами. Машина неслась с включенной сиреной, не притормаживая на перекрестках, а эти двое били меня кулаками и коленями по голове и в живот. Спокойно и методично. Это только начало — так они сказали. В отделении мне задницу порвут. Я ничего не отвечал. Безропотно принимал побои, правда, иногда у меня вырывался стон. Странно. Я слышал, как меня били. Глухой звук, когда целили в живот, и более звонкое «тук», когда попадали коленом или кулаком по голове.

Я ничего не говорил: кто мне поверит? Я боялся. До смерти.

Они сдержали свое слово. В отделении меня отвели в полупустую комнату. Там стояли только стол и несколько стульев. На окне висела решетка, а на стене — ну не абсурд? — зеркало. Меня швырнули в старое кресло на колесиках. На заведенных за спину руках по-прежнему сидели наручники.

Как и обещали, они порвали мне задницу.

Они били меня руками, ногами, перегнутым пополам справочником «Желтые страницы» по уху, красно-белой дубинкой регулировщика.

Если один из них уходил, его тут же сменял другой. Вспоминая потом это избиение, я понял, что они трудились надо мной по очереди. Большинство было в штатском, но некоторые в форме. Один такой врезал мне портупеей по лицу — от звездочки с погона осталась резаная рана.

Они орали, чтобы я признался во всем. Они имели в виду другие изнасилования и других девушек. Не признаюсь, забьют до смерти, а в протоколе напишут, что я оказал сопротивление при аресте. Один пригрозил, что вставит мне в рот воронку и вольет бутыль соленой воды. Тогда мне точно захочется говорить.

Я разрыдался, и тут же получил сильный удар в голову, сбоку.

— Говнюк, — донеслось до меня сквозь окруживший со всех сторон туман из слез, крови и страха.

Я не очень хорошо помню, что случилось после того, как я пришел в себя. Кажется, они перестали меня лупить, а может, наградили еще парочкой пощечин.

Один из тех, кто привез меня, сказал, что в тюрьме обо мне позаботятся другие заключенные. Насильники в здешних местах не пользуются авторитетом. В этот момент я вспомнил о своих родителях и сестре. Подумал, что они почувствуют, когда обо всем узнают. Меня охватила беспредельная тоска.

Думаю, карабинеры ушли, чтобы, как говорится, официально оформить мой арест, написать протокол, в общем, что там в таких случаях пишут. Между затрещинами я повторял, что ничего не знаю о других изнасилованиях. Про сегодняшний вечер они меня даже не спрашивали. Они застали меня на месте преступления. В моем признании они не нуждались.

Потом снова открылась дверь. Опять идут меня бить, подумал я. Но вошедший — мужчина в пиджаке и при галстуке — кивнул моим сторожам на дверь, и они ушли. А он остался.

Он был молод, почти мальчишка, со светлыми глазами. Выглядел опрятным и аккуратным. Говорил с северным акцентом. Довольно вежливо.

— Сигарету хочешь? — предложил он, протягивая мне пачку. Я посмотрел ему в лицо, стараясь понять, серьезно ли он говорит. Затем кивнул. Но не смог вынуть сигарету из пачки — слишком тряслись руки. Тогда он вытащил ее для меня, протянул и дал прикурить. Подождал, пока я сделаю три-четыре затяжки, и только потом заговорил.

— Девушка чувствует себя хорошо. Ей оказали первую помощь в больнице. Теперь она здесь, и мы смогли ее расспросить. О том, что случилось. — Он сделал паузу и посмотрел на меня. Я молчал. Тогда он продолжил:

— Она в другой комнате. Ей только что тебя показали. — Он махнул рукой на зеркало. Я пялился на него, ничего не понимая.

— Там комната, из которой можно видеть все, что происходит здесь.

Как в кино. Слова высветились у меня в голове. Это повторялось все чаще.

— Девушка говорит, что ты не нападал на нее. Говорит, что ты ее защищал.

Я приблизил свое лицо к нему, чтобы рассмотреть его получше и удостовериться в том, что я ничего не перепутал. У меня сильно затрясся подбородок, но я не расплакался.

Сейчас это кажется странным, но тогда, с той самой минуты, как меня арестовали в подъезде, и до самого появления этого мужчины в пиджаке, я ни на миг не допускал мысли о том, что сумею выпутаться из этой передряги. Я и предположить не мог, что девушка вступится за меня.

Сегодня у меня всему есть объяснения. Тогда их не было и быть не могло. Я перестал адекватно воспринимать себя с того момента, когда Франческо предложил мне изнасиловать девушку. Когда он нес всякий бред о необходимости возвращения к архаичным методам. Я опять не нашел в себе сил сказать «нет», и стыд за это жег меня изнутри. Именно в этом и заключалась моя огромная вина, и все это видели. В первую очередь девушка.

Тот факт, что я бросился в драку, защищая ее, ничего не значил. Я был раздавлен своей виной, страхом, стыдом и жаждой разрушения. И многими другими прегрешениями. Потому-то я молчал, когда меня избивали карабинеры. Сам себя я чувствовал виноватым, как если бы и вправду насиловал ее.

— Почему ты ничего нам не сказал?

Я прикрыл глаза и едва заметно пожал плечами. Детский ответ. Я начинал чувствовать боль от ударов и смертельную усталость.

Он принес мне извинения за то, как со мной обошлись, и предложил отвезти в «скорую». Я отказался, он не настаивал. Более того, кажется, даже приободрился. Вряд ли он смог бы внятно объяснить врачам и начальству, откуда у меня все эти травмы.

— Ты в состоянии дать показания? Если хочешь, мы предупредим твою семью.