Д. Чампьон - Истории для любопытных. Из коллекции Альфреда Хичкока Страница 38

— Где он их взял?

— Купил по дешевке, давным-давно. Но так ни одной и не сбыл. У него родилась идея, как обменять их все разом в одном месте — в казино. Ему и не надо было выигрывать, понимаете, — только поменять свои фальшивки на настоящие деньги. Он предложил мне треть, если я помогу ему, и оплатил мою учебу у мистера Фергюсона. Я должен был найти себе работу в каком-нибудь казино и изучить тамошние правила.

— Ты жулик, Сэм. Ты совершил преступление.

— Сегодня я только и делал что предупреждал вас насчет этого старика и его денег.

— Ты просто помогал ему меня обмануть.

— Согласен. — Сэм вздохнул. — А что толку?

— Обморок тоже был поддельным?

— Да. Берт знал, что надо все кончить до полуночи, прежде чем вы откроете ящики с деньгами и заметите фальшивки. Но он решил, что, если просто перестать играть, вы можете что-нибудь заподозрить, и поэтому изобразил обморок.

— А чьей идеей было отправить тебя ко мне делиться подозрениями?

— Вообще-то моей. — Сэм скромно улыбнулся. — Я придумал это после нашей первой встречи. Решил, что, если я посоветую вам проверить первые две тысячи и вы убедитесь, что они настоящие, у вас уже не возникнет сомнений насчет восемнадцати остальных. А еще я хотел быть уверен, что вы не свяжете меня с этим мошенничеством, когда оно обнаружится.

Коллинз слегка улыбнулся.

— Неплохо придумано, Сэм. И ведь почти сработало. Но в этом розыгрыше выпало число, означающее, что все забирает казино, — для тебя это и впрямь двойное зеро.[4]

— Где я ошибся?

— Во-первых, ты слишком часто ко мне подходил, и это меня насторожило. А под конец ты спросил, сможет ли старик добраться до мотеля. Однако девушка сказала мне, что они остановились в отеле «Фламинго». Я понял, что дело нечисто. А когда я открыл твой кассовый ящик и увидел фальшивые деньги, все стало на свои места.

— Что вы собираетесь… со мной сделать?

Коллинз пожал плечами.

— Ничего. Завтра можешь выходить на работу. — Сэм недоверчиво посмотрел на него. — Видишь ли, Сэм, если ты не совсем сумасшедший, ты никогда больше не попытаешься меня обмануть. А мой святой долг перед невадским игорным бизнесом состоит в том, чтобы не позволить тебе работать на кого-нибудь еще.

— Но… как же восемнадцать тысяч фальшивых долларов, с которыми вы остались?

— С чего ты это взял, Сэм?

— Я же сам видел, что Викки поменяла чеки до того, как вы открыли кассовые ящики. Она ушла из казино с настоящими деньгами!

— С чего ты взял?

— Я… я вас не понимаю.

— Поскольку твое поведение показалось мне подозрительным, твой ящик я открыл на десять минут раньше обычного. Ты тогда был в комнате для крупье, а потом в баре. Я позаботился о том, чтобы твои друзья покинули казино с теми же восемнадцатью фальшивыми тысячами, с которыми они туда пришли. — Коллинз открыл дверцу автомобиля и вылез наружу. — Спокойной ночи, Сэм. До завтра.

С этими словами самый проницательный человек в Вегасе хлопнул дверцей и зашагал в темноту.

Рон Гуларт

(Ron Goulart)

БАБУЛЯ

(Переводчик П. Степанцов)

Сквозь шум грозы доносились старческие вопли, дребезжащий крик из чьего-то беззубого рта.

Рой Макальбин, молодой человек среднего роста и слегка располневший, достал из кармана пальто сигарету и оперся на перила веранды. Дождь лил, как из ведра, едва не попадая ему на спину.

— А это еще что, доктор Казуэлл?

— Я не доктор, мистер Макальбин, — ответил Казуэлл, худой мужчина средних лет, стоявший на коврике прямо перед дверью административного здания.

— Ладно, мистер Казуэлл, чего это старик вон в том домике так разоряется?

Не переставая тереть левой рукой стеклянную дверную ручку, Казуэлл нахмурился.

— Мистер Макальбин, я вполне могу понять, что как журналисту, пускай независимому, не связанному с каким бы то ни было конкретным изданием, вам свойственно любопытство. Но я не могу отвечать на все вопросы, какие только приходят вам в голову.

— Вы, наверное, и не психолог?

— Нет, лично я нет, но у нас в Пэксвилл-вудз имеются как квалифицированные врачи, так и соответствующий штат психологов.

— И еще у вас имеется один из самых известных художников-примитивистов Америки. — Макальбин пыхнул своей сигаретой с фильтром и отер пальцами влажные пухлые щеки. — Бабулей Гудволлер многие интересуются, мистер Казуэлл.

— Да, нам это известно, мистер Макальбин, — согласился Казуэлл. — Однако мне непонятно, почему вы говорите это с такой странной интонацией.

— Что ж, я вам объясню. Мне любопытно, почему это три месяца назад Бабуля Гудволлер перебралась из своей квартиры в Пэксвилл-виллидж сюда, к подножию холма. Мне хотелось бы знать, почему она сейчас помещается в Пэксвилл-вудз, в коттедже, куда никого не пускают. Я хотел бы взять у нее интервью.

— Да, я так и понял, как только вы представились, — ответил Казуэлл. Он перестал тереть дверную ручку и подошел к Макальбину. — Пэксвилл — чудесное место для престарелых. Там, вверх по склону, за перелеском, располагаются домики и жилые блоки, где наши старики — кто поодиночке, кто парами — проводят осень дней своих в покое и комфорте. А здесь, внизу, где расположена больница и коттеджи, у нас, как вы догадываетесь, зона для наименее здоровых пациентов. Мы даже устроили в нескольких бунгало отделение интенсивной терапии.

— Значит, Бабуле нездоровится?

— Бабуле уже девяносто лет. Она, как вы сами сказали, выдающаяся американская художница. Для нас было честью, когда почти пять лет назад она решила переселиться в наш только что появившийся пэксвилльский комплекс. Она очень стара, мистер Макальбин. Она нуждается в постоянном уходе. Она не в состоянии давать интервью.

— Но она все еще пишет?

— Да. Бабуля сохраняет творческий потенциал и по-прежнему весьма плодовита. Если зайдете в любой из художественных салонов в Пэксвилл-виллидж или в Бримстоунскую галерею, вы увидите там ее последние работы. Подлинники на холсте маслом для независимого журналиста, возможно, и дороговаты, но там вам вдобавок предложат сколько угодно поздравительных открыток и репродукций.

— Я уже осмотрел ее пэксвилльскую экспозицию, — сказал Макальбин. Старик в коричневом дощатом коттедже внизу умолк. Дождь шел по-прежнему, холодный и сильный. — А ее выставка в Маркусовской галерее в Нью-Йорке — это тоже новинки?

— Да, — ответил Казуэлл. — Своей известностью Бабуля во многом обязана открыткам компании «Маркус», поэтому она сама пожелала отдать туда свои лучшие работы. Ну, боюсь, я не могу уделить вам больше времени, мистер Макальбин. Спасибо, что так интересуетесь Бабулей. Я передам ей, что вы приходили, и, уверен, эта новость вызовет у нее печальную, светлую улыбку.

— Где она сейчас работает? У себя в коттедже? — спросил Макальбин. Он бросил окурок через перила на коротко подстриженную траву у порога.

— Иногда она действительно пишет в коттедже, — ответил Казуэлл. — К тому же у нее есть просторная мастерская в главном здании.

— Можно взглянуть?

— Это всего лишь большая комната, полная натянутых холстов, пропахшая краской и скипидаром.

— Вид творческой лаборатории художника помогает мне, — сказал Макальбин. — Я все-таки намерен написать о Бабуле Гудволлер и ее творчестве. Раз уж вы не пускаете меня к ней самой, то покажите хотя бы место, где она создает свои полотна.

Хмыкнув, Казуэлл сказал:

— Хорошо. Идите за мной. — Он спустился по ступенькам и добавил, нахмурившись: — И не бросайте больше окурки на землю, пожалуйста.

Через пятнадцать минут Макальбин покинул Пэксвилл. Под полупальто он уносил завернутые в перепачканную краской тряпку мастихин и чайную чашку, которые он прихватил в холодной студии, пока Казуэлл доставал для него альбом репродукций. Сунув руки в карманы, Макальбин шагал по мощеной дорожке к автостоянке. По десяти акрам Пэксвилла было разбросано десятка два-три коттеджей. Трава и кустики были аккуратно подстрижены, цветы уже начали увядать. Макальбин приехал сюда из Коннектикута по наитию.

— Я был прав, — сказал он сам себе. Потом сел в машину и поехал в город.

Сухие листья срывались и падали, стукаясь о стекла маленьких окон художественной галереи Бримстоуна. Макальбин сунул кулак в карман пальто и произвел языком тихий звук, похожий на шум листьев и ветра. «Нет-нет», — пробормотал он. Макальбин стоял в глубине большого выставочного зала, который он обходил, осматривая одно полотно Бабули Гудволлер за другим. Сейчас он разглядывал радостную сценку: девочки оседлали на летнем лугу пони; крошечные фигурки, напрягшиеся ноги грязно-коричневого пони. «Нет», — повторил Макальбин.

— Вы ошибаетесь, — мягко произнес за его спиной чей-то голос.