Записки мертвеца - Георгий Апальков Страница 39

мучающие меня вопросы, обозначенные выше, дали бы авторы этой подписи? Что сказала бы мне на ухо Ира, если бы мне непостижимым образом снова удалось обнять её за талию сейчас, как на той фотографии с последнего звонка? «Останови свой выбор на бетонной плите, Костя, это по-нашему, по-рок-н-ролльски»? «Пожалуй, лучше испей настоек, сынок, только не забудь прибрать за собой перед тем, как испустить дух»? «Главное — режь вдоль, а не поперёк, дорогой, а там уж как пойдёт»? Нет, это вряд ли. Бороться до конца и не опускать руки — вот совет, который я больше всего хочу услышать, но не могу, потому что некому теперь мне его дать, кроме самого себя. Кроме тех образов в голове в обличии дорогих людей с фотографий, которые суть есть часть меня, и голос которых постепенно угасает, с каждой новой минутой походя всё больше на белый шум.

На часах — 21:49. Сегодня тридцать второй день с начала вымирания и седьмой день с того момента, как пропало электричество. Это значит, что до взрыва атомной станции остаётся всего неделя при самых оптимистичных подсчётах. Постараюсь успеть. Должен успеть. В ближайшие дни я, скорее всего, всё-таки уйду из жизни. Но уйду я на своих условиях, хотя бы попытавшись сделать что-то, что позволит мне в моё последнее мгновение ни о чём не сожалеть и хотя бы умереть с мыслью, что жизнь моя прошла не зря. В борьбе за выживание там, снаружи, мало смысла: рано или поздно эта новая болезнь — или что это вообще такое — окончательно пожрёт всех нас, и планета перестанет помнить о том, что когда-то на ней жил человек. Но в отказе от борьбы смысла ещё меньше: его просто нет. Поэтому я сделаю всё, что в моих силах, чтобы мир запомнил меня и запомнил, что я не ушёл из него просто так, сложа руки на груди и смиренно закрыв глаза. А мои записи — это моя робкая попытка сделать так, чтобы мир помнил меня чуть дольше того момента, когда я найду свой конец.

Если вы читаете это — значит, меня уже нет. Ну, или я обронил тетрадь по дороге, или оставил её где-то в спешке, или ещё что-то. Так или иначе, если вы читаете мой дневник — значит, он мне больше не нужен. Как им распорядиться — решать вам. Можете хранить его, можете разжечь при помощи него костёр, можете выдернуть страницы и наделать из них бумажных самолётиков забавы ради — как угодно. В любом случае, как их изначальный хозяин я, полагаю, имею право хотя бы попросить вас кое о чём, ни к чему не склоняя и не обязывая. Когда дочитаете эти записи до конца — продолжите их и напишите здесь вашу историю, а после — постарайтесь её сохранить для тех, кто вынужден будет жить в этом мире через много-много лет после нас с вами. Пусть они знают, что мы сражались до конца со всеми обрушившимися на нас напастями. И, конечно, позаботьтесь о том, чтобы история ваша была интересной: поинтереснее, чем моя. Мы же хотим, чтобы нашу рукопись издал какой-нибудь постапокалиптический издательский дом, и она стала бестселлером, а не пылилась где-нибудь в архивах, среди прочих исторических источников, так? Шутки шутками, а мысль, надеюсь, вы уловили.

22:01. На текущий момент план таков: завтра я выхожу из дома и держу курс в сторону центра, неподалёку от которого я надеюсь найти Иру и её родителей, живыми, в их квартире. Если я доберусь до них, то уже потом, вместе, мы решим, что делать дальше. Если же их больше нет… То не знаю. Тогда сам что-нибудь придумаю. Одно знаю наверняка: я до них обязательно доберусь, чего бы мне это ни стоило. И ни полчища мертвецов, ни живые, которые вдруг вознамерятся мне помешать, не смогут меня остановить. Бетонная плита, нож по венам или смертельная доза этанола? Нет уж. У меня здесь ещё остались незаконченные дела.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

ЧАСТЬ II

Запись 7

Пятое сентября. Тридцать девятый день с начала вымирания.

К концу первого месяца ада на земле я научился рано ложиться и рано вставать. Хорошая привычка, как по мне. Прежде мой режим дня был сущим кошмаром: засыпал я засветло, а просыпался лишь тогда, когда приходила пора обедать. Ну куда это годится? Теперь же — особенно за последнюю неделю — для меня стало нормой вставать с рассветом и отходить ко сну на закате. Наверное, как-то так всё это дело и задумывалось природой, и в этом смысле я, конечно, стал к ней ближе. Мы все стали ближе к ней, когда потеряли возможность готовить пищу на электрических плитах, регулировать температуру помещений кондиционерами, мыться под душем и даже смывать за собой в туалетах, уж простите за подробности. Клозеты квартир в многоэтажных домах — вот уж где естественности теперь хоть отбавляй! Но ничего. Ничего-о, здесь мы надолго не задержимся. А кто задержится до зимы — тому не позавидуешь.

Она ещё спит. Я сижу за столом в её комнате и пишу дневник, о котором совсем не вспоминал всю прошедшую неделю. Неделю, за которую я, кажется, успел прожить целую жизнь. У меня есть несколько часов, прежде чем все проснутся, и мы обсудим то, что вчера договорились отложить до утра. Эти несколько часов я уделю своему старому-доброму дневнику, составившему мне компанию в трудный час. Наверное, он — а точнее сам процесс его ведения, — и не дал мне тогда наделать глупостей. Что ж, спасибо, дорогой дневник! Чтобы выразить свою признательность сполна, буду вести тебя и впредь, фиксируя на твоих страницах каждый прожитый день, вплоть до самого последнего. Или до твоей последней страницы — тут уж как получится.

День 33

Вчера, закончив писать, я лёг в постель сразу же. Долгое время я не мог уснуть и ворочался с боку на бок. Я знал, что завтра мне предстоит гонка всей моей жизни, и это не давало мне покоя. Неважно, как всё пройдёт и чем закончится, но одно совершенно точно: я буду находиться на грани жизни и смерти весь следующий день, и выживание моё будет всецело зависеть от быстроты моих инстинктов. Хотелось бы к ним прибавить ещё и навыки, и знания о том, как действовать в той или иной ситуации. Но какие там к чёрту