Марина Эльденберт - Дневник Мелани Вэйр Страница 4

Если бы у меня была хотя бы сотая доля сил, что я обретаю во снах, я бы свернула ему шею… Нет, я бы убила его медленно. Медленно, наслаждаясь каждым стоном и хрипом, как он наслаждается мучениями своих жертв.

Я ошибалась, полагая что меня казнят за неподчинение. Господину по нраву моя несговорчивость. Он рад тому, что я оказалась строптивой. Ему нравится, когда сопротивляются, нравится видеть ненависть в глазах тех, кого он насилует, но мало кто смеет не подчиниться его воле. Нас воспитывают в слепом безоговорочном повиновении, но в моем поступке был нехитрый расчет. Я в самом деле хотела умереть, а каково другим? Не верю, что кто-то готов отдаться ему по собственной воле, а если такие есть, мне искренне жаль. Лучше сразу умереть, чем возжелать такое, пусть даже из боязни или привычной, годами воспитанной в тебе покорности. 

Ему любы ненависть, а не страх и не покорность скотины, которую ведут на убой. В те редкие минуты, когда со мной разговаривают наставницы, мне говорят, что никто из наложниц не нравился ему так, как я. Другие смотрят на меня со странной смесью облегчения и жалости. Они считают, что я не в себе, что во мне живут демоны Тьмы, которые не подпускают ко мне смерть. Возможно, они правы.

Ненависть – единственное, что я никогда не устану ему дарить. Я всякий раз содрогаюсь, вспоминая свою первую ночь с ним – не от страха, но от ярости. Я сопротивлялась до последнего, но его это лишь распаляло. Моя кровь была повсюду: на простынях, на моих бедрах, на его руках, на занавесях и на кожаной витой плети. Я никогда не забуду боль, которую он мне причинил и буду запоминать каждую ночь, каждую пытку и каждую муку. Помнить – мое право и единственное спасение. Ибо только ради этого я живу. Я больше не хочу умирать, у меня появилась цель: ненависть к нему, которая поможет мне рано или поздно его уничтожить.

1232 год до н.э.

Моя жизнь – череда дней, наполненных злобой к гаду, с кем я провожу ночи. Гадом я называю его не случайно – каким-то чудом он выжил после нападения на его караван и, хотя, потерял много товара, охранников и рабов, самому ему удалось уцелеть. Ползучий, изворотливый, мерзкий гад. Я бы с большей радостью целовала змей, а ещё лучше – подсунула ему в постель, чтобы последние мгновений его жизни были наполнены мукой. К несчастью, за мной следят – за каждым моим шагом.

Каждая встреча превращается в поединок. Его интерес не ослабевает, несмотря на то, что прошло столько времени. Господину нравится терзать мое тело, выдумывая все более изощренные пытки и наслаждаясь этим. Я полюбила боль, она единственное доказательство того, что я все ещё дышу. Снов я практически не вижу, поэтому больше не могу сказать с полной уверенностью, где кончается жизнь и начинается смерть.

Меня называют счастливицей. Господин заботится о своей любимой игрушке. За мной ухаживает его личный лекарь, у меня свои покои. Я даже позволила себе заниматься тем, чем никогда не смогла бы раньше. Я разрисовываю стены своих покоев образами всего, что вижу: наложниц и прислужниц, цветы, которые распускаются в парке по ночам, бассейн и рыб, купальню и лампады для благовоний. Я бы с удовольствием нарисовала синеглазого, но его образ давно стерся из памяти, потускнел, а я не хочу создавать жалкую тень, подобие человека, которого хочу помнить. В такие моменты ненависть отступает, и я чувствую, как сердце заполняет нечто иное, не похожее ни на что, незнакомое и светлое, от чего хочется петь.

Не так давно мне стали давать отвары, чтобы я не понесла. Господин боится, что это сделает меня непривлекательной. Большинство наложниц – из тех, что доживают, он отправляет в услужение уже в моем возрасте или немногим позже. Я прислушиваюсь ко всем разговорам, чтобы узнать о своей участи заранее. И продолжаю думаю о том, как мне его убить.

Он никогда не расслабляется рядом со мной, как будто чувствует, и всегда оставляет в покоях двоих прислужников, даже на время постельных игр. Я думала о кинжалах, которыми он вырезает узоры на моем теле – новые поверх свежих и старых шрамов, но для этого мне нужно быть слишком быстрой, а я не желаю ему столь скорого избавления. Разве что мне не оставят выбора…

1231 год до н.э.

Её зовут Дэя. Она немногим старше, чем была я, когда меня впервые привели к Господину. Светлые волосы – удивительно, светлее песка, светлая кожа, а глаза – цвета моря, которого я никогда раньше не видела. Я не встречала подобной красоты и неудивительно, что все смотрят на неё, как на Чудо. Я помню эти взгляды: так же когда-то смотрели на меня.

Девушка с Севера, так её называют. Где это – Север? Я знаю, что мир гораздо больше моей тюрьмы, и все же… что там? Сны – совсем не то же самое, что настоящая жизнь. Я хотела бы увидеть море. Настоящее море. Я слышала, что вода в нем цвета бирюзы, а гул морских волн, как эхо грозных криков богов. Не думаю, что когда-нибудь увижу его.

Дэя – заморская рабыня, новая игрушка Господина, которой предстоит занять мое место. К ней я не испытываю ненависти, лишь сочувствие. Она выше меня, но кажется слишком хрупкой и не протянет долго в его покоях. Она слаба здоровьем, не то что мы, плохо переносит жару, а Господин неизменно предпочитает жестокость.

Сама Дэя выглядит отрешенной и безмятежной. Я не вижу в её глазах бунтарства, но и страха тоже. Когда я встречаюсь с её спокойным, умиротворенным взглядом, то осознаю всю глубину пустоты и темноты, поселившихся во мне. Падение в бездну началось со дня моего рождения, и до сих пор продолжается.

Мне предстоит учить её всем премудростям женского соблазна, нашему языку и делить с ней покои. У меня не так уж много времени, чтобы придумать, как добраться до него, я же думаю о том, что не могу ничего сделать, чтобы помочь девочке избежать повторения собственной участи. Почему-то я не хочу однажды встретиться с ней взглядом и увидеть в её глазах ненависть, страх или – хуже того – пустоту.

В окружении прислужниц мы проходим в купальню. Сегодня не удовольствия ради. В редкие ночи Господин предпочитает это место своим покоям, но его забавы не становятся менее жестоки.

– Раздевайся, – говорю я Дэе, и впервые вижу в её глазах… нет, не страх, который часто видела во взглядах других наложниц. Но что это?.. Смущение, сожаление, стыд?.. Дэя сжимает тонкую ткань своими хрупкими пальцами и отступает на несколько шагов, не сводя с меня настороженного, напряженного взгляда. Она думает, что я стану срывать с неё одежду силой?

 Мое удивление столько велико, что я нахожу в себе силы лишь покачать головой.

– Тогда смотри, – я улыбаюсь, но светловолосая по-прежнему напряжена, натянута, как струна. Что же с ней станет, когда она увидит многочисленные шрамы на моем теле? Не хотелось бы думать, что бросится вон из купальни с криками. За такое своеволие ей как минимум грозит наказание. Рассказывали ли ей об этом наставницы до меня? Что она знает о мире, в котором очутилась, и как это произошло? Я понимаю, что мне хочется знать о ней все. Впервые за долгое время меня заинтересовали не эфемерные переходы Храмов и несуществующий мужчина из моих снов, не воздвигнутые на месте руин города и не колонны воинов, готовящихся к кровавой сече, а она, живой человек, стоящий рядом со мной. Я понимаю, что это опасно и что мой интерес может обернуться чем-то ужасным, но ничего не могу с собой поделать.

Я касаюсь пальцами застежек на своих одеждах, размыкая их одну за другой и вижу, как меняется выражение её лица. Она собирается отвернуться, но мой шепот заставляет девочку передумать.

– Смотри, – в моих интонациях нет и тени приказа, скорее просьба, и Дэе не остается ничего иного, кроме как выполнить её. Сначала она смотрит потому, что со мной ей проще встречаться взглядом, чем с любой из прислужниц. Я вижу, как пылают её щеки, и с каждым моим действием все чаще вздымается тоненькая грудь. В купальнях свежо, и в час полуденной жары кажется истинным блаженством окунуться в чистую воду. Одежды падают к моим ногам, и я про себя отмечаю, как взгляд Дэи пробегает все оттенки эмоций, когда она видит мое обнаженное и уже вполне сформировавшееся тело. Впечатление на неё производит не моя нагота, а шрамы и отметины, которыми разукрашена кожа.

Я спустилась по лестнице в воду и устроилась у бортика, поглядывая на неё. Какое-то время Дэя молча стояла, не решая пошевелиться, но когда одна из прислужниц попыталась раздеть её, резко оттолкнула её руку, и, путаясь в застежках, разделась сама. Быстро последовала за мной, цепляясь за поручни, остановилась рядом. Она ещё совсем ребенок, и её тело – нескладное, угловатое – лишнее тому доказательство. Разве не такой же я была некоторое время назад, когда только очутилась здесь?

Стоя рядом со мной, Дэя обнимает себя руками, стесняясь своей наготы и стремясь защититься от любого взгляда, устремленного на неё.