Инна Булгакова - Только никому не говори. Сборник Страница 4

— А Маруся?

— Марусю надо было знать! Настоящий бесенок — все нипочем. Около нее таких Вертеров вертелось… Но вот она предпочла всем именно его.

— Это что, было серьезно?

— По-видимому, да. Она мне сама сказала — и вполне серьезно, — что его любит.

— Вы были так близки?

— Да, и с ней, и с Анютой. Не говорю уже о Павле и его жене. В сущности, кроме них, у меня никого нет. А теперь и их нет.

— Анюта есть.

— Она отдалилась от меня. Вообще ото всех отдалилась после катастрофы.

— Вот как?.. Ну а тогда, в воскресенье, молодые люди сплели венки?

— А как же! Наши прекрасные дамы, все три, были в цветах — ромашки и колокольчики. Господи, неужели это и вправду было? Любовь так женственна, вот именно — Любовь. Анюта в другом стиле, но прелестней женщины я не знаю. Впрочем, вы ее увидите. И Мария — сама юность, сама огонь, — Дмитрий Алексеевич помолчал, потом добавил с горьковатой иронией: — Одним словом, перед нами разворачивался весенний хоровод Боттичелли. А седьмого, в четверг, утром Анюта позвонила мне по телефону… до сих пор в ушах крик звенит: «Маруся пропала!»

— В четверг утром? То есть, как только обнаружила, что сестры нет на даче?

— Она сбегала на Свирку, покричала в роще и пошла на почту.

— Не слишком ли рано она подняла панику? Мало ли куда могла отлучиться Маруся…

— Женщина — тайна, Иван Арсеньевич, сами небось знаете. Однако на этот раз женские предчувствия оправдались — да еще как! Анюта с почты продиктовала мне телефоны Марусиных бывших одноклассников и учительницы.

— А почему она позвонила вам, а не мужу?

— Она ему звонила на работу, в институт, но его не нашли. Он работал на ЭВМ, на машине, как он говорил, в другом здании. Ну, я всех обзвонил…

— И Пете звонили?

— О, Петя! Петя уже скрылся. Дело в том, что за день до этого, в среду, он ездил в Отраду, но сестер на даче не застал. Они были на Свирке.

— И он не догадался там их поискать?

— Искал. Ему соседка сказала, что девочки на реку пошли. Но он не знал их места: в воскресенье мы туда не добрались. Он еще покрутился возле дома и уехал. Куда б вы думали? В Питер. Так что в четверг я до Петеньки не дозвонился: он уже гулял по Невскому.

— А он вообще собирался в Ленинград?

— В воскресенье об этом речь не заходила, впоследствии он утверждал, что собирался и на поездку у него были с собой деньги.

— Он что, не заезжая домой, в Ленинград махнул?

— Вот именно.

— И билет взял заранее?

— Нет, с рук купил — на вечерний поезд. В международный вагон.

— Шикарно. А багаж? Он его с собой в Отраду возил?

— Вертер уехал как был. Без вещей.

— Вообще-то странно.

— Юношеские порывы. Нам этого уже не понять. Итак, я обзвонил всех — без толку. И в восьмом часу приехал в Отраду. Анюта успела уже сходить в милицию…

— Не дождавшись известий от вас?.. Дмитрий Алексеевич, Анюта нервная женщина?

— Вы хотели спросить, не истеричка ли она? Напротив, ее можно назвать человеком гордым и сдержанным. Просто испугалась, ведь сестру оставили на ее ответственность. Да, одновременно со звонком ко мне она заказала разговор с родителями… телефон санатория был ей известен, те ездили туда почти каждый год…

Как перед финалом трагедии, события продолжали нарастать, нагромождаться одно на другое, покуда вся эта глыба не обрушилась и не придавила, разметала, разделила участников. Все случайности и неожиданности сошлись вдруг и вместе. В восьмом часу Дмитрий Алексеевич прибыл в Отраду, чуть раньше подъехал Борис, и сразу принесли телеграмму от родителей: они прилетают в Москву в шесть утра. Художник под утро отправился в аэропорт и привез их к девяти. Борис вышел встречать на крыльцо, Анюты не было: она бегала на Свирку. Едва Павел Матвеевич успел осмотреть дом, как появился участковый.

— Его встретила Люба, мы с Павлом, к несчастью, были в доме. Поделать ничего было нельзя, и она отправилась с нами: ночью в Воскресенском, в двадцати километрах от Отрады, был найден труп девушки, требовалось его опознать. Это оказалась не Маруся, но на мать, да и на Павла, было страшно смотреть.

— Убийцу той девушки нашли?

— Сам объявился. Там другая история, к нашей не имеет отношения. Вообще милиция досконально проработала множество версий. Я о них не упоминаю — все пустые. Так вот, когда мы вернулись, Анюта с Борисом ждали на крыльце. Она подбежала к нам, но Люба вдруг закричала и стала падать. Я подхватил ее на руки, Павел разжал ей зубы и заставил принять таблетку, у него всегда были при себе для нее… Потом он дал еще какое-то лекарство — наверное, самое сильное… наверное, он сделал все, что мог, но она не приходила в сознание и пульс прерывался. Мы вдвоем повезли ее в Москву в его больницу, надеялись, что успеем, я гнал как сумасшедший, но по дороге Люба умерла. Пятница и суббота прошли в каком-то чаду. Хоть Павел и был против, ей делали вскрытие: инфаркт, сердце не выдержало. Хоронили в воскресенье. Все было невыносимо своей внезапностью и каким-то ужасом, тайной. Я вполне очнулся только на поминках, поздно вечером, когда уже все разошлись и нас осталось четверо: Павел, Анюта, Борис и я.

— Как себя вел Павел Матвеевич?

— Павел — человек редкого мужества и самообладания, тут Анюта в него, они и вообще очень похожи. Он ни разу не сорвался — всё в себе. Но я-то его знал много лет и понимал, что он на пределе. Вообще эта семья… они любили друг друга до самозабвения. Обязательно имейте это в виду. Счастливые люди и заплатили за свое счастье полной мерой.

— Вы говорите, ваш друг был на пределе. Но вы не заметили каких-то странностей, которые уже переходили нормальный предел?

— Не замечал, покуда не ушел Борис.

— Борис ушел с поминок?

— Да. Он вдруг поднялся и молча вышел в прихожую. Павел — за ним. Они поговорили минуты две-три…

— О чем?

— К сожалению, я не подслушивал. Впоследствии выяснилось: Борис сказал, что у него болит голова и он уезжает к себе. Они с Анютой жили отдельно, на его квартире.

— Что за непонятная жестокость! Или он по натуре хам?

— Типичный технарь… знаете, с привкусом железа. Суховат, черствоват, прагматик. Рос в детдоме. Но вполне воспитан и в обществе приемлем. Во всяком случае, к Павлу был по-своему привязан.

— А к жене?

— Анюта не жаловалась, хотя мы с ней были очень дружны. Не тот характер. Но — прожили всего два года, так что…

А как она отнеслась к его уходу с поминок?

— Она была несколько не в себе, наглоталась снотворного. Не спала, а жила словно в полусне. Его ухода она, по-моему, не осознала.

— Какую же перемену вы заметили в Павле Матвеевиче после его разговора с Борисом?

Он вошел такой бледный, просто белый, глаза отсутствующие. Постоял перед столом, сел, нас не видит, где-то далеко. Вдруг поднялся и заявил, что пойдет пройдется. Я, конечно, стал навязываться в компанию, но он сказал очень резко: «Если ты пойдешь за мной между нами все кончено. Вы оба должны меня дождаться». Я остался. Было десять часов вечера. Анюта сидела на диване с широко раскрытыми пустыми глазами, я ходил взад-вперед по комнате. Наконец к пяти она пришла в себя, и мы поехали искать Павла.

— Куда?

— Сначала на кладбище, оно в получасе езды от их дома. Могилы на рассвете — какой-то невыносимый абсурд. Потом в Отраду. Он был там, но это был уже не мой Павел. Двери и окна распахнуты настежь. Мы зажгли на кухне свет — люк погреба оказался поднят, на лавке сидел мой друг, рядом догоревшая дотла свечка. Я его окликнул сверху, он поднял голову и сказал: «Была полная тьма. Полевые лилии пахнут, их закопали. Только никому не говори». Вы, наверное, все это уже слышали? Полгода он провел в лечебнице, но безрезультатно. Потом Анюта забрала его, теперь он на ее руках.

— Дмитрий Алексеевич, вы находите какой-нибудь смысл в его словах?

— Я долго думал над этим. Я бы объяснил их так. «Полная тьма» была в погребе. Лилии — не полевые, конечно, а садовые — мы с ним купили на Центральном рынке, целую охапку, они лежали на могиле его жены. «Лилии пахнут» — у белых лилий пронзительный горьковатый аромат. Почему их закопали, почему нельзя об этом говорить… не знаю, не могу понять. Между фразами отсутствуют связки, может быть, что-то важное скрывается у него в подсознании, а на поверхность всплывают вот эти обрывки.

— А как вы думаете, почему он сидел именно в погребе?

— По приезде из Внукова он прежде всего хотел поговорить с Анютой, но та металась в роще. И Павел принялся осматривать дом. Это он первый установил, что вся обувь, которую привезли на дачу, оставалась на месте, то есть Маруся могла исчезнуть только босая. Больше ничего интересного в комнатах не обнаружилось. Светелку мы осмотрели с порога, чтоб ничего там не трогать. Потом Павел спустился в погреб и зажег свечку. Я смотрел сверху, но ничего необычного и там не было. Тут Люба крикнула из сада: «Паша, скорей сюда! Скорей!!» Мы бросились к участковому. Возможно, последним впечатлением от дома застрял у него в памяти, уже затронутой безумием, именно погреб и ощущение, что он его не осмотрел до конца.