Патриция Корнуэлл - Мясная муха Страница 4

— Поднимите руки, — говорит ей коренастая женщина-полицейский.

Люси улыбается и вытягивает в стороны руки. Женщина обыскивает ее, начиная от подмышек, — пояс, бедра и ноги, — делает она это весьма профессионально. Другие пассажиры беспрепятственно проходят мимо, с любопытством разглядывая Люси. Особенно она привлекает внимание мужчин, симпатичная девушка с расставленными ногами и вытянутыми в стороны руками. Но Люси наплевать. Она через столько прошла, что тратить нервы на излишнюю скромность было бы глупо. Может, расстегнуть рубашку и показать, что это ее нижнее белье, а не какая не батарейка или тем более не взрывчатка?

— Это мой лифчик, — небрежно замечает она женщине-полицейскому, та вздрагивает от звука ее голоса. Они нервничают больше, чем думала Люси. — Черт, все время забываю вытащить вставки, сменить его на спортивный или вообще не носить. Мне правда очень неудобно, что доставила вам столько хлопот, офицер Вашингтон, — она прочитала имя на бэдже. — Спасибо вам за хорошую работу. Что за время! Я понимаю, боевая готовность на случай теракта.

Люси оставляет озадаченного офицера, забирает с подноса свои часы и монеты и легко подхватывает остальные вещи. Сидя на холодном полу, в стороне от проходящих пассажиров, она надевает кроссовки, даже не трудясь их зашнуровать. Готовая быть приветливой и дружелюбной с любым офицером полиции или служащим аэропорта, Люси достает из заднего кармана билет и паспорт, зарегистрированные на одно из ее вымышленных имен.

Она невозмутимо проходит по десятому терминалу, шнурки кроссовок болтаются, и садится в «Конкорд», рейс 01. Бортпроводница улыбается Люси, проверяя билет.

— Место 1С, — она указывает на первый ряд, сиденье с высокой спинкой возле прохода, словно Люси никогда не летала на «Конкордах».

Последний раз это было под другим вымышленным именем, тогда она носила очки и зеленые линзы, волосы ее были выкрашены легко смываемой сине-фиолетовой краской, чтобы соответствовать фотографии на паспорте. Она была музыкантом. Хотя никто в принципе не мог знать несуществующую техно-группу «Желтый Ад», многие сказали: «Да, я о ней что-то слышал! Крутая группа!»

Люси рассчитывает на неумение людей замечать, на их страх показаться несведущими, на то, что они легко принимают ложь за правду. Она рассчитывает на своих врагов, которые замечают все, что происходит вокруг, и, глядя на них, она тоже замечает все, что происходит вокруг нее. Например, когда на паспортном контроле офицер долго возился с ее документами, Люси не удивилась, она прекрасно понимала, почему службы безопасности стоят на ушах. Примерно в ста восьмидесяти двух странах в Интернете появилась информация о том, что Интерпол разыскивает некоего Рокко Каджиано, обвиняемого в убийстве. Заполучить Рокко хотели сразу две страны — Италия и Франция. Рокко и знать не знал, что он в розыске. Он не догадывается, что Люси послала сведения в Центральное бюро Интерпола в Вашингтоне, где информацию перепроверили, прежде чем она добралась по Интернету до штаба Интерпола в Лионе. Именно там информацию о розыске напечатали и разослали правоохранительным органам многих стран. Все это заняло лишь несколько часов.

Рокко не знаком с Люси, но знает, кто она. Она, в свою очередь, тоже очень хорошо знает его, хотя они никогда не встречались. Сейчас, когда Люси пристегивает ремни и воздух взрывается шумом моторов, она не может дождаться встречи с Рокко Каджиано. К тому времени как она приземлится в Восточной Европе, гнев, подогревающий ожидание, сменится нервным волнением.

7

— Надеюсь вам не так плохо, как мне, — говорит Ник.

Они сидят в гостиной роскошного номера Скарпетты в «Мариотте» и ждут заказанный завтрак. Девять часов утра, Ник уже дважды осведомилась о здоровье Скарпетты, до сих пор не веря, что все это происходит с ней. Польщенная приглашением, Ник все-таки не может понять, почему выбор пал на нее.

Почему я? — крутится у нее в голове. — Может, она меня жалеет?

— Бывало и лучше, — улыбается Скарпетта.

— Все Моряк со своим вином. Но это еще ничего, он приносил и похуже.

— Уж не знаю, что может быть хуже, — вздыхает Скарпетта. В дверь стучат. — Если только яд. Извини меня.

Она встает с дивана. Привезли завтрак. Скарпетта подписывает чек и не скупясь дает официанту чаевые.

— В номер Моряка, 106, кажется, можно ходить, как на водопой, — говорит Ник. — В любое время приходишь со своей выпивкой и сливаешь ее в ванную. Около восьми он притаскивает в комнату двадцатифунтовые мешочки со льдом. Слава богу, что он на первом. Я была там однажды.

— Один раз за два с половиной месяца? — Скарпетта внимательно смотрит на нее.

Когда Ник вернется в Луизиану, ее ждут расследования, возможно, самых страшных убийств в ее жизни. Пока она не обмолвилась о них ни словом, и Скарпетта беспокоится за нее.

— Когда я училась на медицинском факультете в университете Джонса Хопкинса, — рассказывает Скарпетта, разливая кофе, — у нас в классе было всего три женщины. Если где-нибудь и стояла ванная с пивом, могу тебя заверить, мне никогда не говорили. Что тебе положить?

— Побольше сливок и сахар. Что же вы мне прислуживаете, а я без дела сижу? — Она вскакивает со стула.

— Садись, садись, — Скарпетта передает Ник кофе. — Вот круассаны и сэндвичи. Не стесняйся.

— Но когда вы учились в медицинской школе, то не были...

Ник хотела сказать простушкой, но удержалась.

— Майами — это же не богом забытая Луизиана. Все ребята в моем классе из больших городов.

Ник задерживает взгляд на чашке доктора. Руки Скарпетты абсолютно спокойны, когда она подносит чашку ко рту. Она пьет черный кофе и даже не притрагивается к еде.

— Когда шеф сказал мне, что отделу предложили полностью оплаченное место в Академии и что я поеду, вы не представляете, что я почувствовала, — продолжает Ник, переживая, что слишком много говорит о себе. — Я, правда, не могла в это поверить, и мне пришлось через многое пройти, прежде чем я смогла покинуть дом почти на три месяца. Потом я приехала сюда, в Ноксвиль, и здесь мне очень повезло с соседкой по комнате, Ребой. Не могу сказать, что было весело, и сейчас я ужасно себя чувствую: сижу тут и жалуюсь... — Ник явно нервничает, ставит чашку на стол и снова хватает ее. — Особенно вам.

— Почему — особенно мне?

— Сказать по правде, я надеялась вас впечатлить.

— Тебе это удалось.

— Вы не производите впечатление человека, которому нравится нытье, — Ник смотрит на Скарпетту. — Хоть люди и к вам не всегда хорошо относятся.

— Что ты имеешь в виду? — смеется Скарпетта.

— Я неточно выразилась. Люди завистливы. У вас были свои войны. Я хотела сказать, что вы не жалуетесь.

— Скажи это Розе, — весело замечает Скарпетта.

Ник задумывается. Она точно знает, кто такая Роза, но никак не может вспомнить.

— Мой секретарь, — объясняет Скарпетта, отпивая кофе.

Повисает неловкая пауза.

— Что же случилось с остальными двумя? — спрашивает Ник.

Скарпетта недоуменно смотрит на нее.

— С теми двумя женщинами из вашего класса?

— Одна ушла. Другая, по-моему, вышла замуж и бросила медицину.

— Интересно, что они сейчас чувствуют? Может, сожаление.

— Им, наверное, тоже интересно, что чувствую я, — отвечает Скарпетта. — Тоже, видимо, думают, что сожаление.

— Сожаление? Вы? — удивляется Ник.

— Иногда чем-то приходится жертвовать. Трудно принять того, кто отличается от других, такова человеческая природа. Обычно ты этого не понимаешь, пока не добиваешься всего, чего хочешь в жизни. А когда это происходит, очень часто в награду получаешь ненависть, а не восхищение.

— Я не думаю, что я необычная и что меня ненавидят. Возможно, меня иногда несправедливо критикуют, но я не сбегу из-за этого обратно домой, — быстро отвечает Ник. — Если я из маленького участка, это не значит, что я тупая, — настроение у нее поднимается, она горячо продолжает: — Я им не какой-нибудь болотный лангуст...

— Кто-то в классе называл тебя лангустом?

— Господи, да никто из них и лангуста-то никогда не ел. Они, наверное, думают, что это какая-нибудь рыба, ползающая по дну, или что-то в этом роде.

— Понятно.

— Я знаю, что вы имеете в виду. Думаю, что знаю, — говорит Ник. — В Закари всего двое патрульных — и те женщины. И один следователь — я! И дело вовсе не в том, что наш шеф не любит представительниц слабого пола. У нас даже мэр — женщина. Но чаще всего, когда я нахожусь в столовой, готовлю кофе или, например, ем, я там единственная женщина. По правде сказать, я об этом не задумывалась. Но стала думать об этом здесь, в Академии. Я понимаю, что, наверное, слишком яростно пытаюсь доказать, что никакая не деревенщина, и это всех раздражает. Ну ладно, я знаю, вам пора идти, а то пропустите самолет. Наверное, вам еще вещи собрать надо.