Е. Нельсон - Второй дубль Страница 4

Вера сознавала, насколько хороша собой, знала себе цену. Сельские пацаны дрались из‑за нее, а взрослые мужики открыто восхищались ее дикой, необузданной красотой. Она флиртовала, позволяла мальчишкам по очереди нести ее портфель, но никому предпочтения не отдавала.

Ее мечта стать артисткой все крепла, и Вера строила грандиозные планы о том, как она поедет в Москву, как снимется в кино.

— Малаш, гарная у тебя внучка дюже, продай девку, — приставал к бабуле дед Бровко, приходивший посидеть на лавочке и покалякать.

— Да зачем деньги тратить? Бери ее так, бесплатно отдадим. Толку от нее все равно никакого. Артисткой, говорит, хочет быть.

— Артисткой, Верунь, значит, решила стать? — серьезным тоном, но с искрой в глазах подначивал дед Бровко.

Слова бабки ужасно задевали ее, и она обижалась:

— А вот и буду! Вот увидите! — кричала она.

И, окончив школу, поехала в Москву поступать в Щукинское. Ни мать, ни отец не могли с ней поехать, не могли бросить огромное хозяйство, а у брата только что появился ребенок. И Вере пришлось ехать одной. Было страшно. Мать дала ей денег на дорогу и на первое время, наказав деньги на пустяки не тратить и в Москве, если не поступит, не сидеть, а возвращаться в село. Вера, попрощавшись с родными, села в поезд с твердым настроем, что скоро Москва будет у ее ног.

…Она поступила. Поджилки тряслись, когда она вслух читала Есенина и пела старинную казачью песню, но она справилась блестяще. И начались самые интересные дни ее жизни. Училище стало для нее землей обетованной. Каждое утро, наскоро позавтракав, она со всех ног спешила на занятия, чтобы снова окунуться в атмосферу содружества людей, увлеченных, одержимых искусством, объединенных одним делом. Разбор ролей, импровизации, репетиции допоздна…

А потом была подготовка к походу. Первый курс ехал летом на Кавказ, чтобы познакомиться с древней культурой и покорить Кавказские горы. И нервное щекотание внутри от осознания того, что он поедет с ними…

На Кавказ с их курса ехало человек двадцать. Владимир Георгиевич был единственный из преподавателей, ехавший с ними. Заядлый спортсмен, опытный альпинист, он и был организатором этой поездки. Горы он знал как свои пять пальцев, благо там родился и вырос и на всех походных маршрутах побывал. Владимир Георгиевич преподавал на кафедре искусствоведения, и хотя разница в возрасте у него с его учениками была небольшой, студенты, а особенно студентки, смотрели на него как на умудренного опытом взрослого.

Девушки восхищались его красотой. Высокий, широкий в плечах, с тонкой талией и длинными крепкими ногами, он был похож на танцора лезгинки. Темные волосы волнами спадали на плечи. С едва заметной горбинкой, правильной длины нос, выдающаяся верхняя губа, очерченная, как лук купидона, и синие глаза под черными загибающимися ресницами. Но при своей яркой кавказской красоте он обладал на удивление спокойной и уравновешенной, совсем не кавказской натурой. Он, казалось бы, не замечал, какой эффект производит его внешность и его личность на людей. Не замечал украдкой посланных ему вслед влюбленных девчоночьих взглядов и восхищенных взглядов мальчишек. Люди, разговаривавшие с ним, всегда комфортно чувствовали себя в его обществе. Относившийся к людям без предвзятости, одинаково доброжелательный со всеми, Владимир Георгиевич сыскал любовь и уважение и студентов, и своих коллег.

Вера, привыкшая к вниманию противоположного пола и знавшая, как себя надо вести с ребятами, перед Владимиром Георгиевичем млела. Она влюбилась первой взрослой любовью, но никому об этом не рассказывала и с подругами не делилась.

Чутьем понимая, что для Владимира совсем не важна в человеке внешность, она хотела выделиться, став самой лучшей студенткой курса.

А вот сейчас ей предстояло вместе с ним ехать в горы. Для себя она решила, что и здесь она должна быть лучше.

Никто из группы раньше в горы не ходил, и маршрут им предстоял отнюдь не легкий. Поход планировался по Сванетии — самой высокогорной части Грузии на ее северо‑западе.

Путь предстоял неблизкий — из Москвы на поезде до Тбилиси, затем в Зугдиди, а оттуда автобусом в Местию. Из Местии должны были подниматься в горы. Путешествие рассчитывалось на три недели. Привал собирались делать либо в палатках, либо, если уж очень холодно будет в горах, останавливаться на постой в горных селениях.

Для всех поход был вроде какого‑то увлекательного приключения, и группа только об этом и говорила. И вот наконец настал долгожданный день отъезда.

В плацкартном вагоне было весело. Грузины, ехавшие в поезде, угощали их коньяком и красным вином. Пацаны взяли с собой гитару и по вечерам, собравшись вместе, тесно скучившись на нижних и верхних полках плацкартного купе, пели песни из популярных кинофильмов.

И Вера пела. Пела свою любимую песню, с которой выиграла приемный конкурс в училище. Ее бархатный голос мягко вел:

Не для тебя журчат ручьи,

Текут алмазными струями.

Там дева с черными бровями,

Она растет не для тебя.

Не для тебя цветут сады,

В долине роща расцветает.

Там соловей весну встречает,

Он будет петь не для тебя…

Ребята и девчонки слушали ее, подперев подбородки кулаками и тихонько подпевая, а она пела эту песню только для него, для него одного, о котором думала все это время, которого боялась и которого так желала.

Время в пути пролетело незаметно, и Вера, почти не спавшая от адреналина в крови, наконец с радостью услышала название конечной станции.

Для девчонок поход оказался тяжелым предприятием. Уже на третий день они стали жаловаться, что мерзнут, что по ночам было холодно спать в палатках в спальных мешках, затем пошел промозглый дождь.

Ребята спускались в местные села, чтобы купить провианта, и снова поднимались. Поселения оставляли неизгладимое впечатление, да и сама природа дарила необыкновенные эмоции. Глубокие и широкие ущелья, дремучие леса, прозрачные озера, заснеженные горы и парящие вершины — все это захватывало дух. Но идти было тяжело, поднимались они все‑таки высоко. Вера не жаловалась, она шла за Владимиром, сжав зубы и не показывая, что ей трудно. Вера боялась высоты. Она закрывала от страха глаза, но карабкалась вверх… И когда он протягивал ей руку, чтобы помочь на очередном подъеме, ее душа пела. Она ничего в тот момент так не желала, как того, чтобы ее рука была в его руке хоть на секунду дольше.

А когда на девятый день началась гроза, и ветер сносил палатки, а на землю с невероятной мощностью обрушивались потоки дождя с градом, и холод пробирал до костей, девчонки не выдержали. Все они, за исключением одной Веры, стали в голос рыдать, прося забрать их оттуда.

— Мамочка, мама! Помогите! Мы умрем тут все, нас молнией убьет!

Они и правда были очень напуганы. Кому‑то стало плохо, кто‑то потерял сознание.

Вере тоже было страшно. У них не было абсолютно никакого прикрытия от урагана, кроме палаток, которые ветер почти вырвал из креплений. Но она и виду не подавала, что боится. Всегда такой сдержанный Владимир, разозлившись, бросил:

— Ну что вы разнылись? Да чтоб я еще с бабами в поход пошел?! Да никогда в жизни!

Вера всеми силами старалась помогать парням, подбивала крепления, поддерживающие палатки, и ухаживала за девчонками, которым было плохо. Подавала им воду, успокаивала, держала их руки при очередных порывах урагана.

Ураган стих так же внезапно, как и начался, но девчонки еще пребывали в шоке. Они твердо решили спускаться и ехать обратно домой. И ни Владимиру Георгиевичу, ни парням не удалось уговорить их продолжить путь. Получилось это у одной Веры, когда она, собрав всех девочек в одной из палаток, сказала, что они уже взрослые, и раз сами напросились в поход, значит, знали, на что шли. Пора или повзрослеть и доказать всем, что девчонки тоже не лыком шиты, или оставаться соплячками и сыскать позор и насмешки всего училища.

Ее доводы помогли, и группа продолжила путь.

А потом пришло вознаграждение за ее мужество и выносливость. Он поцеловал ее.

Они вдвоем сидели вечером у костра, когда все остальные уже разошлись по палаткам. Нужно было идти ложиться, хотелось спать, но не хотелось уходить от него. Он сидел напротив нее, она видела его лицо в отблеске костра, крепкие руки, выстругивавшие что‑то ножом из дерева.

Он встал, потянулся и, не смотря на Веру, пошел к озеру, около которого они расположились на ночлег. Из темноты она услышала его голос:

— Вера, иди сюда. Смотри.

Она поспешила на этот голос и почти налетела на Владимира в темноте. Он стоял у самой кромки воды. Подхватив за локоть едва удержавшую равновесие Веру, он показал на воду:

— Смотри, сколько звезд…

Их и правда было много. Отражаясь в воде, они казались серебряными лилиями, искрившимися на ее темной глади.