Дэн Уэллс - Мистер Монстр Страница 40

Я потер запястья и поднялся на ноги.

— Какие два шанса?

— Два шанса быть собой, — пояснил он. — Жить той жизнью, которую ты заслуживаешь. Ты — не они, — добавил он, показывая на четырех охваченных ужасом женщин. — Ты не игрушка, не жертва, жмущаяся в угол от страха. Ты воин, как из древних легенд. Ты убил бога, Джон. Разве ты не хочешь занять его место?

Он взял меня за руку и потащил к лестнице. Я двинулся следом на нетвердых ногах, цепляясь за него, чтобы не потерять равновесие. Ноги плохо слушались, голова кружилась.

— Я не похож на вас.

— Никто не похож, — ответил Форман, толкая меня к лестнице.

Я ухватился за перила и попытался встать на ступеньку.

— Но и никого, похожего на Мхая, тоже не было, — сказал он. — И никого, как ты, нет. Ты баловень судьбы. А теперь поспеши.

Я поднялся по лестнице и, пока Форман запирал дверь, остановился на кухне, разминая ноги. Я был свободен, но слишком слаб, чтобы предпринять что-либо, — Форман, даже совершенно не владея собой, чувствовал мои намерения и защищался. Означало ли это, что я имею шансы на успех, только напав на него спонтанно? Смогу ли я запланировать неожиданное происшествие?

Заиграл сотовый телефон. Форман залез в карман, посмотрел, кто звонит, улыбнулся и ответил:

— Никто, рад тебя слышать.

Пауза.

— Нет, пока ничего. Но мы скоро выясним.

Он посмотрел на меня:

— Он сильнее, чем мы думали, и слабее. Не могу дождаться момента, когда ты увидишь его.

Пауза.

— Да, я тебе говорил, позвоню, как только узнаю. Немного терпения.

Пауза.

— Пока.

Он убрал телефон и показал на коридор:

— После тебя.

Я пошел по коридору, опираясь о стены, чтобы не упасть, и спрашивая себя, есть ли за ними еще замурованные люди!

— Радха была закована, я дал тебе нож, а ты отказался пытать ее. Но ей нравилось, когда ее мучили. Когда мы заканчивали, она всегда испытывала удовлетворение.

— Удовлетворение, что осталась жива.

— Вы, смертные, цените такую возможность, — согласился он. — Смерть определяет характер вашей жизни, и, сталкиваясь со смертью, вы становитесь сильнее. Вы больше узнаёте, больше чувствуете. Наверное, это прозвучит глупо, но каждый раз, когда вы не умираете, вы делаетесь более живыми.

— А что определяет характер вашей, демонов, жизни? — спросил я.

— То, в чем мы испытываем недостаток.

Мы миновали спальню и прошли по коридору в пыточную. Силы понемногу возвращались, кровь притекла к ногам, и я уже не боялся упасть.

Я гадал, кого увижу в этой комнате, — наверняка кого-то знакомого. Кого он будет заставлять меня мучить? Мать? Сестру? Брук?

— Второй шанс ты упустил, когда она сидела в яме, — продолжал Форман, — хотя это было легче легкого: ты бы даже лица ее не видел, просто подносил провода к цепи. И это пошло бы на благо, ты спас бы ей жизнь. Но ты снова ничего не сделал.

— Я не хочу трогать людей.

— Ты так говоришь, но ведь это не помешало тебе прикончить Мхая, не помешало напасть на меня в подвале. У всех нас, конечно, свои пристрастия, и мне следовало понять, что я делал тебе неправильные предложения. Ты не хотел мучить Радху, потому что она невинна, а ты можешь причинить вред только негодяю. Вот я и привез тебе негодяя.

Мы вошли в комнату пыток, и я увидел его: Курта, обидчика сестры, связанного, с заткнутым ртом и целиком в моей власти.

Он находился в сознании, глаза смотрели прямо, рот залепляла клейкая лента. Его ноги Форман надежно приковал к полу, проломив доски и обмотав цепи вокруг опор, их поддерживающих. Руки, связанные в запястьях веревками, тянулись к отверстиям в потолке, но если Стефани висела свободно, то Курт был растянут, распластан, зафиксирован на месте.

Курт уставился на меня широко раскрытыми безумными глазами, в его взгляде читалось: он совершенно не понимал, что происходит. Я пропал два дня назад, и он наверняка знал об этом. Я явно походил на пленника: весь покрытый засохшей грязью из ямы, рубашка прожжена, на одежде короста рвоты. К тому же я едва шел. Догадаться, что я пленник и жертва, было нетрудно. И в то же время я находился здесь, без наручников, и Форман относился ко мне благосклонно. Как к равному. Если Курт слышал хоть часть того, что говорил Форман в коридоре, его недоумение только усилилось.

Как и ужас.

— Ну, вот он, — сказал Форман. — Работая в полиции, можно узнать много интересного. Например, что некая миссис Кливер каждые пятнадцать минут названивает, сообщая о жестокости бойфренда ее дочери. «Арестуйте его. Заприте его. Убейте его». Но ведь в данной ситуации закон почти бессилен?

Он подошел к столику и начал перебирать инструменты.

— Если речь идет о жестокости, то женщины по природе своей являются жертвами, и бедная маленькая Лорен была слишком запугана, чтобы предъявить официальные обвинения обидчику. Она сказала медикам, что упала с кровати, если в такое можно поверить.

Он поднял плоскую отвертку, осмотрел кончик и положил обратно.

— Они не поверили, но сделать ничего не сумели. Если жертва говорит, что насилия не было, закон это подтверждает. Закон беспомощен.

Он повернулся, держа в руке старый грязный скальпель.

— В отличие от тебя.

Он сделал шаг навстречу и протянул мне скальпель:

— Ведь ты этого хочешь? Ты ангел возмездия. Ты не будешь никого карать, если только кара не заслужена, а кто заслужил ее больше Курта? Ты видел, что он сделал с твоей сестрой. Не думай, что этим все ограничится: он ушел безнаказанным, так что мешает ему повторить? Он может лупить ее, колотить до полусмерти, и это всегда будет сходить ему с рук. Его ничто не остановит.

Он вложил скальпель мне в руку.

— Ничто, кроме тебя.

Курт бешено затряс головой, из глаз потекли слезы, но я не видел его в качестве жертвы, я видел только лицо Лорен с огромным красно-лилово-черным синяком. У нее была ссадина на щеке ровно в том месте, где и у меня. Я поднял руку и пощупал корочку. Я это заслужил, но Лорен невиновна. Курт хладнокровно избил ее.

Я сделал шаг в его сторону. Разве не такое же решение я принял по отношению к мистеру Кроули? Не допустить, чтобы плохой человек вредил невиновным? Я известил полицейских, но они ничего не сумели сделать — он убил их. В случае Кроули закон оказался бессилен. Это был вопрос жизни и смерти. Его остановил я, потому что не мог никто другой, теперь история повторялась. Закон бессилен; единственное, на что имела право полиция, — это сидеть и ждать, когда он побьет Лорен еще раз, потом еще и еще, пока она наконец не решит, что пора выдвинуть против него обвинение. Готов ли я в здравом уме это допустить? Нет, если в моих силах пресечь это раз и навсегда.

Я сделал еще шаг.

Но нет, тут другой случай. Кроули был убийцей — убийцей со сверхъестественными способностями, его остановила бы только смерть. Под конец он убивал чаще раза в неделю. Если бы я не прикончил его, сколько человек погибло бы за полгода? Но Курт никого не убил, и я не мог казнить его — слишком сильное наказание. Не мог. Я отошел назад.

Но… я мог причинить ему боль. Необязательно убивать. Ведь я причинил боль миссис Кроули, а за ней не числилось грехов в отличие от Курта. Я сделал еще два шага вперед — подошел настолько близко, что ощутил запах его пота, услышал прерывистое дыхание. Он приносил боль другим, значит его следовало наказать болью. В этом был смысл. Справедливость. Око за око.

Но что потом?

Я вдруг повернулся и подошел к окну; вечерело, и небо за рядами сосен сочилось глубокой синевой. Что будет, если я начну мучить Курта? Мы не сумеем его отпустить, иначе он все расскажет. Тогда мы могли бы держать его прикованным в подвале. Он заслуживал тюрьмы, и мы готовы были ее обеспечить. Но навечно?

Я оглянулся на Курта. Он зажмурился. Может, он молился, а может, просто боялся смотреть. Он грубое самоуверенное чудовище, он всем хамит, он оскорблял женщину, которая его любила, а когда дошло до ссоры, избил ее — сильно, беспощадно. Он губил жизни так же непоправимо, как Кроули. Не лицемерил ли я, когда, остановив Кроули, отказывался остановить Курта? Но если Курт — моя законная добыча, чего ради ограничиваться им одним? Где подвести черту? И имело ли смысл вообще ее подводить?

А за всем этим, за всеми другими причинами стояла неизбежная истина. Я хотел этого: хотел мучить его, хотел, чтобы из него брызнула кровь, чтобы он визжал от боли и в конце концов затих в совершенном покое смерти.

Я снова шагнул к Курту, но что-то остановило меня — краем глаза я уловил шевеление в дальнем углу комнаты, едва заметное, будто бабочка вспорхнула. Я увидел два уставившихся на меня глаза, заточенные, безмолвные, наблюдающие. Я смотрел на них. Никто не знал, кто она такая. Может, даже Форман не знал. Она моргнула — единственная доступная ей форма общения.

Откуда она? Что ей нравится, а что нет? Что она любит, а что ненавидит? Кто она?