Шарлотта Линк - Эхо вины Страница 40

– Может быть.

В полном молчании они докурили сигареты до конца, заполняя кухню голубоватым дымом. Вскоре они услышали, как Ким с шумом выскочила из дома. Ветви деревьев за окнами, казалось, поглаживали стены особняка.

«Нет, надо все-таки будет распорядиться спилить пару-тройку деревьев, – подумала Вирджиния. – От них слишком темно».

И в следующий момент ее пронзила мысль: «Я не хочу в Лондон! Я просто не хочу никуда ехать!»

– Полчаса назад я услышала об этом по радио, – покачала головой Грейс. – Ужас! Кошмар!

Она стояла посреди своей крохотной уютной кухоньки, на окнах которой висели веселенькие шторы в цветочек. В углу притулился старый диван, на котором спала толстая кошка. Повсюду по стенам были развешаны букетики высушенной лаванды, а на открытых деревянных полках, выкрашенных белой краской, сверкала гордость Грейс – внушительная коллекция чашек с изображением королевской семьи. Принц Уэльский улыбался в компании своей матушки королевы, а рядом стояла чашка с портретом маленького принца Уильяма в возрасте трех лет. Количество чашек приближалось к пятидесяти. Каждый день Грейс любовно смахивала со своего фарфора пыль, и такая прилежность каждый раз приводила Вирджинию в немое изумление.

Джек, муж Грейс, тоже находился на кухне и пытался прочистить засор в трубе. Женщинам были видны только его ноги. Он лежал на спине под старомодной раковиной, до половины скрытый занавеской с рюшечками, и негромко чертыхался.

– Я не понимаю, что ты сюда спускаешь, Грейс, – слышалось его глухое бормотание. – Каждую неделю я торчу здесь и развинчиваю эти проклятые трубы, а все из-за того, что ты опять все забила какой-то дрянью!

Раковина почти до краев была заполнена грязной мыльной водой.

– Очень старые трубы, – развела руками Грейс. – Иной раз я уже просто боюсь мыть посуду! Чуть малейшая кожурка застрянет – и все, вода не уходит.

– Мамочка, Грейс говорит, что я могу остаться у них, – сообщила Ким, которая сидела на корточках у дивана и внимательно наблюдала за тем, как спит кошка.

– Грейс, вас действительно это не затруднит? – спросила Вирджиния. – Я оставляю Ким ненадолго – всего лишь с четверга до субботы. Уеду я в четверг днем, а приеду в субботу вечером.

– Вопрос решенный, – заверила ее Грейс. – Вы же знаете, что мы с Джеком обожаем вашу красавицу!

Из-под раковины раздалось подтверждающее бормотание Джека.

Вирджиния понизила голос:

– После того, что вы мне сейчас рассказали, Грейс… я надеюсь, вы понимаете, Ким нельзя выпускать из поля зрения ни на секунду. Не отпускайте ее одну даже в наш парк, не позволяйте уходить далеко от вашего дома!

Полчаса назад Грейс услышала по радио, что пропавшая девочка, Рейчел Каннингэм, найдена мертвой недалеко от парковой зоны замка Сандрингэм. Девочка убита. Полиция пока не подтвердила информации о том, что ее изнасиловали.

– А полиция не предполагает, что девочек убил один и тот же человек? – спросила Вирджиния. – И Рейчел, и Сару Алби?

Она все еще говорила очень тихо. Но Ким сейчас все равно не прислушивалась к их разговору, девочка вплотную занялась кошкой: гладила и почесывала ее, слушала благостное мурчание.

– Нет, от полиции сейчас лишнего слова не дождешься, – покачала головой Грейс. – Однако две подряд маленькие девочки из Кингс-Линна – это наводит на определенные мысли. Если подтвердится, что и Рейчел Каннингэм тоже обидели, то я не сомневаюсь: в нашей местности завелся настоящий маньяк, черт его побери!

– Саре Алби было четыре года. Рейчел Каннингэм – восемь.

– Ну и что из того? Если какая-то проклятая сволочь спит и видит маленьких девочек, то ему абсолютно все равно, чуть постарше ребенок или чуть помладше!

«Наверное, Грейс права», – подумала Вирджиния.

Ким было семь лет. Вирджиния знала, что Грейс и Джек будут беречь ее как зеницу ока, но ведь они уже немолодые люди, а Ким – неугомонный вертолет. Смогут ли Уолкеры уследить за ней? Ким привыкла рыскать по громадному парку имения, лазить по деревьям, кормить белочек и устраивать в густых кустарниках укромные убежища для кукол. Конечно, парк был обнесен каменной оградой, однако при желании через нее можно было перелезть без особого труда. Если Ким убежит в парк и встретит на его территории недоброго человека, то ни Грейс, ни Джек ничего даже не услышат.

И как нарочно, именно в такой момент ее матери позарез понадобилось в Лондон.

Нет, Вирджинии совсем не хочется уезжать. Напротив, ей становится дурно при одной мысли об отъезде. Может быть, позвонить Фредерику и отказаться? Рассказать ему про второе убийство ребенка в их местности и попросить пойти на торжественный прием без нее? Нет, этого он не поймет. Ведь Фредерик хорошо знает Уолкеров. Они будут присматривать за Ким лучше, чем за собственной внучкой.

Казалось, Грейс прочитала мысли Вирджинии. Она успокаивающе положила руку ей на плечо.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, миссис Квентин! Мы с Джеком глаз не будем спускать с вашей девочки! Мы ни за что не допустим, чтобы она попала в какую-нибудь историю. Клянусь вам всем сердцем! Будьте спокойны.

Из-под раковины, кряхтя, выполз Джек:

– И в самом деле, миссис Квентин, разве мы хоть однажды подвели вас? Мы вовсе не хотим испытывать судьбу и будем делать все, что от нас зависит. Вот что я вам скажу: если этот извращенец посмеет явиться сюда, то я выпущу ему в задницу заряд пороху! А затем отрежу ему…

– Немедленно замолчи! – поспешно перебила его Грейс. – Ведь здесь ребенок!

Джек пробурчал что-то невнятное, затем взял гаечный ключ и снова заполз в полутьму под раковиной.

Ким гладила кошку. Грейс, такая искренняя и надежная, стояла в окружении улыбающихся лиц королевской семьи. На этой маленькой кухне царила сейчас настоящая идиллия.

Вирджиния понимала, что поводов для беспокойства у нее нет. И веских доводов, чтобы отказаться от поездки в Лондон, у нее тоже не осталось.

В четверг, тридцать первого августа, в шестнадцать пятнадцать Фредерик будет встречать ее на лондонском вокзале Кингс-Кроссе.

Внезапно ей так сильно, так неудержимо захотелось плакать, что она наскоро распрощалась с Джеком и Грейс, схватила Ким за руку и со всех ног помчалась домой. Она соскучилась по своей кухне, наглухо затененной густыми кронами деревьев, которые надежно отгораживали ее от враждебности окружающего мира.

Среда, 30 августа 2006 года

1

Лиз Алби спрашивала себя, не сделала ли она ошибку, взяв больничный. Врач хорошо знал ее историю, и поэтому выписал ей освобождение от работы сразу же, безо всяких проволочек.

– Да, вам необходимо время, чтобы пережить эту трагедию, – понимающе кивнул он. – Мне кажется, это довольно разумно – немного отдохнуть от работы. Хотя безвылазно сидеть дома и казниться тоже было бы нежелательно. Вам необходима профессиональная психотерапия!

Он дал Лиз несколько адресов психотерапевтов, одни из которых специализировались на помощи жертвам преступлений и их родственникам, другие консультировали родителей, потерявших детей. Когда Лиз сказала матери, что попробует сходить на прием к одному из таких врачей, та саркастически ухмыльнулась.

– Ха! К шарлатанам намылилась? Лопочут всякую ересь, да еще и денежки им за это подавай. Целую прорву денег! Нет, правда, Лиз, у тебя точно крыша поехала.

– Ну что ты, мама! Я надеюсь, мне хоть как-то помогут. Сара снится мне каждую ночь. И я не могу себе простить, – на ее глаза тут же навернулись слезы, – что не позволила ей прокатиться последний разок на карусели!

Бетси Алби театрально вздохнула:

– Гос-с-споди! Да прекратишь ты когда-нибудь ныть про эту чертову карусель? Ты думаешь, девка была бы сейчас жива, если бы протряслась три круга на этой дурацкой штуковине?

«Этого я не знаю», – хотела ответить Лиз, но говорить она больше не могла – ее душили слезы. Она начинала плакать каждый раз, когда вспоминала о том, что пресекла последнее желание своей дочери. Как ни странно, она терзалась из-за карусели едва ли не больше, чем из-за того, что убежала за бутербродами и так надолго оставила дочку одну, без присмотра.

Искать утешения у матери было делом безнадежным. Лиз и не ожидала от нее какой-либо поддержки. Конечно, жестокое убийство внучки не прошло для Бетси Алби бесследно – она, в общем-то, тоже переживала. Но озлобленная жизнью женщина справлялась с горем по-своему: она пила больше обычного, а телевизор в ее комнате стал греметь почти круглосуточно. Лиз просыпалась иной раз в три часа ночи и обнаруживала, что мать все еще сидит перед ящиком. Раньше такого не было. В прежние времена Бетси, негромко похрапывая, все-таки спала ночами, и довольно крепко.

Леденящую кровь историю Сары во всех красках расписала пресса, и Лиз приобрела определенного рода известность. Поэтому ее сразу же, безо всякой очереди, записали на прием к двоим врачевателям душ из списка, составленного ее лечащим доктором. Офис первого из них Лиз покинула просто галопом, потому что молодой эскулап, витающий где-то в облаках, стал с настойчивостью дятла выспрашивать у молодой женщины, какие у нее были отношения с отцом. Он никак не хотел понять, что Лиз вообще не помнила своего отца, и если тот когда-то и держал ее маленькой на руках, то никакого значения это сейчас не имело.