Арсен Ревазов - Одиночество-12 Страница 40

Но даже несколько тысяч свечек не могли нормально осветить станцию поэтому она казалась погруженной в мерцающий мрак.

Правый от меня конец зала украшало бронзовое панно двухголовой змеи. Головы были размером с меня, если не больше. В каждом глазе горело по четыре свечи. Левая часть зала кончалась темным бронзовым изображением Хатшепсут будто вырастающим из стены. Оно было хорошо знакомо мне по интернет-исследованиям. «Хаты», – подумал Штирлиц. «Штирлиц», – подумали хаты.

В зале находилось человек пятнадцать-двадцать, не больше. Часть из них общалась между собой, несколько человек стояло в каком-то ожидании (привычных лавочек не было). Пару человек повернули головы в нашу сторону, но тут же утратили к нам интерес.

Я обалдел. И сразу почувствовал некий интеллектуальный дискомфорт. Как будто в уже разгаданной элегантной загадке появились новые данные, которые делали разгадку неверной. Мне уже давно было ясно, что хаты и Хатшепсут слова одного происхождения. Но что-то тут было не то! Какая-то неувязка… Я вскоре понял, какая: из всего, что я знал про Хатшепсут, выходило, что она была хорошей…

«Брат Виктор! Ворота номер два!» – прозвучал скучный сухой голос из невидимого динамика. Один человек поднял голову и пошел в сторону тоннеля. Когда он проходил мимо нас (мы шли в сторону противоположного тоннеля) я внимательно посмотрел на него. Ничего особенного. Умное, немного усталое лицо. Очки. Борода с усами. Брат Виктор был одет в джинсы и легкую бежевую фланелевую куртку с большими не по моде карманами. Большего в полутьме было не разглядеть.

Мы подошли к голове Хатшепсут, повернули направо и спустились по узкой железной лестнице в тоннель, вскоре остановившись перед одной из маленьких темных дверей, каких полно на любом перегоне московского метро. Один из качков набрал цифровой код и дверь открылась. Я сделал несколько шагов внутрь и услышал звук защелкивающегося замка. Качки остались в тоннеле.

Я оказался в довольно просторном замкнутом пространстве со стенами, полом и потолком, не различающимися между собой по отделке. Это был светло-коричневый пластик, внешне напоминавший мрамор. В комнате не было никакой мебели. Вообще. Ни стола, ни стульев, ни шкафов. Не было также и светильников. Как во второй день творения, когда Бог уже отделил свет от тьмы, но еще не создал солнце, луну и звезды. Освещалась комната через стены, точнее свечением стен. Я огляделся и вдруг понял, что дверь, через которую я вошел исчезла, и на ее месте светится как ни в чем не бывало гладкая светло-коричневая стена. Вентиляционных решеток тоже не было, хотя воздух был свежий. От того, что пол, стены и потолок были совершенно одинаковые, а к тому же еще и светились, голова начинала кружиться.

Я решил, что после тюрьмы мне уже плевать на все хатские приколы, сел на пол и закурил.

Меня уже не пугало, а скорее злило то, что мной распоряжается какая-то неведомая сила. Сначала она убивает близких мне людей. Заставляет меня печатать в газетах бред сумасшедшего. После этого перерезает горло Старикову. Затем сажает меня в тюрьму. Потом вытаскивает оттуда, но при этом опускает под землю, словом, делает со мной, что хочет.

У меня не было ни капли страха. Если бы меня хотели убить, меня бы уже убили. Причем давно. Раз у этих придурков появилась возможность арендовать бесхозную станцию московского метро, то с силой и властью у них все в порядке. Но какого черта со мной все это происходит?! И на хрена я им сдался? Я со всей силы стукнул по светящемуся полу кулаком. Удар оказался почти беззвучным. Тогда я попытался потушить об пол сигарету. Сигарета погасла, лишь немного испачкав пол.

Это меня еще больше разожгло. Мне показалось, что если я сейчас не услышу каких-то реальных звуков, я взорвусь от бешенства. Проще всего было вызвать звук собственного голоса. Поэтому я встал с пола в полный рост и заорал во весь голос: «Козлы! Что вам нужно? Я вас не боюсь! Слышите, ублюдки, я не боюсь вас! Недорезанные сектанты, чего вы хотите от меня?!»

Краткий курс тюремного образования говорил, что в некоторых случаях надо показывать системе, что ты в своем сопротивлении ей готов идти до конца. То есть демонстрировать собственную отмороженность. Курс допускал даже некоторое правдоподобное переигрывание.

– Вам следует успокоиться, брат Иосиф.

Я еще раз повертел головой, чтобы убедиться, что источника звука нет, так же, как нет источников света. Голос показался мне знакомым своей дребезжащей монотонностью. Я подумал, что смеяться таким голосом, наверно, совершенно невозможно. Звучал голос вполне природно, без всяких искажений, вызываемых аудиоаппаратурой.

– А ты кто такой? Директор катка?![57]

– Я Федор Федорович Подгорельцев. Для вас теперь – отец Федор.

Но еще до того, как он начал отвечать, я уже вспомнил эти дребезжащие нотки. Я сел в угол, расположился поудобнее и ответил:

– О, Федор Федорович! А что же это мы с вами через стенку говорим? С таким уважаемым клиентом? Заходите, не стесняйтесь!

– Брат Иосиф! Ваша склонность к неуместным шуткам – не является вашим достоинством. Вы сейчас возбуждены, поэтому, чтобы вы не натворили глупостей, а нам после этого не пришлось бы унизить вас, давайте пока поговорим так.

Я уже прожил достаточно на свете, чтобы дешевая лесть оказывала на меня сильное воздействие. Хотя не то Наполеон, не то Талейран говорили, что умному человеку нравится не смысл лести, а тот факт, что он ее заслуживает. Меня передернуло от обращения ко мне ФФ. Брат! Хм…

– А давно ли я стал вашим братом? А вы моим отцом? И какой, интересно, инцест должен был совершиться для создания такого родства?

Я увлекся этой генеалогической задачей. Оказалось, что сначала наша общая мать должна была от кого-то родить ФФ. А потом от него самого родить меня. Кошмар. В это время ФФ продолжал что-то говорить своим металлическим голосом.

– Вы были хатом с рождения. Сегодня настал день, когда вам об этом можно узнать.

– Хорошая новость. Люблю знакомиться с объявившимися родственниками. Особенно, если они богаче меня. У меня за последнее время накопилось к вам несколько вопросов. Вы не против на них ответить?

– Спрашивайте, брат Иосиф.

– Как устроена эта комната?

– В каком смысле?

– В прямом. Откуда свет, откуда звук, где вентиляция? А учитывая, что вы меня скорее всего и видите, и слышите, то где видеокамеры и микрофоны? И правильно ли я понимаю, что мы в метро?

– Стены из полупроницаемого пластика. Есть ли у вас более существенные вопросы?

– Самое существенное – то, что происходят со мной сейчас. Вы не ответили на последнюю часть моего вопроса. Мы в метро?

– Мы под землей. Больше я сказать не могу.

Я уже слышал от него эту фразу. Да, больше он наверно, не скажет. А мне плевать. Усиливаем отмороженность. (Может, пену изо рта пустить? Я видел как зэки для устрашения делают пену из собственной слюны). Я набрал воздуха полный рот, чтоб крик получился громче, чем в первый раз.

– Свободы хочу!!! На волю веди, начальник!!! Воздуха мало, слышишь? Старшого зови, волк позорный!!!

У меня засаднило горло, и я чуть сам не оглох от собственного крика. ФФ сделал вид, что я просто поинтересовался можно ли поговорить с его руководством.

– Я – Урей. У меня вторая степень посвящения в Братстве. Старше меня по иерархии есть всего один человек. Джессер Джессеру. Ему не до вас.

Я решил отдышаться и помолчать какое-то время. ФФ тоже молчал. Я медленно закурил сигарету. Искусство делать правильные паузы очень ценилось в тюрьме. Но если сейчас ФФ исчезнет, то придется опять вызывать его криком, поэтому я решил продолжить наше общение. Причем для контраста нормальным человеческим голосом.

– Хорошо. Из уважения к вашему высокому званию, я делаю вам уступку. И продолжаю спрашивать. Это вы вытащили меня из тюрьмы?

– Да.

– И посадили меня в нее вы?

– Да.

– А зачем?

– Во-первых, чтобы изолировать вас от ваших поисков. Вы слишком далеко зашли в них. Во-вторых, чтобы исключить вас из обычной жизни, не убивая. В-третьих, чтобы показать вам, что оказывать нам противодействие – абсолютно бессмысленно и смертельно опасно.

– Но выходит, что братоубийством вы не занимаетесь? Приятно знать, что можно, наконец, расслабиться.

– Ваш друг Илья Донской был членом Братства.

– О Боже! Химик… А за что вы его? И Лилю? И Старикова?

– Ликвидируют ненужных, непокорных или потерявших разум.

– Послушайте! Я не хочу в ваше Братство. Оно убивает, кого хочет!

– Вас еще не ликвидировали именно потому что вы можете быть приняты в Братство. Если вы откажетесь – вы умрете. Если вы не сможете пройти процедуру посвящения – вы умрете. Если вы попытаетесь нарушить любой из обетов – вы умрете.

– Я смотрю, мне, как тому Греку, придется серьезно потрудиться, чтобы остаться в живых.

– Брат Иосиф! Перестаньте паясничать. Смех и шутки уводят вас от понимания истинных ценностей нашей жизни.