Вьери Раццини - Современный итальянский детектив. Выпуск 2 Страница 40

И в то же время, как женщина практичная, Матильда понимала, что нельзя давать волю эмоциям, иначе она попросту сляжет. Поэтому стала придумывать себе неотложные дела: походы по магазинам, приведение в порядок шкафов, и без того идеально аккуратных. Но потом решила: чтобы развеяться, нужны другие занятия — прогулки, общение с людьми… Как-то вечером, когда тревожные мысли вконец ее одолели, Матильда вспомнила, что давно не навещала одну девяностолетнюю старушку, которая жила неподалеку, в самом начале бульвара Вольта.

После ужина Матильда по телефону предупредила престарелую даму о своем визите, взяла в качестве гостинца коробку печенья и отправилась, намереваясь за час обернуться.

Однако в расчетах ошиблась: ей и в два не удалось уложиться. Сухонькая старушка в черно-белом шелковом платье была для своих лет на удивление крепка, и единственное, чем страдала, так это бессонницей, потому ночи напролет могла перемывать косточки соседям. Она совсем заговорила Матильду рассказами о том, каким было их предместье в былые времена и насколько ухудшились теперь нравы.

— Но я еще поживу, — заявила она. — Недосуг умирать, когда здесь такие дела творятся. — И, подавшись вперед, костлявой ручкой хлопнула Матильду по колену. — Слыхала, что Раккониджи вот-вот посадят за решетку?

Владелец строительной фирмы Раккониджи баснословно разбогател за последние годы. Знатные семейства города по молчаливому уговору перестали его принимать.

— Давно пора остановить этого мошенника, — ответила Матильда. — Говорят, он до того дошел, что собирается устроить гостиницу в Палаццо Веккьо!

Старушка отмахнулась.

— Да при чем тут Палаццо Веккьо! Его посадят не за это, а за то, что он и есть убийца-маньяк. Помнишь, как впервые нашли изуродованный труп девушки?.. Это было второе или третье убийство… Так вот, один знакомый психиатр… не буду называть имени… сказал мне, что преступник не сразу начал измываться над трупами, поскольку его садистские сексуальные инстинкты до определенного момента были подавлены. Я о таком раньше и не слыхивала, это психиатр мне все разобъяснил. Говорит, эти инстинкты высвобождаются с помощью черной магии. А чем занимается Раккониджи на своей вилле в Муджелло? Черной магией!

— Да неужели?! — ужаснулась Матильда. — Выходит, он — настоящий дьявол… Впрочем, я тоже где-то читала об этой теории. Только причиной проявления садистских инстинктов там называлась не черная магия, а фильмы ужасов. Якобы статистикой установлено, что после показа такого фильма в одном из кинотеатров в городе непременно совершается зверское преступление. И как их не запретят, эти фильмы, не понимаю!

— Да, все едино — кино или черная магия! — отозвалась старушка, уверенная, что любые, самые противоречивые аргументы лишь подтверждают ее версию. — Может, Раккониджи и ходит в кино — денег-то у него сколько хочешь.

Матильда украдкой поглядывала на часы, боясь пропустить автобус на Сан-Доменико, который по вечерам ходил с большими интервалами. Когда подошло время, она оборвала на полуслове беседу и распрощалась со старухой, обещая вскоре снова ее навестить.

Остановка автобуса была прямо против дома, а чуть дальше по улице располагался кинотеатр, пользовавшийся дурной славой — как раз из тех, которые две дамы только что обсуждали. Старожилы предместья во главе с Матильдой даже направили в муниципалитет петицию с требованием его закрыть.

Сеанс, видимо, только что кончился; зрители поодиночке выходили, старательно пряча лица, и разбредались в разные стороны. Среди них не было ни одной женщины.

Не столько из любопытства, сколько из опасения, что ее примут за посетительницу этого злачного места, Матильда не спускала глаз с входной двери и вдруг заметила огромную фигуру, неуклюже размахивающую непомерно длинными руками. Голова этого человека казалась вдавленной в плечи и заслоняла свет фонарей над входом. Матильда прищурилась, чтобы получше разглядеть, и мгновение спустя решила, что сомнений быть не может: это Энеа.

Вспыхнув от стыда за сына, она поспешно отвернулась, чтобы остаться незамеченной.

В ту ночь Матильда долго не могла уснуть: перед глазами все время стоял чужой и страшный великан, почему-то живущий с нею под одной крышей. Теперь ей уже не верилось, что это она его родила.

Энеа вернулся за полночь и до рассвета мерял шагами свою комнату. По этому тяжелому топоту Матильда поняла: он от возбуждения не снял ботинок, а может быть, даже и пальто.

На следующий день, проходя по аллее мимо кинотеатра, Матильда взглянула на афишу. На красном фоне человек с искаженным лицом занес длинный кинжал над трепещущей от ужаса женщиной, которая тщетно пыталась заслониться от удара.

4

Нанде было двадцать или чуть больше. Она вела беспорядочную жизнь и, как младенец, путала день с ночью. Ложась чуть ли не с восходом, спала до часу, а потом отправлялась блуждать по улицам в поисках очередной жертвы и, выудив у нее из кармана бумажник, раздобывала себе порцию героина.

Энеа познакомился с ней в автобусе. Заприметив на остановке его грузную, нескладную фигуру, Нанда решила, что этого увальня будет легко обчистить. Но когда, пробираясь вперед, она попыталась залезть к нему в карман, то почувствовала, как чья-то рука крепко схватила ее за кисть. Энеа с немым укором взглянул ей в глаза, с ног до головы осмотрел эту худенькую блондинку в обтягивающем желтом платье и произнес:

— Ну зачем же брать без спроса, когда можно попросить?

В тот вечер Энеа вернулся очень поздно; всего за несколько часов, проведенных с Нандой, он понял: это у него надолго.

Нанда жила на улице Паникале. Кололась она уже три года. Муж ее бросил, заявив, что не желает больше видеть, но время от времени приходил, уговаривал лечь в клинику, обещал, что они снова будут жить вместе, если она вылечится. Жилище Нанды состояло из убогой комнатки, без удобств, под самой крышей. Но это Нанду как будто не очень заботило: она ведь здесь только спала, и то не всякую ночь. И неизвестно, сколько бы все это продолжалось, если б Энеа не заставил ее переехать.

Он сам нашел и снял ей однокомнатную квартиру на улице Ренаи. Без особой роскоши, конечно, но довольно приличную: двуспальная кровать, кресло, стол, шкаф, шторы, несколько гравюр на стенах. Пол красного кафеля застлан циновкой из волокна кокосовой пальмы. Квартирка обошлась недешево, поскольку предназначалась специально под будуар, где богачи проводят время с любовницами. Не случайно она располагалась на первом этаже, с отдельным входом.

Однако перемена места не помогла Нанде изменить свои привычки: она, как прежде, шлялась в поисках денег и «ширева».

Сперва Энеа надеялся спасти новую подружку, даже разработал собственную теорию исцеления, в полной уверенности, что результаты не замедлят сказаться.

Нанда, как водится, поведала ему о своем безрадостном детстве, о нищете и невежестве, о том, что ни о какой родительской любви не было и речи: матери на все наплевать, отец — настоящая скотина, однажды повалил родную дочь на кровать и изнасиловал. Она побоялась сказать об этом матери и при первом же удобном случае сбежала из дома. С тех пор родителей больше в глаза не видела. Разговоров о браке с Альдо Маццакане, муниципальным чиновником, Нанда старалась избегать, по ее словам, это было досадное недоразумение, виной которому одиночество.

Но вскоре Энеа узнал правду. Придя в квартиру на улице Ренаи, он застал там молодого, серьезного на вид брюнета, который что-то отчаянно кричал Нанде, а та швыряла в него всем что ни попадя. Энеа попытался было ее урезонить, но в него тоже полетела тарелка с остатками салата. Девушка посоветовала ему не лезть не в свое дело и выбежала, хлопнув дверью.

Когда они остались вдвоем с бывшим мужем, тот поведал Энеа всю подноготную Нанды и при этом называл ее «моя жена», хотя давно с нею развелся. Оказывается, она выросла в очень порядочной семье: отец — ювелир, мать служит в банке. Пока Альдо Маццакане ходил в женихах, Нанда скрывала свое пристрастие к наркотикам, а после свадьбы начался ад: она спускала все, что муж зарабатывал, продавала его вещи, в дом нельзя было никого позвать, потому что Нанда шарила у гостей по карманам. Дважды ее забирали в полицию и не посадили за решетку только благодаря заступничеству одного из друзей Альдо. Последней каплей стало ограбление мастерской отца — все были уверены, что это ее наводка.

— И все-таки, — тихо, будто стыдясь чего-то, сказал он, — сердце у моей жены доброе. Просто она попала в дурную компанию, вот если б кому-нибудь удалось ее оттуда вырвать, она бы снова человеком стала, как говорит моя теща. Бедная женщина, все время ходит ко мне, умоляет: «Ну узнай, пожалуйста, как она там!» Может быть, из-за нее я не порываю окончательно с Нандой: изворачиваюсь, придумываю какие-то отговорки, а совсем отказать неудобно…