Андерс Рослунд - Три секунды Страница 41

— Пол видишь? Смотри, чтобы вылизать тут мне все, отдраить как следует, не то будет вонища.

Хоффманн не слушал, что говорит ему этот долбаный вертухай. Он остановился возле чана с соляркой, у окна. Именно в это окно он и целился. Лежал на балконе церковной башни, держал в руках воображаемое оружие и стрелял в окно, до которого было ровно тысяча пятьсот три метра. Красивейшая церковь, и отсюда отлично видно башню целиком — так же хорошо, как с башни видно окно мастерской.

Хоффманн повернулся спиной к окну, в памяти отпечаталась прямоугольная комната, разделенная тремя толстыми побеленными бетонными столбами, достаточно толстыми, чтобы за любым из них мог спрятаться человек. Сделал пару шагов к ближайшему от окна столбу, встал рядом — столб не обманул его ожиданий, Пит мог полностью скрыться за ним. Хоффманн медленно прошел через помещение назад, как будто стараясь почувствовать его, привыкнуть к нему, и остановился, только когда добрался до пространства за стеклянной стеной, до кабинета надзирателя.

— Смотри, Хоффманн, этот кабинет… он должен блестеть.

Небольшой письменный стол, несколько полок, затоптанный ковер. Ножницы в подставке для ручек, телефон на стене, два ящика — пустых, но незапертых.

Главное — время.

Если все пойдет к чертям, если Паулу раскроют, то чем больше времени он сможет выиграть, тем больше шансов уцелеть.

Хоффманн с инспектором спустились в подземный коридор, прошли под тюремным двором в административное здание, четыре запертые двери с четырьмя камерами наблюдения, заглянули в каждую, кивнули глазку и подождали, пока дежурный на главном посту нажмет все кнопки, после чего дверь со щелчком открылась. Двести метров под землей, на преодоление которых потребовалось больше десяти минут.

Второй этаж административного здания оказался узким коридором с видом на большое помещение, куда входили новенькие; каждого нового заключенного, вылезающего из автобуса и проходящего через вахту в приемник, можно было рассмотреть из шести кабинетов и тесного конференц-зала. Значит, вчера директор исправительного учреждения и его административный персонал наблюдали церемонию прибытия особо важного заключенного, в наручниках и ножных кандалах, в робе Крунубергской следственной тюрьмы, со светлыми взъерошенными волосами и подернутой сединой двухнедельной бородой.

— Договорились, Хоффманн? Будешь убираться здесь каждый день. И после твоего ухода не должно остаться ни малейшего дерьма, ни соринки. Понял? Все полы, какие видел, чтобы надраить, с письменных столов вытереть пыль, мусорные корзины вытряхнуть, окна — вымыть до блеска. Вопросы есть?

Комнаты с серыми, как везде в таких местах, стенами, полами и потолком, словно мрачная безнадежность тюремного коридора вползла и сюда, пара-тройка горшков с зелеными растениями и какие-то мозаичные кружочки на стене, все остальное мертво, мебель, краски — все словно говорило: не смей никуда рваться отсюда.

— Ну, пойдем поздороваемся. Подбородок вверх, руки по швам.

Тюремный инспектор постучал в единственную закрытую в этом здании дверь.

— Да?

Директору тюрьмы было за пятьдесят, на двери значилось «Оскарссон». Он оказался таким же бесцветным, как его кабинет.

— Это Хоффманн. С сегодняшнего дня он будет здесь убираться.

Директор тюрьмы протянул руку — мягкая ладонь, крепкое пожатие.

— Леннарт Оскарссон. Я хочу, чтобы ты вытряхивал обе мусорные корзины каждый день. Одна — под столом, другая — вон там, в уголке для посетителей. Если останутся немытые стаканы, будешь забирать их и мыть.

Они находились в большом кабинете с окнами на ворота тюрьмы и прогулочный двор. Здесь царило то же чувство, что и везде, — уныние. Этому месту не хватало чего-то личного, не было ни семейных фотографий в серебристых рамочках, ни дипломов на стенах. И только на столе стояли в хрустальной вазе два букета.

— Тюльпаны, а? — Тюремный инспектор подошел к письменному столу, к длинным зеленым стеблям с такими же зелеными бутонами. Подержал в руках две белые карточки, прочитал вслух — на обеих одно и то же: «Спасибо за плодотворное сотрудничество. Союз предпринимателей Аспсоса».

Директор тюрьмы поправил один букет, двадцать пять еще не распустившихся желтых тюльпанов:

— По-моему, да, во всяком случае, похоже на тюльпаны. Сейчас столько цветов. Здесь же весь поселок работает. А если не работает, то что-нибудь поставляет сюда. Плюс учебные посещения. Не так давно людям было наплевать на исправительную систему А теперь забегали, каждый несчастный случай попадает в программы новостей и на первые полосы. — Он гордо взглянул на цветы, над которыми только что изливал свои жалобы. — Они скоро распустятся. Обычно распускаются через пару дней.

Хоффманн кивнул и вышел, тюремный инспектор шел на два метра впереди, как и раньше.

Завтра.

Тюльпаны распустятся завтра.

Эверт Гренс прихватил два пустых стаканчика и половину миндального кекса с деревянного столика, стоящего у дивана. Устроился посередине дивана, утонул в мягком, дожидаясь, когда Свен и Херманссон усядутся каждый со своей стороны.

Исписанный от руки листок из блокнота, один угол коричневый — он угодил в лужицу пролитого кофе, на другом виднелись жирные пятна от кекса.

Список из семи имен.

Люди, оставшиеся на периферии предварительного расследования, их следует тщательно проверить за три дня. Возможно, лишь эти фамилии отделяют расследование, в котором еще теплится жизнь, от того, что будет сочтено пустой тратой времени, лишь они — грань между раскрытым и нераскрытым убийством.

Гренс разделил их на три группы.

Наркотики, киллеры, «Войтек».

Свен сосредоточится на первом — подпольные наркоторговцы, живущие или появляющиеся в окрестностях дома семьдесят девять по Вестманнагатан. Некие Хорхе Эрнандес, живущий в том же подъезде на третьем этаже, и Юрма Рантала из дома, в помойке которого лежал пакет с окровавленной рубашкой.

Херманссон выбрала себе следующую группу — киллеров, каких-то Жана дю Тоби и Николаса Барлоу, оба — киллеры международного класса, которые, по данным Службы безопасности, в день и час убийства находились в Стокгольме или его окрестностях.

Гренсу же предстояло заняться тремя последними фамилиями, тремя мужчинами, которые раньше сотрудничали с акционерным обществом «Войтек Интернешнл». Некие Мачей Босяцкий, Пит Хоффманн и Карл Лагер. Все трое — владельцы совершенно легальных шведских охранных фирм, к которым обращался головной офис «Войтека», когда ему требовались телохранители во время визитов польских политиков. Такова обычная официальная деятельность хорошо функционирующих и труднодоступных мафиозных организаций, видимая оболочка, прикрывающая незаконную деятельность и одновременно сигнализирующая о ней. Среди полицейских Стокгольма Гренс был одним из наиболее осведомленных об организованной преступности по ту сторону Балтийского моря. Он единственный в этом кабинете сознавал, что кто-то из этих троих может оказаться связан с другим «Войтеком» — неофициальным, настоящим, способным устраивать карательные акции в шведских квартирах.

Больше вопросов ему не задавали.

Никаких подсаживающихся поближе ублюдков, никто не таращился на него, пока он ел картошку с мясом. На следующий день он явился на обед уже другим человеком, и его соседи по тюремному коридору понятия не имели, что он вот-вот будет тут главным, его сила — в наркотиках, что уже через два дня он будет контролировать поставки и продажу, встав в особой тюремной иерархии выше убийц. Отнявший у человека жизнь считается среди заключенных самым авторитетным, самым уважаемым, за ним идут совершившие тяжкие преступления, связанные с наркотиками, или участники разбойного нападения на банк, ниже всех стоят педофилы и насильники. Но тому, кто распоряжается наркотиками и шприцами, кланяются даже убийцы.

Пит Хоффманн ходил по пятам за тюремным инспектором, чтобы заучить весь цикл уборки, а потом валялся у себя на койке, дожидаясь, когда другие заключенные вернутся из мастерской и со школьной скамьи на обед, совершенно безвкусный. Он несколько раз встретился взглядом со Стефаном и Каролем Томашем. Подручные нетерпеливо ждали инструкций, и он беззвучно шептал «jutro»,[25] пока они не успокоились.

Сегодня вечером.

Сегодня вечером они выдавят трех крупных торговцев наркотиками.

Хоффманн вызвался собрать и помыть посуду, пока другие курили самокрутки без фильтра, топчась по камушкам прогулочного двора, или играли в семикарточный стад, пытаясь выиграть еще сколько-нибудь спичек стоимостью в тысячу крон. Он был в кухне один, и никто не видел, как он, вытирая мойку и разделочный стол, сунул в передний карман штанов две столовые ложки и нож.