Роберт МакКаммон - Свобода Маски Страница 42

Но теперь для поддержки своего мозга в рабочем состоянии у Мэтью был Альбион и клетка подземелья, откуда однажды одна птичка улетела из Ньюгейтской клетки. У него впереди — не приведи Господь — было еще шесть месяцев, чтобы сгнить здесь, но, по крайней мере, теперь у него появилась проблема, которую надо решить, и в сложившихся обстоятельствах для него эта история была настоящим даром жизни.

Парментер оставил его. Он спустился по лестнице в камеру, где никогда ничто особенно не менялось — разве что отсюда периодически уносили тела…

Один момент особенно обеспокоил его. Хотя Мэтью не верил в приметы, оглядываясь назад, он понимал, что сделал очень плохой выбор. Почему… почему… в своем сочиненном на скорую руку рассказе о том, что «слышал» голос убийцы, он решил сказать, что имя одной из будущих жертв Альбиона начинается на «А»? Неужели он был настолько захвачен врасплох, что забыл, как произносить собственное имя?

Глава четырнадцатая

— Мэтью Корбетт! Тащи свою задницу сюда!

Боудри снова позвал его из входной арки. У этого человека, похоже, был чрезвычайно мизерный запас слов и выражений.

Мэтью не без усилия заставил себя встать со своего крохотного уголка на сене.

— Популярный ты парень, — заметил Уайлер со своего места отдыха. — Ты не сделал ничего такого, о чем бы не мог рассказать своим внукам, не так ли?

— Нет.

— Чего же ему тогда от тебя надо?

— Понятия не имею, — Мэтью предположил, что, возможно, Дефо снова захотел встретиться с ним. Они виделись вчера, и это было единственным светлым пятном в общей мрачной картине. По крайней мере, наверху в комнате Дефо можно было раздобыть себе чашу чистой воды и посмотреть на внешний мир из окна.

— Береги себя, — предупредил Уайлер, затем добавил: — Что бы ты ни собрался делать…

— Мне, что, сюда спускаться, наживка рыбья? — проорал Боудри. — Предупреждаю, тебе это не понравится!

Мэтью прошагал через измученный пейзаж Каира. Карточная игра была в самом разгаре, и узники полностью отдавались процессу — как и всегда — пытаясь хоть как-то скоротать время и чем-то наполнить умы, а иначе они неумолимо приближались к смерти. Пара жалких огарков свечей давала скудное освещение. Боудри стоял в лучах фонаря, который держал, и, по правде говоря, его лицо действительно чем-то напоминало павиана. Мэтью взобрался по ступеням, получив резкий, но несильный удар по затылку за задержку, после чего его вытолкали в коридор.

— Куда мы направляемся? — спросил Мэтью, когда они проделали путь в несколько ярдов.

— Скоро узнаешь.

Молодому человеку не понравилось, как это прозвучало. На самом деле ему не нравилась вся эта ситуация. У него уже появилось чувство времени и понимание о том, как оно отсчитывается в этих стенах — по пробуждениям, еде и отходам ко сну. Обитателей Каира загнали в столовую пару часов назад, если верить внутреннему чувству Мэтью. Там был ужин из черного хлеба и пресного желтого супа, который, если верить словам Парментера, был гороховым — по этому поводу молодой человек решил лишних вопросов не задавать. Раз ужин был два часа назад, то, вероятно, на улице сейчас часов семь или восемь вечера… может, чуть больше. Так для чего же тогда нужна эта вечерняя экскурсия?

Прошлой ночью он тешил себя мыслью проникнуть в подземелье, прикинувшись простаком, но так как свечи здесь были на вес золота, как и вода, молодой человек понял, что никакого способа осветить себе путь у него не будет. Да и в любом случае… путь будет преграждать запертая дверь, которая не позволит проникнуть в камеры и осмотреть их, поэтому изначально эта затея была обречена на провал. Теория о том, что Альбион пробрался в Ньюгейт тем же путем, которым выбрались отсюда сбежавшие узники, пока вынуждена была оставаться просто теорией. Но если она верна, стало быть, часть стены действительно разрушена — от времени или подземного движения самого города. Но почему же начальник тюрьмы тогда не обеспокоился ремонтом этой камеры? Если через проход в стене может протиснуться тело человека и ускользнуть в подземный мир Лондона, почему так и не составили план ремонтных работ, чтобы такие побеги пресечь? Разумеется, начальник тюрьмы и стражники прошли путем сбежавшего узника и выведали маршрут, которым он двигался… или нет? И если это действительно именно тот путь, которым Альбион пробрался сюда, а затем наружу, откуда он о нем узнал?

Мэтью понимал, что одна из возможностей такова: Альбион и был сбежавшим узником, именно поэтому он знал, в какой камере отсутствуют камни в стене, и знал само устройство Ньюгейта.

Но оставался и другой вопрос: как Альбион прошел через, по крайней мере, одну запертую дверь, чтобы добраться до Каира? На первый взгляд казалось, что он действительно двигался, как призрак. И что было еще важнее для молодого бородатого невольника из Нью-Йорка, так это то, зачем Альбиону понадобилось выходить с ним на контакт.

У Мэтью не было ни одного предположения, но он искренне смаковал эти вопросы, которые теперь стали чуть менее насущными, потому что молодому человеку вовсе не нравилось, что его постоянно толкает вперед Боудри по этому промозглому сырому коридору.

— Я хотел бы знать, куда меня ведут, — осмелился сказать Мэтью, потому что они миновали лестницу, которая вела к секции, где содержится Даниэль Дефо и остальные.

— Будет небольшая поездка, — был ответ.

— Поездка? Куда?

— В чертов лазарет, если не заткнешь свой рот. Шагай!

Пришлось переступить через несколько тел, но иначе нужной двери было не достичь. Боудри отпер ее и толкнул Мэтью вперед. По ту сторону было двое мужчин с суровыми лицами в темных плащах и треуголках, поблескивающих от влаги. Оба человека имели при себе фонари.

— Тебя переводят, — сказал Боудри. — Отсюда в тюрьму Хаундсвич в районе Уайтчепел.

— Переводят? Не могу сказать, что я не рад этому, но почему?

— Я не судья, не ко мне вопрос. Пришли бумаги из Олд-Бейли, подписанные главным констеблем, помощником главного констебля и судьей Арчером. Тебя забирают из Ньюгейта, но не думай, что к тебе трепетно отнесутся в Хаундсвиче. Рыбья наживка здесь, рыбья наживка там. Желаете заковать его? — последний вопрос Боудри адресовал двум мужчинам, которые, очевидно, были охранниками, присланными из конторы констебля.

— Да он тонкий, как жердь! — прогрохотал один из встречающих. — Не думаю, что он сможет нам навредить.

— Тогда он ваш, — сказал Боудри и в качестве последнего напутствия щелкнул Мэтью по уху большим и указательным пальцами.

Мэтью вывели из Ньюгейта два стража, ставшие по бокам от него, тем же маршрутом, что он сюда пришел. Во дворе ожидал черный экипаж с зарешеченными окнами. Тусклый вечерний свет был еще сильнее размыт низко стелящимся желтым туманом, который пах угольной пылью и мокрым камнем. Факелы горели вдоль стен, и их свечение причудливо играло в дымке. Воздух был влажным и казался липким, практически непригодным для дыхания.

Мэтью втолкнули в экипаж, и двое стражников сели напротив него. Судя по тому, какой у молодого человека был истощенный вид, охранники, видимо, решили даже не запирать засовы, поэтому решетка в течение поездки была опущена. Последним впечатлением Мэтью о Ньюгейте был звук, напоминавший измученный стон самих тюремных стен, хотя на деле он явно принадлежал заключенным.

— Располагайся, — сказал охранник, обладавший менее массивным телосложением. У него было узкое лицо, которое, казалось, что-то вдавливало внутрь, и началось это с рождения, потому что глаза, нос и рот располагались неестественно близко друг к другу. — Нам предстоит проехать несколько миль.

Что лишний раз говорит о размерах Лондона, подумал Мэтью. Он не мог представить себе, чтобы в черте Нью-Йорка нужно было проехать несколько миль, чтобы попасть из одной тюрьмы в другую. Впрочем, как можно предсказать будущее? Разумеется, римляне — или любая другая древняя цивилизация, заложившая первые камни на этой земле — не могли даже предположить, что этот город вырастет и станет больше, чем амбиции Цезаря. Стало быть и Петер Минёйт[2] — как и Мэтью Корбетт — не мог даже близко вообразить себе размеры Нью-Йорка через сотню лет. Город, как Мэтью понял для себя, был самостоятельным живым организмом, который мог расти и умирать, и особенной разницы с живыми существами здесь не наблюдалось.

Лошадиные копыта стучали по каменным улицам. В окне Мэтью замечал человеческие фигуры, окутанные покрывалом тумана, слышал крики, смех и грубую музыку. Легкие мазки горящих факелов показывались то тут, то там, масляные лампы давали чуть больше света городу.

— Так ты тот самый, — вдруг заговорил более широкоплечий охранник.