Эрик Ластбадер - Кайсё Страница 42

И действительно, через несколько минут они очутились на набережной, плавным изгибом подходящей к прославленному мосту, бывшему до XIX века единственным, переброшенным через Гранд-канал. Благодаря своему расположению, мост Риальто являлся средоточием торговой жизни города, а многообразие товаров и разноязыкая речь делали это место скорее похожим на восточный базар, а не на образчик европейской архитектуры.

Вновь впереди мелькнула шляпа, и Николас побежал вниз к по. Челеста держалась справа и сзади от него. Они выскочили к причалу как раз в тот момент, когда незнакомец уже ступал на imbarcadero[20], готовясь взойти на борт vaporello №1, берущего курс к Арсеналу.

Не обращая внимания на очередь, Николас и Челеста едва успели, не выпустив из поля зрения незнакомца, втиснуться в уже отдающий концы речной трамвай.

Они пристроились у борта, с тем чтобы у Николаса была возможность маневра в случае, если потребуется действовать мгновенно. Vaporetto прошел но курсу мимо Фондачо-дей-Тедесчи, огромного дворца, насчитывающего сто шестьдесят внутренних помещений: когда-то семейство Тедесчи использовало эту махину в качество склада товаров и своего рода гостиницы для заезжих купцов.

Катер держал направление на Волта-дел-Канал — излучину Гранд-канала. Здесь же, как бы командуя всей инфраструктурой Гранд-канала, располагались четыре Палаццо Мончениго — дворцы семейства, давшего Венеции семерых дожей. Челеста без умолку рассказывала Николасу об истории Венеции, изображая добросовестного экскурсовода, сопровождающего богатого туриста.

Не успел vaporetto толком пришвартоваться у пристани Сант-Анжело, как незнакомец уже соскочил на землю. Пробираясь сквозь толпу, Николас и Челеста бросились вдогонку. Пробегая мимо фасада еще какого-то дворца, Челеста бросила, что это здание построено в наиболее характерном для Венеции стиле, нежели другие дворцы.

Неизвестный быстрым шагом обогнул Палаццо Корнер-Спинелли и, спустившись по узенькой дорожке, вышел на другую улицу. Завидев небольшой старинный особнячок, он толкнул боковую дверь и исчез за нею.

На секунду Николас и Челеста замерли. Николас чувствовал волнение стоявшей в тени рядом с ним женщины. Каменный фасад особняка был отделан облицовочным кирпичом и мраморной крошкой, отчего здание имело богатый рубиновый оттенок, столь характерный для Венеции.

Наконец Николас подал знак, и они приблизились к двери. Приложив ухо к створке, он прислушался — тишина. Что ждет их там, внутри? Николас сделал глубокий вдох и открыл дверь.

Пройдя несколько шагов, они очутились на небольшой лужайке с цветущими розами и сучковатой плакучей ивой, чей ствол напоминал мраморную колонну. Из угла площадки за ними наблюдал лев из истринского камня.

Откуда-то сверху до Николаса донесся слабый звук. Подняв голову, он увидел открытую лоджию, мало отличающуюся от той, что была во Дворце Дожей. Боковая лестница с каменными ступеньками, отделанными веронским мрамором, вилась сквозь несколько помпезных арок в вычурном византийском стиле и выводила к piano nobile, который на изящных византийских колоннах, казалось, висел между небом и землей.

Они поднялись на лоджию. Пол был выложен причудливо чередующимися плитками темно-оранжевого и бледно-зеленого цвета опять же в явно византийской манере. Оштукатуренные поверхности стен были цвета сладкого картофеля с маслом. Полукругом располагались искусной работы тонкие колонны из темно-зеленого камня.

Николас и Челеста огляделись — казалось, они здесь одни.

Челеста стояла очень близко, и Николас почувствовал, как по ее телу прокатилась слабая волна дрожи. Они прошли в ту часть лоджии, где не было ни окон, ни дверей, — это не совсем вязалось с общим венецианско-византийским архитектурным стилем, характерным для подобного рода особняков. Лоджии следовало быть более открытой.

Николас и Челеста прошли по всей галерее. Слева, в проемах между резными колоннами, виднелась площадка с деревьями, ветви которых раскачивались под порывами усиливавшегося ветра. Небо заволокло облаками. Перламутровый свет заливал лоджию, предметы вне потока солнечных лучей перестали отбрасывать тень. Это не совсем устраивало Николаса, ибо затрудняло ориентировку.

Они свернули за угол. В просвете между виднеющимися вдали домишками струились воды излучины rio. Вода была темной, какой-то бездонно-серой; казалось, она всосала весь свет сегодняшнего утра и похоронила в своих глубинах. На канале протарахтел motoscafo, но вскоре звук мотора перестал быть слышен, и Николаса с Челестой вновь окружила тишина.

Продолжая свой обход, они подошли к массивной дубовой двери с бронзовыми скобами, покрытыми патиной ядовито-зеленого цвета. Эта дверь являла собой единственный проем в оштукатуренной стене, продолжающееся же отсутствие окон становилось все более странным.

Николас потянулся к дверной ручке, но Челеста перехватила его руку.

— Подождите, — убежденно прошептала она. — Я не хочу туда заходить!

— Придется, — отмахнулся Николас. — Мы должны узнать, кто нас преследует.

Слегка вздрагивая, она прижалась к нему.

— Здесь наверняка должен быть и другой вход. Мне страшно. Что нас ждет за этой дверью?

— Возьмите меня за руку.

Ее ладонь приютилась в его руке, и Николас, повернув ручку, открыл створку. Затаив дыхание, абсолютно бесшумно они впорхнули внутрь, прикрыв за собой дверь.

Глаза никак не могли привыкнуть к кромешной тьме, моментально окутавшей их. Кроме того, воздух был насыщен запахом гнили и каким-то терпким миазмом, происхождение которого Челеста никак не могла определить. Они сделали несколько шагов вперед, испытывая при этом усталость, будто отмахали добрый десяток миль. Ощущение пребывания в комнате — вообще пребывания где-то внутри закрытого помещения — начисто исчезло. Их как бы подхватил порыв ветра, бушующего над дикими и промерзшими прериями, и Николас с Челестой одновременно содрогнулись от подступившего к горлу судорожного приступа тошноты и головокружения.

Они слышали, а точное сказать, ощущали непонятное воздействие на барабанные перепонки, какую-то вибрацию, то усиливающуюся, то затихающую, но одновременно становящуюся более четкой.

Вскоре этот ритм несколько стабилизировался и пришел в определенное соответствие с пульсацией их сердечных мышц.

Челеста едва не задохнулась, сдерживая рвущийся из груди пронзительный крик.

В мутной пелене перед их глазами нависал арочный мост, казалось, сооруженный из костей, которые тускло отсвечивали в полумраке, а какие-то красные разводы на них навевали мысль, что с них только что содрали мясо.

Мост как бы пролегал между двумя полюсами тьмы и являлся связующим, звеном, единственно реальным, в этой аморфной и ужасающей пустоте.

Челеста, зажав зубами кулак, повернулась и двинулась к выходу, однако Николас успел в последний момент вернуть ее назад.

— Я знаю это место, — выдохнул он. — Или, по крайней мере, узнаю его.

— У меня раскалывается голова, — сказала Челеста. — Мне нечем дышать, будто мы под водой.

Николас стоял молча, концентрируя энергию. Какая-то освежающая волна прокатилась в сознании Челесты, и она испытала ощущение полярника, выползшего на белый солнечный свет после долгой и суровой зимы. Голова постепенно прояснялась. Челеста хотела спросить его, что же все-таки произошло, но Николас, увлекая ее за собой, бросился вперед, к ближней оконечности моста.

Ужасающий артефакт, мелькнула догадка у Челесты, но, несмотря на это, кости-то настоящие, человеческие.

Приблизившись к мостку, они увидели, что он крайне узок. Пробираться по нему придется след в след, и весьма осторожно, поскольку «поручни» являли собой ребра, концы которых были заточены подобно лезвию бритвы.

Казалось, начался дождь — по крайней мере откуда-то снаружи начал доноситься звук падающих капель, однако тот, реальный мир оказался вне досягаемости их ощущений, и они никак на это не среагировали.

— Где мы? — спросила Челеста. — Мы спим или это галлюцинации?

— Ни то и ни другое.

— Тогда, — Челеста покачала головой, — я отказываюсь верить в существование этого моста, построенного из костей.

— Он вполне реален, — возразил Николас, беря ее под руку. — И это не значит, что он не исчезнет в любой момент. Вы помните тот запах, когда мы вошли сюда? Это пары, выделяемые при нагревании неким грибом, Агарикус мускариус.

— Все понятно. Явная галлюцинация.

— Не совсем. Использование галлюциногенов неминуемо ведет к извращению, истинные чародеи никогда к ним не прибегают, их транс естествен и проистекает исключительно из глубины хорошо тренированной и организованной души. Здесь важна сила воли, а не наркотическое опьянение.

Придерживая Челесту, он ступил на зыбкий мосток.

— Пары этого гриба используются в неких ритуальных действах. Они концентрируют внеземную силу черного мага, вызывающего души умерших, кроме того, материализуют временно предметы, в реальной жизни еще существующие, но уже невидимые.