Марсель Монтечино - Высокая ставка Страница 42

По ночам Сэла мучили кошмары. «Они мучили бы любого на моем месте», — думал Сэл. Он просыпался в холодном поту на узкой койке от собственного крика, закуривал и лежал, глядя в темноту. Нет, к Сэлу не являлся Даго Ред со своей смертельной гарротой, и не от этого он просыпался в испуге, и даже не от ужаса смерти, хотя он из последних сил боролся за жизнь, которую Даго хотел у него отнять. Жалость к самому себе в тот момент, когда он умирал на грязном полу винного склада «Толл Колд Уан» в Уокегане, в штате Иллинойс. Жалость, вызывавшая тошноту, которая подбрасывала Сэла по ночам на его пропотевшем матраце, заставляла лихорадочно биться сердце, сжимала яички в глубине его плоти. Он не мог забыть переполнявшую его тогда тоску, бездонное чувство потери, бесконечную печаль от сознания, что он растратил свою жизнь на пустяки. Просто выбросил ее, как пустую банку из-под пива. Он мечтал о чем-то великом, но упустил его. Пока его сверстники обзаводились женами, детьми, закладными, Сэл внушал себе, что верен своей мечте, хотя на самом деле потратил время на всякую болтовню и погоню за всякими «кисками». У него был талант, была цель, он промотал их, высоко взлетел и низко пал. Это еще одна истина, которую он осознал, стоя на коленях над лужей собственной крови и блевотины там, в «Толл Колд Уан». Срывая с шеи струну, прислушиваясь к своему прерывистому дыханию, которое отдавалось в ушах, он вдруг понял, что вся его жизнь — скверная шутка, ни одна душа не пожалеет о его смерти. Джой или Хак напьются, Кэти и Санто неделю, а может, и того меньше будут грустить. Но ни одна женщина не заплачет. Его никто не любил. У него были тысячи женщин. Но никто из них не оплачет его смерть.

Сэл уставился в холодные волны Северной Атлантики и машинально запел хриплым голосом: «Убивая меня своей песней...»

О, эти женщины. Сэл смотрел, как нос корабля разрезает водную гладь, а перед его мысленным взором проходил парад красоты и бесстыдства. Обнаженные груди, ноги, заброшенные на плечи, темные тела. Так их много, и такие они разные. У толстушек самый лучший «передок», шутили парни на улице, у худых — самый сильный оргазм, красавицы лежат под тобой как бревно — не шелохнутся. Одни из них, когда их трахаешь, хнычут, другие любят слушать или говорить непристойности, у третьих — комплекс вины, и они просят делать им больно, сжимать соски, шлепать по крестцу, давать пощечины. Не всем любовь доставляет удовольствие. Некоторые занимаются ею, потому что так делают другие. Для них это что-то вроде модной одежды. Многие трахались с Сэлом из тщеславия, чтобы насолить подружкам, которые его хотели. Белокурые, рыжеволосые, латиноамериканки, черные женщины с шоколадными сосками, которые выставляют напоказ свое тело, азиатки с приятными голосами, маленькими грудями и прямыми черными волосами. Девушки высокие, с длинными, стройными ногами, и невысокие, но такие крепкие, что приходится до пота трудиться над ними. Девушки без всяких фокусов, смешливые и девушки капризные, жаждущие вашего языка. Девушки совсем юные, у которых только и есть что гибкое тело, и женщины — постарше — эти могут предложить помимо тела кое-что еще. Сэл трахал их в дамских комнатах ночных клубов, на стульчаке, на задних сиденьях машин, на кроватях, балансируя на креслах, распростершись на диванах. А одну трахнул в телефонной будке. Он трахал своих избранниц, пока их матери разговаривали в соседней комнате по телефону, пока мужья спали наверху, пока их беби ворковали рядом с ними на кровати. Сотни и сотни мокрых курчавых «кисок». Из года в год — тяжело вздымающиеся потные груди, вскинутые руки и манящие рты. Годы превратились в десятилетия. Ведьмы, проститутки, цыплята, беби, пышечки — их можно назвать как угодно. Они ходили к нему годами, а вот теперь оказалось, что ничего для него не значили.

Он работал, как говорится, на публику. Смешно и грустно. И тяжело. Потратить жизнь на то, чтобы посмотреть, сколько на счету окажется женщин? В жалком стремлении к ненужным успехам промотать свой талант в заведении Ники Венезия? И, как у проститутки, к концу жизни у него не останется ничего, кроме опустошенного сердца и покрытого шрамами тела.

Кто-то положил руку на плечо Сэлу. Сэл вздрогнул и испуганно обернулся, но увидел перед собой дружески улыбающееся лицо капитана Маклиша.

— Как ты?

Семья Маклиша эмигрировала из Шотландии, когда он был ребенком, но временами в его речи слышался легкий акцент.

— Я — о'кей, кэп. — Это мучительное дребезжание голоса. Словно призрак Даго Реда поселился у Сэла внутри.

Маклиш облокотился о поручни и смотрел, как корабль разрезает волны.

— Знаешь, в Новой Шотландии, когда я был мальчишкой, мне нравилось ловить омаров. Я любил сидеть на носу лодки, глядя на белую пену, вот как сейчас. Думаю, я на корабль пошел для того, чтобы видеть воду, когда захочу. — Капитан обращался с Сэлом, как с равным, — их объединяла любовь к музыке.

Маклиш сунул руки в карманы своего форменного кителя и устремил взгляд на темное небо.

— Кое-кто из пассажиров жалуется на непогоду. Я объяснил, что от Северной Атлантики в октябре другого ждать не приходится.

Сэлу нравился капитан. Дружелюбный, влюбленный в свою профессию, он охотно пел перед публикой, ухаживал за женщинами. Эти возможности ему предоставила служба на корабле. Сэлу и прежде доводилось аккомпанировать любителям выступать перед публикой. Маклиш управлял кораблем, но не был ни политиком, ни убийцей, и потому заинтересовал Сэла. В его представлении только политики и убийцы могли управлять чем-то.

Маклиш продолжал смотреть в небо — серое покрывало над головой.

— Штормит. Но мне это даже нравится. А тебе, Марко?

Пытаясь раскурить на ветру еще одну сигарету, Сэл ответил:

— Не беспокойтесь обо мне, кэп. Я с детства привык к дождю.

Маклиш взглянул на него.

— Ты говоришь, что вырос в Ванкувере?

Сэл вытащил изо рта сигарету.

— Ванкувер, Сиэтл, Буффало... Мой старик постоянно разъезжал.

Маклиш улыбнулся.

— А-а, значит, цыганская жизнь. А чем занимался отец?

— Торговал. Вот и ездил с места на место.

Маклиш положил руку на плечо Сэла с таким видом словно они были друзьями. Это значило, что сейчас он заведет разговор о музыке. Точнее, о своем пении. Будто это было самое важное для него. Не исключено, впрочем, что именно так он и думал.

— Как по-твоему, можно транспонировать «Желтую птичку»? А то звучит очень высоко.

О том, что на «Антонии» есть работенка, Сэл услышал в Союзе моряков в Монреале, где он тщетно пытался устроиться буфетчиком на какое-нибудь судно. Он решил покинуть Северную Америку и заодно подработать, но только не в качестве музыканта корабельного оркестра с болтливыми музыкантами и всевозможными контрактами. Даже имея фальшивые документы с новым именем, Сэл боялся, что по его манере играть в нем сразу признают уроженца Нью-Орлеана. За денежное вознаграждение один из членов Союза снабдил его рабочей карточкой, дающей право на получение работы в сфере обслуживания. Сэл как раз размышлял, справится ли он с дерьмовой работой официанта, когда услышал, как один матрос, смеясь, сказал другому: «А пианист у Маклиша сбежал в Эдмонтоне с богатой вдовушкой». Сэл поставил им выпивку и узнал, что единственная вакансия пианиста на товарном судне «Антония» свободна с тех пор, как старый пьяница пианист женился на пассажирке и отправился на Запад, чтобы зажить там роскошной жизнью.

«Единственная вакансия, — подумал Сэл, — это просто замечательно. Я буду один, и не о чем беспокоиться. „Капитан наймет тебя как буфетчика или кого-нибудь еще, — сказал один из матросов. — Пароходная компания не хочет тратиться на пианиста только для того, чтобы капитан мог распевать перед дамами“. Значит, никаких контрактов с Союзом музыкантов. Чертовски здорово».

Когда Сэл пришел на корабль поговорить с капитаном, тот немедленно отложил все дела — он проверял счета по погрузке товаров — и быстро повел вниз, к пианино. Точнее, к небольшому спинету, к удивлению Сэла, прекрасному инструменту.

У Маклиша, как у истинного профессионала, были особые папки с пожелтевшими, написанными от руки нотами. Капитан не любил новых мелодий. Листов с музыкальными записями было не больше сорока. Они дошли только до половины первого, когда Маклиш перестал петь и с усмешкой повернулся к Сэлу:

— Ты здорово играешь, Марко. Это даже любопытно.

Сэл получал жалованье буфетчика — всего двести пятьдесят долларов в неделю, но он быстро научился работать с пассажирами, разузнавал, у каких сентиментальных седоволосых пар намечается годовщина свадьбы или день рождения, и таким образом, за время длительного путешествия через Атлантику к берегам Англии и потом к южноамериканскому континенту, зарабатывал еще тысячу долларов чаевыми. Не разбогатеешь, конечно, но жить вполне можно.

Работа на корабле давала ему все, кроме одежды. В отличие от всей команды у него было маленькое, но собственное жилье — своего рода взятка личному аккомпаниатору капитана. Матросы относились к Сэлу с некоторым пренебрежением, но это его нисколько не трогало. Напротив. По крайней мере, он мог поразмышлять в одиночестве.