Записки мертвеца - Георгий Апальков Страница 43

Мертвец резким движением оттолкнулся спиной от дерева и подался вперёд. Затем он встал на четвереньки, вскинул голову и снова посмотрел на меня: теперь уже исподлобья, чуть вздёрнув брови. Потом он издал звук. Такой короткий, резкий:

— Ау!

Будто бы он потерялся в лесу, хотел позвать на помощь, но вдруг передумал и оборвал свой клич на полпути изо рта. Потом он снова молча посмотрел на меня. Я не двигался. Если бы он нёсся на меня сломя голову, я знал бы наверняка, что надо бежать. А тут… Тут он просто стоит и смотрит. Конечно, вероятнее всего он кинется на меня в несколько следующих секунд, а потому стоять и ждать этого нет никакого смысла — лучше сразу броситься наутёк. Но что, если нет? Что, если с ними работает то же, что работает с медведями в лесу: смотри ему в глаза и выгляди большим, чтобы тот передумал атаковать?

Ещё несколько долгих секунд он глядел на меня, пока, наконец, не повернул шею так, словно захотел вдруг увидеть меня вверх ногами. С наклоненной вбок головой он издал новый звук:

— У-у-у-о-о-о-о!

Возглас, похожий одновременно на удивление и удовлетворение от, скажем, глотка холодного кваса знойным утром.

А потом он попёр на меня. Всё так же, на четвереньках, отталкиваясь ногами и помогая себе руками, словно обезьяна. Наверное, я бы и дальше стоял там, и смотрел на него до того самого момента, пока он не выпил бы мои глаза из глазниц вместе с содержимым черепа — настолько я был обескуражен его поведением. В чувство меня привёл звук разбившегося стекла, донёсшийся с одного из балконов многоэтажки. Этажа то ли с третьего, то ли с четвёртого — не помню — на улицу выбросился человек. Он разбил окно собственным телом и всем своим весом упал траву под балконом. Должно быть, это был ещё один мертвец, пришедший на зов того, на четвереньках. Потом разбилось ещё одно окно. И ещё. И ещё. Они всё падали и падали на землю с тяжёлым и глухим звуком, сопровождавшимся затем треском переломанных костей, а после — воплем… нет, не боли — жажды. Хриплым рёвом иссушенных, обескровленных глоток, сравнимым с воплем ликования бедуина, застрявшего в пустыне и бродившего по ней долгие дни и недели прежде, чем найти, наконец, источник пресной воды где-то там, вдалеке, на горизонте.

Я побежал что было сил. Я бежал и слышал, как вслед за мной шлёпает по асфальту тот самый мертвец, передвигавшийся на четвереньках. Бежал я до самой развилки, на которой мне нужно было свернуть направо. Я повернул и обмер. Там, вдалеке, ещё через пару сотен шагов, которую я со своей нынешней скоростью преодолел бы за пару десятков секунд, стояло несколько человек. Они стояли, сгрудившись возле перевёрнутой посреди дороги тачки и не выглядели как её пассажиры, с трудом выбравшиеся из неё и решившие эту тачку перевернуть и поставить обратно на колёса. Они были похожи скорее на тех, кто сожрал этих самых пассажиров когда-то давно. И теперь они смиренно ждали, пока не услышат, не увидят или не почуют свою новую добычу. Они были впереди. Позади — тот тип, на четвереньках и с осколками стекла во лбу и щеках. На подмогу ему уже наверняка спешат те, кто выбросился из окон многоэтажки и, отряхнувшись и поправив вывихнутые суставы, готов был броситься следом за вожаком на загон строптивой добычи. Я был зажат между молотом и наковальней, но сделать ничего было нельзя: либо бежать вперёд в лапы одних мертвецов, либо назад в лапы других. Ближайший проход во дворы был там, справа и далеко впереди, как раз рядом с перевёрнутой тачкой и толпившимися возле неё заражёнными. Слева был гаражный комплекс, чуть дальше за которым — больница, в которой меня не ждало ничего хорошего.

Мозг мой, обычно тяжёлый и неповоротливый, работал теперь очень быстро. За несколько секунд, двигаясь по направлению к перевёрнутой тачке и верной смерти, я вычислил три пути отхода: первый — свернуть налево немедленно и взобраться на крыши гаражей. Вспорхнуть на них не получится, а трейсер из меня так себе. Но по гаражам я, как и все, лазал в далёком детстве, и мои руки с ногами наверняка помнят, как вскарабкиваться на такого рода постройки. Проблема в том, что сделать это надо очень быстро и с одной попытки — не так неспешно и мерно, как я вскарабкивался на крышу кирпичной пристройки у школы двадцать шесть дней назад. Секунда промедления, один лишь миг замешательства, и этот крикун на четвереньках вцепится зубами мне в лодыжку.

Второй путь — ломануться сквозь толпу впереди и схорониться где-нибудь во дворах. Из них, может быть, каким-то чудом выбраться и дойти-таки до нужной мне улицы. Словом — войти в тот самый лабиринт Минотавра и уповать на то, что, мчась по нему, мне повезёт выбрать нужные повороты с первого раза и не напороться на закоулок с пресловутыми Минотаврами, поджидающими там свою жертву.

Третий путь — наудачу выбрать один из магазинчиков на первом этаже этого бесконечно длинного, глухого девятиэтажного дома справа, вломиться туда и запереть за собой дверь. Тоже та ещё лотерея: за каждой из этих дверей может оказаться один, два или несколько зомби, только и ждущих своего очередного клиента. Помимо прочего, выбранная мною дверь может оказаться запертой, а ломиться в следующую у меня попросту уже не останется времени: этот тип на четвереньках и так уже дышит мне в затылок, а стоит мне на несколько секунд остановиться, и он догонит меня, и тогда — пиши «пропало».

Словом, незавидное положение. Полная безысходность, если говорить начистоту. Куда ни глянь — всюду смерть, а прежде неё — страдания и муки. И зачем я только вышел из дома? На кой ляд нужно было вообще выходить на улицу и подвергать себя опасности, когда я мог ещё несколько недель преспокойно сидеть в четырёх стенах, есть тушёнку с полусырой картошкой и недоваренной крупой, но при этом чувствовать себя в безопасности? Я сам загнал себя в этот капкан. И, если вспомнить, именно этого я и хотел: умереть здесь, на улицах, хотя бы попытавшись добраться до той единственной близкой мне живой души, оставшейся в этом мире. Вот я и нашёл, что искал.

Справа, в длинном девятиэтажном доме, на первом этаже было несколько заведений: цветочный магазичник с безликим названием «Цветы», безымянная аптека, отличавшаяся от соседствующей