Мишель Фейбер - Под кожей Страница 44

Унсер смотрел на Иссерли, наморщась, недоумевая, явно не понимая, что на нее нашло. Иссерли смотрела на Унсера, обмирая от яростного желания. Те части женского лица, какие могли бы молить его, заклинать, не прибегая к словам, были отняты у нее или изувечены. Остались только глаза. И глаза ее сияли, немигающие, устремленные на Унсера через разделявшее их пространство.

Несколько минут спустя в Разделочную привели, исполняя приказ Унсера, последнего живого месячника.

Этого, в отличие от его парализованного предшественника, нести не пришлось, он смирно шел сам, ведомый двумя мужчинами. Собственно говоря, необходимость вести его отсутствовала, большое розовое тело водселя продвигалось, шаркая ногами, вперед, точно сомнамбула. Мужчины просто подпихивали его боками всякий раз, что он запинался или норовил, как им казалось, уклониться в сторону. Они провожали его: вот правильное слово. Провожали к «Люльке».

Косной его разбухшая туша была настолько, что, когда он достиг «Люльки» и получил толчок, то просто повалился, точно срубленное дерево, с мясистым шлепком обрушившись на гладкий тушеприемник. На лице водселя выразилось удивление, собственный его слоновий вес заставил животное сползти по скользкому наклонному желобу вниз, мужчинам осталось лишь подправить это движение так, чтобы плечи водселя легли в предназначенные для них гнезда.

Иссерли подступила поближе, ей нужно было видеть лицо водселя — поблескивавшие под лысым куполом его головы свиные глазки были слишком малы, чтобы она могла издали прочитывать их выражение. А она не должна была — любой ценой — пропустить то, что в них вот-вот обозначится.

Месячник моргал, быстро-быстро; огромный лоб его пошел морщинами. На него надвигалось нечто, способное превозмочь его стоическую выносливость. Он уже научился полагаться лишь на собственную огромную тушу, на свое безразличие к неудобствам. Но сейчас чувствовал, что для предстоящего сил ему может и не хватить. Беспокойство нарастало в нем, силясь отыскать место для самовыражения на его перекормленной физиономии.

Этот водсель, хоть и напичканный успокоительным, боролся — не с мужчинами, которые удерживали его, но, скорее, с собственной памятью. Ему казалось, что он уже где-то видел Иссерли. А может быть, он просто сообразил, что только Иссерли и обладает в этом помещении хоть каким-то сходством с ним. Если кто-нибудь с ним что-то и сделает, так наверняка она.

Иссерли подступила к водселю еще на шаг, предоставив ему возможность сосредоточиться на ней. Она тоже пыталась отыскать в своей памяти место, в котором он укрывался. Ресницы водселя — единственные уцелевшие на его голове волоски — были на редкость длинными.

Он с такой натугой пытался припомнить Иссерли, что, похоже, и не заметил, как ко лбу его опускается что-то похожее на штуцер бензинового шланга, прикрепленный длинным, гибким кабелем к основанию «Люльки». Унсер приложил металлический кончик «штуцера» ко лбу водселя, к гладкому участку между двумя морщинами, и сжал его рукоять. На миг освещение Разделочной почти неосязаемо потускнело. Водсель успел моргнуть только раз, а электрический разряд уже просквозил его головной мозг и ушел в волокна спинного. Легкий дымок поднялся над становившимся все более темным пятном на его лбу.

Унсер, отдернул подбородок водселя, отчего шея животного выставилась всем напоказ. А следом грациозными, порхающими движениями запястья вскрыл ее артерии и отступил, когда из них ударила кровь, такая горячая, что над ней завился парок, казавшаяся поразительно красной на серебристом металле поилки.

— Да! — невольно вскрикнула Иссерли. — Да!

Крик ее еще продолжал звенеть по углам Разделочной, а всякая деятельность в этой комнате уже прекратилась. Страшное молчание повисло в ней и тонкая напевная музыка делала его лишь более страшным. Единственным, что сохранило здесь способность к движению, была кровь, безостановочно бившая из рассеченной шеи водселя, пенясь, поблескивая, бурля, заливая его лицо и бритую голову, колыша ресницы, как колышет волна прилива побеги морской травы. Мужчины — Унсер, Енсель и прочие — стояли, точно закоченев. И каждый смотрел на Иссерли.

Она же согнулась в три погибели, едва не упав, и сжимала и разжимала пальцы рук в муке обманутых предвкушений.

Острие скальпеля, который Унсер так и держал в руке, висело над телом водселя; Иссерли знала наверняка — следующим движением он вскроет это тело от шеи до паха, распахнув плоть животного, как передок комбинезона. И с вожделением вглядывалась в нож, еще продолжавший висеть в воздухе. Но затем Унсер разбил ее надежды в прах, отведя от водселя руку и уронив скальпель на подносик.

— Извини, Иссерли, — негромко сказал он, — но я не думаю, что тебе стоило сюда приходить.

— О, прошу тебя, — смущенно поеживаясь, взмолилась она. — Не обращай на меня внимания.

— Мы здесь делаем нашу работу, — сурово напомнил ей Главный раздельщик. — И эмоции к ней никакого отношения не имеют.

— Я знаю, знаю, — подобострастно согласилась Иссерли. — Прошу тебя, продолжай, как будто меня тут нет.

Унсер склонился над «Люлькой», заслонив от Иссерли окутанную парком голову водселя.

— Думаю, тебе лучше уйти, — сказал он, с преувеличенной четкостью выговаривая слова. Взгляды Енселя и остальных мужчин нервно сновали между ним и предметом его недовольства.

— Послушай… — прокаркала Иссерли. — Что тебя смущает? Почему ты не можешь просто… просто…

Она опустила взгляд на свои руки, заметив, что все смотрят на них. И с ужасом увидела, как пальцы ее рвут воздух, словно пытаясь выдрать из него что-то ногтями.

— Енсель, — опасливо произнес Унсер, — по-моему, Иссерли… нехорошо.

Мужчины начали придвигаться к ней по мокрому полу, отражения их подрагивали в его глянце.

— Не подходите, — предостерегла их она.

— Прошу тебя, Иссерли, — пробормотал, не останавливаясь, Енсель, — ты выглядишь…

Он смущенно поморщился.

— На тебя смотреть страшно.

— Не подходите, — повторила Иссерли.

Ей вдруг стало казаться, что заливающий Разделочную мертвенный свет зловеще ярчает, что напряжение в питающей лампы сети умножается с каждой секундой. Музыка тоже начала утрачивать строй, мерзостно отдаваясь в ее позвоночнике погребальными причитаниями. Едкий пот заливал глаза, тек по спине. Она сейчас глубоко под землей, внезапно вспомнила Иссерли. Отвратительный воздух, снова и снова проходивший по кругу под тоннами сплошной скальной породы, отдавал поддельным ароматом морской отдушки. Она в западне, окруженная существами, для которых все это — нормально.

Неожиданно к ней потянулись со всех сторон жилистые мужские руки, хватая ее за запястья, за плечи, вцепляясь в одежду.

— Уберите от меня ваши вонючие когти! — зашипела Иссерли.

Но как ни извивалась она, как ни билась, сопротивляясь, их хватка оказалась сильнее.

— Нет! Не-ет! Не-е-ет! — завопила она, когда эти руки оторвали ее от пола.

И в тот же миг почувствовала, что все вокруг начинает тошнотворно сжиматься. Стены, поводя плечами, отдирались от своих оснований и плыли к центру большой комнаты. Тяжкий, изборожденный флуоресцентной белизной, бетонный прямоугольник потолка, тоже навис над ней, содрогаясь.

Пронзительно завизжав, Иссерли попыталась скрутиться в клубок, но множество сильных рук держало ее распластанной. И тут стены и потолок, стеснившись, заглотнули ее, и она потонула во мраке.

11

Еще не придя в себя окончательно, Иссерли учуяла два непостижимым образом смешанных запаха: сырого мяса и недавнего дождя. Она открыла глаза. Бесконечное ночное небо простиралось над ней, посверкивая миллионами далеких звезд.

Она лежала на спине в какой-то машине с открытом верхом, стоявшей в лишенном крыши гараже.

Не в своей машине, да, собственно говоря, и вообще не в машине, понемногу начало доходить до нее. Лежала она в оборудованном откидной крышкой отсеке грузового корабля, который стоял под большой дырой, зиявшей в кровле амбара.

— Я убедил их в том, что свежий воздух пойдет вам на пользу, — произнес где-то поблизости голос Амлиса Весса.

Иссерли попыталась повернуться к нему, однако шея ее затекла настолько, что собственная голова показалась ей зажатой в тиски. Едва дыша от боязни пробудить дремавшую в ней боль, она лежала неподвижно, гадая, что может произойти при попытке оторвать голову от металлического пола. Потом провела холодными, потными пальцами вдоль парализованных бедер и нащупала под собой ткань: грубой вязки подстилку, на каких часто спят водсели.

— Когда они подняли вас на лифте, — продолжал Амлис, — вы давились и почти не могли дышать. Я хотел вынести вас на воздух, однако они мне не позволили. И сами выносить отказались. Ну, я и уговорил их устроить вас здесь.