А. Квиннел - До белого каления Страница 44

Кризи пребывал в задумчивости. Он размышлял о предстоявшем отъезде. Через две недели, решил он, подготовка будет закончена. Мысль об отъезде вызывала в нем двойственные чувства. С одной стороны, теперь, когда он почти полностью восстановил силы, ему не терпелось побыстрее взяться за дело. Он был уже почти готов и уже множество раз тщательно отрабатывал в уме весь ход операции. Его мысли опережали тело, а сам он ждал, пока возможности их сравняются. Это должно было произойти примерно через две недели.

С другой стороны, его глубоко волновала Надя. Надя и его жизнь на Гоцо. Отъезд его означал расставание навсегда – такое у него было предчувствие. Он любил эту женщину. Осознав это, он был потрясен и до глубины души взволнован.

После первой ночи, проведенной в его спальне, она перенесла свои вещи к нему. Он не возражал – ему предстояло пробыть тут только месяц. Он ее честно обо всем предупредил, дальше пусть решает сама, она уже не девочка. Но как-то рано утром он проснулся – и понял, что любит ее.

Она сказала ему раньше, что будет его женщиной, и за эти несколько коротких дней он понял, что это значит. Надя постоянно была с ним, но никогда не была навязчивой. У нее оказался природный дар строить свою жизнь так, чтобы она стала естественным продолжением его жизни. После их первого разговора Надя никогда больше не говорила о любви, не досаждала пустыми разговорами.

Ничем его не обременяя, она смогла установить жесткий распорядок их жизни.

На рассвете Надя выскальзывала из постели, спускалась на кухню и готовила ему кофе. Когда она возвращалась в спальню, Кризи уже делал зарядку. Она садилась на кровать и с серьезным видом следила за тем, как он заставляет свое тело работать подобно четко отлаженному механизму. Закончив, он садился рядом с ней на кровать и пил кофе. Ранним утром было очень спокойно. Они почти ни о чем не говорили.

Потом он бегал – теперь миль на пять, причем заканчивалась пробежка неизменно в небольшом заливчике, где его уже поджидала Надя с холодным пивом и полотенцем. Он плавал до Комино и обратно. Теперь ни течение, ни приливы, ни отливы его не волновали. После заплыва они с полчаса загорали на плоской скале, потом возвращались домой. По какому-то молчаливому согласию Лаура больше не готовила ему завтрак. Надя жарила яичницу с ветчиной и подавала ему с таким видом, будто всю жизнь только этим по утрам и занималась. Подкрепившись, он шел в поле и помогал Полу и Джойи.

Вечера для Нади были временем особенным. Она снова встречала его в заливчике, они вместе плавали, потом болтали. Ни о чем важном и серьезном они, как правило, не говорили, но беседа уже сама по себе укрепляла их чувства. Это было общение, не налагавшее никаких обязательств и именно потому создававшее ощущение легкости и теплоты от пребывания друг с другом. Возникал некий замкнутый мир, в котором они оба чувствовали себя уютно и счастливо. В нем не было места посторонним. Надя с радостью замечала, что он часто улыбается, даже иногда шутит, причем его юмор нередко сочетается с изрядной долей цинизма.

Он же, в свою очередь, нашел в Наде женщину незаурядного ума, притягивавшую его помимо прочего непостижимой для него эротичностью. Эта женщина могла заполнить его жизнь, не обременяя и не отягощая ее. После ужина они часто вместе куда-нибудь выходили. Сначала он приглашал ее, чтобы сделать ей приятное: он видел, что ей этого хочется. Для нее действительно было важно, чтобы люди видели их вместе, ей нужно было утвердить себя в обществе. Надя словно доказывала всем, что она – его женщина и совершенно этого не стесняется. Обычно сначала они шли в «Глиниглз», куда многие приходили после работы. Кризи как завсегдатай садился на крайний табурет у стойки бара. Он больше прислушивался к разговорам, чем участвовал в них, но время от времени делал замечания, не лишенные тонкости и остроумия. Надя устраивалась с ним рядом и обнимала его рукой за талию, как бы демонстрируя свое право на этого мужчину. Ни сплетен, ни пересудов их связь ни у кого не вызывала. Для Шрейка, Бенни, Тони, Сэма и всех остальных то, что произошло между ними, было в порядке вещей: дочка Шкембри с Уомо. Никаких вопросов это не вызывало, потому что в них видели достойную друг друга пару.

Как ни странно, единственным человеком, который вообще как-то отреагировал на их отношения, был Джойи. В тот день, когда Надя перенесла свои вещи в комнату Кризи, он помогал Джойи грузить мешки с луком в машину. Сначала Джойи молчал, потом внезапно сказал:

– Мне надо поговорить с тобой о Наде. Я – ее брат, и… в общем, я в курсе того, что происходит. Не хочу, чтобы ты заблуждался.

– В чем заблуждался? – мягко спросил Кризи.

Джойи пытался подобрать правильные слова.

– Ну… обычно, если кто-то совращает сестру своего приятеля в его же собственном доме, брат предпринимает соответствующие ответные действия.

– Я не совращал твою сестру.

– Знаю. – Джойи закинул в кузов мешок с луком, повернулся к Кризи и сказал: – Именно поэтому мне бы не хотелось, чтобы ты думал, что я не вступился за честь своей сестры. Если бы ты ее соблазнил или хоть как-то ее обидел, я нашел бы способ тебя проучить.

Кризи улыбнулся.

– Я в этом ни минуты не сомневаюсь. Надю я никогда и ничем не обижу… по крайней мере умышленно. Если только это будет в моей власти.

Еще какое-то время они работали молча, потом Джойи улыбнулся пришедшей ему на ум мысли и сказал:

– Вообще-то, если бы я даже и попытался вмешаться, Надя бы мне мозги сковородкой вышибла.

После «Глиниглз» они иногда ходили куда-нибудь поужинать – в Иль-Ктелль, Марсалфорн или в Та Сенк – в небольшой, но роскошный ресторанчик гостиницы, принадлежавшей одному итальянцу. Цены там были действительно высокие, но еда того стоила. Иногда они коротали вечер в «Барбарелле» – дискотеке, угнездившейся на склоне холма у Марсалфорна. Кризи это место очень нравилось – дискотека находилась в перестроенном специально для этой цели фермерском доме, танцплощадкой там служил внутренний дворик. На крыше под открытым небом был оборудован бар, где всегда хорошо дышалось, а до звезд, казалось, можно было дотянуться рукой. Кризи очень полюбил хозяина бара – Ченсу, застенчивого и улыбчивого скромного человека, который всегда был в курсе всех последних событий. Как правило, Кризи сидел с бокалом коньяка в руке и слушал музыку, а Надя тем временем болтала с приятельницами. Когда во время их первого визита Кризи грубовато пригласил ее на танец, она удивилась. Ей в голову не могло прийти, что он еще и танцует. Но Кризи оказался прирожденным танцором – он гибко двигался в такт музыке, почти закрыв тяжелыми веками глаза и словно купаясь в мелодичных звуках.

– Он движется с такой же неуклюжей элегантностью, как медведь, – рассказывал как-то Джойи матери. – Такое ощущение, что у него есть невидимая штепсельная вилка, которую он подключает к музыкальной системе.

Домой они всегда возвращались до полуночи. Надя никогда не просила его задерживаться позднее, прекрасно зная, какое физическое напряжение ждет его на следующее утро.

День они завершали в широкой кровати. Им всегда было хорошо вместе. Они постепенно открывали для себя тела друг друга, одаривая и получая наслаждение взаимного обладания. Он был ведущей силой, но силой нежной и заботливой. Она подчинялась, но делала это как равная с равным.

Потом, перед самым сном, наступал короткий блаженный промежуток времени – это были для нее лучшие минуты дня. Она всегда лежала чуть ниже, чем он, так, что голова ее покоилась на его груди. Он обнимал ее мускулистой рукой, и Надя чувствовала себя в его объятиях спокойно и безмятежно, как будто эта рука ограждала ее от всех несчастий и горестей жизни. Тела их были тесно прижаты друг к другу, ноги переплетены. В эти блаженные мгновения ее счастье было безмерным.

Лаура оказалась права: Надя ни разу не обмолвилась о его предстоящем отъезде. По молчаливой договоренности о будущем они не говорили вообще.

Кризи вышел из глубокой задумчивости, лишь когда они спустились с холма к Чиркевве и подъехали к пристани. Он вылез из машины и обернулся к водителю.

– Спасибо, Грацио. Увидимся на следующей неделе. Не забывай все время тренироваться, чтобы как можно быстрее менять обойму.

Грацио улыбнулся.

– Помню. Пока пальцы не заболят.

Кризи поднялся на паром и зашел в рулевую рубку. На этот раз за штурвалом стоял Микеле. Он сказал Кризи, что Салву наконец поймал свою рыбину – огромного серебристого леща.

– Он тебя весь день ждет в «Глиниглз». Если старик в ближайшее время оттуда не уйдет, он не то что приготовить эту рыбину как следует не сможет, он вообще забудет о ее существовании.

Но против всяких ожиданий Салву держался молодцом, на ногах старик стоял твердо. Бар был полон народу, шум голосов не стихал, Тони и Сэм работали не покладая рук. В углу стояли Джойи с Надей. Увидев Кризи, они крикнули: