Уильям Лэндей - Душитель Страница 45

— Что у тебя за важное дело?

— Это касается Душителя.

— Мы этим не занимаемся, ты же знаешь. Обратись к Уомсли.

— Речь идет об убийстве, с которым он не знает, что делать. Об Эми Райан. Все, что есть у Уомсли, — это де Сальво. И даже де Сальво не сумеет приписать себе убийство Эми, потому что на тот момент он сидел в «Бриджуотере».

— И все же этим делом занимается Уомсли. Если только не поступит иного распоряжения.

— В Бостоне совершено нераскрытое убийство, Том. Хочешь оставить его на долю этого психа, который прибегает к помощи экстрасенсов?

Под психом, конечно, подразумевался Уомсли, который действительно нанял экстрасенса на ранней стадии расследования дела Душителя. На долю Тома Гарта выпала обязанность конфиденциально провезти этого типа по городу и даже заночевать с ним в отеле «Лексингтон». В результате Уомсли сделался посмешищем среди полицейских — его называли и куда более резкими словами, нежели «псих».

— Ладно, Майкл. Думаю, не будет вреда, если я тебя выслушаю.

— У меня есть друг, который заинтересован в этом деле. Человек, которому можно доверять на все сто.

— Кто? Назови имя.

— Это конфиденциальная информация.

— И все-таки я хочу знать имя. Ты можешь мне доверять, сам знаешь.

— Мой друг, который умеет открывать двери…

— Ах этот…

— Помнишь Курта Линдстрома? Его подозревали в нескольких удушениях…

— Музыкант? Отелло?

— Да. Мой друг… э… совершил непредусмотренное законом действие. Он проник в квартиру Линдстрома. И нашел там вещи, о которых тебе, по его мнению, следует знать. Во-первых, испачканные кровью женские трусы. По крайней мере это выглядело как кровь. Трусы большие, из тех, что обычно носят пожилые женщины. А еще — порножурналы, но необычные… Женщин на фотографиях насилуют и убивают.

— И что? Допустим, Линдстрому нравится порно. Как и нам с тобой.

— Дело не в этом. Мой друг говорит, что фотографии в этих журналах как будто сделаны на месте преступления — женщины связаны, их пытают, а потом душат удавкой, которую завязывают на шее бантом. Линдстром живет на Симфони-роуд, неподалеку от дома Елены Джалелян, первой жертвы Душителя.

— Джалакян.

— Ну да. Она обожала классическую музыку, если помнишь. Наверное, так они с Куртом и познакомились. Возможно, она сама его впустила. Проулок позади ее дома выводит прямо к дому Линдстрома. Он мог удушить женщину и вернуться к себе незамеченным.

— И что, по мнению твоего друга, мы должны сделать?

— Получить ордер, сегодня же. Записать все, что я тебе сказал, получить ордер и пойти туда.

— Показания по делу об убийстве, в котором уже признался де Сальво?

— Признался не значит виновен. Ну же, Том, ты сам видишь, к чему все идет. Уомсли нечего предъявить суду, против де Сальво нет улик. Его признание одиозно. Даже если бы ему можно было верить, этого недостаточно для обвинения. Парень признался, сидя в клинике для душевнобольных. В итоге де Сальво сгниет в Уолполе, все разойдутся по домам счастливые, а Линдстром останется на свободе. Ты собираешься оставить его на свободе, после того как я сказал тебе, что в комоде у него — окровавленное белье Елены Джалакян?

— Ты даже не знаешь, чья кровь на этом белье.

— Сколько доказательств тебе нужно, Том, прежде чем ты начнешь расследование?

— Майкл… Никакой судья не станет заниматься делом Душителя без соизволения Уомсли. За последние полгода сходных убийств не было, не считая Эми Райан. Да, де Сальво находился в клинике, когда Эми убили. И все же у нас был долгий период затишья. Если бы ты смог каким-то образом привязать Линдстрома к убийству Эми, мы бы что-нибудь придумали. Мне не удастся получить ордер лишь на основании твоих слов. Твой друг — вор.

— А кто без греха?

— Уж точно не он.

— Послушай, Том, он попросил передать тебе эту информацию. Делай то, что считаешь нужным.

— Вот что: я попробую заставить ребят из отдела пересмотреть по крайней мере дело Джалакян. Но лезть из кожи вон я не стану. Никто больше не желает об этом слышать. Да, убийство Эми Райан — дело рук другого человека. Но обвинить в этом Линдстрома мы не можем.

— Я так и передам своему другу. Ты ведь не станешь болтать, правда, Том?

— Не стану. Но предупреди его, что расследование — дело полиции.

48

Вечером из окна Курта Линдстрома было видно, как за полквартала от дома, на противоположной стороне Геменуэй-стрит, на автобусной остановке толпились люди, восемь человек: четыре девушки, видимо, студентки; молодой человек в куртке с капюшоном и широкополой кожаной шляпе; мужчина в деловом костюме; коренастая негритянка с полной сумкой покупок; мужчина в ярко-синей униформе ремонтника. Подошедший автобус загородил обзор — стена рифленого железа с прямоугольными окнами. Через несколько секунд автобус скрылся из виду, тротуар опустел, остался только ремонтник. Через некоторое время к нему присоединилась женщина. Она ждала следующего автобуса. Ремонтник смотрел через улицу, прямо на окна Курта Линдстрома.

Это был Рики Дэйли.

49

Кожаные перчатки с зашитой в костяшки свинцовой пылью, семь-восемь унций. Металл достаточно мелко перемолот, чтобы руке было удобно. В течение сотни лет такие перчатки служили копам секретным оружием, если предстояло вмешаться в уличную драку или иную мясорубку. Перчатки Джо были изрядно поношены. Когда он их снимал, они немедленно обретали форму руки. Когда он смотрел на перчатки, лежавшие, ладонь к ладони, в бардачке машины, они пробуждали в нем чувство, сходное с любовью. Мы любим некоторые вещи, потому что они так или иначе являются продолжением нашей личности, — именно таковы были бойцовские перчатки Джо. Он не считал их оружием, потому что они в отличие от ножа или пистолета не наделяли его особыми способностями, а просто увеличивали уже имеющийся навык — так очки улучшают зрение. На руках перчатки делались частью тела. Обычный удар ими был способен ошеломить, а сильный — отправить в нокаут. Какой кайф — выбросить вперед утяжеленный кулак — несокрушимый, массивный, — покрепче упереться в землю и нанести сокрушительный удар, вложив в него силу бедер, спины и плеч. Причем на вид это самые обычные черные перчатки.

— Заканчивай, — велел Гаргано.

Джо обливался потом. У его ног, свернувшись клубочком, лежал человек. Грязное пальто волочилось по земле, точно одеяльце, сброшенное разметавшимся во сне ребенком.

— Давай, поднимайся.

— Нет.

— Поднимайся, сука!

— Нет!

Гаргано вмешался и негромко произнес:

— Вставай, дерьмо, иначе здесь тебя и похоронят.

Прозвище этого типа было Однорукий. Он принимал ставки в баре под названием «Чиамби» — забегаловке на углу Беннингтон и Брукс, в Восточном Бостоне. Он был несговорчив и не желал мириться с новым порядком. Сначала он вообще отказался платить какую бы то ни было дань Чарли Капобьянко и в результате получил профилактическую трепку. Потом он снова перестал платить, и Капобьянко это заметил — он всегда замечал, когда деньги исчезали. Первым порывом шефа было раздавить Однорукого в лепешку, но кое-кто заступился за беднягу — дальний знакомый Ники Капобьянко, тоже букмекер, по имени Джерри Анжиуло. Джо никогда не мог запомнить все эти нелепые итальянские имена и внутриклановые связи. Он лишь знал, что каким-то чудом Однорукий, который двадцать лет назад стал калекой и так заслужил свое прозвище, сегодня вечером избежал смерти, хотя, возможно, именно ее и искал. Люди Гаргано привезли его в бар на Блу-Хилл-авеню. Бар принадлежал Гаргано — подвал, заросший плесенью и заваленный пустыми пивными банками, обычно был последним, что видели ослушники.

— Надо было привязать его к стулу. — Гаргано горестно вздохнул и повернулся к своим парням: — Поднимите его.

Однорукого рывком вздернули на ноги.

— Живей, Джо, иначе всю ночь провозимся.

Однорукий слабо улыбнулся, приведя Джо в восхищение. Смелости парню хватало, хоть он и выглядел чертовски скверно. Лицо превратилось в кусок мяса, правый глаз закрылся почти полностью.

Джо поднял затянутый в перчатку кулак на уровень уха и врезал Однорукому в левый глаз, туда, где кости черепа становятся тоньше. Костяшками он почувствовал, как лицо — кожа, кости — превращается в кашу.

Голова Однорукого откинулась, колени подогнулись. Он выгнулся, уже без сознания, и повис на руках бандитов.

— Ну хватит. Приведи себя в порядок, Джо.

Джо уставился на распростертое тело. Одежда Однорукого и пол были запачканы кровью. Джо помедлил в ожидании какой-нибудь мысли, реакции, но в его голове было пусто — ни раскаяния, ни сожаления, ни даже тревоги. Пустота — это не так уж неприятно. Белое открытое пространство, по которому можно плыть.