Эрик Ластбадер - Возвращение в темноте Страница 46

«Да, я должен убить Хуана Гарсию Барбасену с первого же выстрела, — подумал Кроукер, — но что после этого будет со мной? Как я буду жить дальше?»

— А если она умрет, пока я буду ждать ваших дальнейших указаний?

— А что, если небо упадет на землю, и нас всех смоет в океан? — равнодушно отозвался Майер. — Надо надеяться на лучшее, сэр.

Интересно, была ли эта вера у самого Майера?

— Жду встречи с вами завтра в половине одиннадцатого утра, не позднее. Больше ждать я не могу, — сказал Кроукер. — Я буду на смотровой площадке, рядом с кафе для журналистов.

— Хорошо, я тоже буду там, — помедлив, ответил Майер.

— Смотрите же, обязательно приходите, — сказал Кроукер. — Время сейчас работает против меня.

Спрятав сотовый телефон в карман, Кроукер вернулся к столику.

— Я попросила унести наши тарелки, иначе еда остыла бы, — сказала Дженни, и в ее глазах он увидел молчаливый вопрос.

Благодарно кивнув, Кроукер сел на свое место. То, что она не стала есть без него, было приятно, словно нежный поцелуй в щеку. Кроукер старался успокоиться. Не имело значения, что ждало его впереди. Надо было спасать Рейчел.

— Ну как? Все в порядке? — не сумела скрыть своей тревоги Дженни. — У нас будет эта почка?

— Да, как только я заплачу за нее.

— Неужели деньгами?

Кроукер промолчал, удивляясь ее проницательности.

Официантка вновь принесла тарелки с едой и спросила, не хотят ли они еще чего-нибудь. Кроукер поблагодарил ее и отказался.

— Больше не буду спрашивать. — Дженни принялась за рыбу. — Собственно, это не мое дело.

Над водой поднялся туман, закручиваясь, словно венские локоны, рассыпанные по подушке.

Кроукер взглянул на Дженни. Мельчайшие капли дождевой воды сверкали бриллиантами в ее рассыпанных ветром волосах, в зеленых прозрачных глазах отражались свечи. Он пожалел, что это свидание было назначено им для того, чтобы получить ее профессиональный совет. Она ему очень нравилась, его влекло к ней.

Дженни ловко намотала спагетти на вилку.

— Пока вы там разговаривали по телефону, я думала... Собственно, дело в том, что я бы хотела быть в этом деле заодно с вами.

Кроукер вспомнил холодные желтые глаза Антонио и Хейтора и торопливо сказал:

— Не думаю, чтобы это было интересно для вас.

Он стал с деланным удовольствием есть свою рыбу, не чувствуя ее вкуса, стараясь не глядеть на обиженное лицо Дженни.

— Честно говоря, мне бы тоже этого хотелось, Дженни...

Она недоуменно вскинула голову:

— Так за чем же дело стало?

— Я падаю в какой-то колодец, слепой, словно летучая мышь днем, и не хочу тянуть вас за собой.

— Даже если я сама этого хочу?

— Дело не в вашем желании или нежелании. Вы же ничего не знаете...

— Так в чем дело? — Она развела руками. — Я очень люблю и умею слушать.

Кроукер покачал головой:

— Давайте забудем об этом.

— Вот те раз! Я от чистого сердца хочу сделать доброе дело, а вы не даете!

— Дженни...

— Нет, нет и еще раз нет! Дело зашло слишком далеко, теперь это уже вопрос доверия, не так ли? Ну хорошо, тогда выслушайте меня. — На ее лице появилось смешанное выражение горечи и сожаления. — Насколько была успешной моя профессиональная карьера, настолько оказалась несчастной моя личная жизнь. Я развелась с мужем, и мы оба тогда считали, что это произошло из-за моего чрезмерного увлечения работой. Но теперь я знаю правду, и она гораздо печальнее. Дело в том, что мой муж был хорошим человеком.

По небу прокатился громовой раскат, у пристани плясали на якорях рыбачьи лодки.

Дженни пожала плечами.

— Кто знает, может, в глубине души я считаю, что недостойна хорошего человека. Стоит только припомнить, с какими мужчинами я имела дело после развода. Взять хотя бы мое последнее увлечение — Дино. Он отлично одевался, ездил на «феррари», этакий огромный самец, гордящийся своей сексуальной силой... «Джен, я буду трахать тебя, пока ты не закричишь!» Он действительно любил так говорить, но, что гораздо хуже, мне это нравилось.

Она взглянула в глаза Кроукера, ожидая увидеть в них осуждение.

— И что же? Мы занимались сексом по полтора часа непрерывно, но вместо оргазма я получила инфекцию мочеполовой системы!

Оба тихо рассмеялись, но веселье длилось недолго, слишком напряженной была атмосфера вокруг них. Помолчав немного, она продолжала:

— Теперь ты понимаешь меня? — Незаметно для себя она перешла на «ты». — Я страшно удивилась, когда поняла, что меня влечет к тебе, потому что ты как раз и есть очень хороший человек. Я поняла это с самого начала, как только мы познакомились. А твое отношение к Рейчел так тронуло мое сердце...

Кроукер чувствовал, что она еще не все сказала, но Дженни замолчала. Между ними протянулась невидимая нить взаимного притяжения, невысказанные слова симпатии повисли в воздухе, жаркие искры желания, казалось, вот-вот готовы были вспыхнуть между двумя натянутыми как струна телами.

— Нет, я не умею этого, — прошептала Дженни, — у меня это никогда не получалось.

— Как приятно слышать, что ты хоть чего-то не умеешь.

— А еще я не умею кататься на лыжах, — смущенно прошептала она.

Взяв ее за руку, Кроукер поднялся.

— А мы и не собираемся кататься сейчас на лыжах...

Тим Бакли пел свои грустные песни о несбывшихся надеждах и горьких расставаниях, от которых хотелось плакать. Квартира Дженни была напоена его музыкой, словно фимиамом, и одно это многое рассказало Кроукеру о потаенной стороне ее личности.

Для Кроукера первые прикосновения, когда страсть смывает все границы, всегда были самыми чудесными. От предвкушения в нем закипала кровь.

Они стояли посередине комнаты, босиком на толстом ковре и медленно ласкали друг друга. От нее пахло лимоном и сандаловым деревом, и когда ее волосы коснулись его щеки, дрожь вожделения пробежала по его телу.

— Мне нравится ласкать тебя, касаться твоей кожи, — тихо прошептал Кроукер.

Она прижалась к его плечу и тихо прошептала:

— Скажи мне, какая я, что тебе нравится делать со мной...

Он послушно выполнил ее просьбу, рассказывая, что чувствует, лаская ее тело, отвечавшее трепетом на его прикосновения.

Указательным пальцем он коснулся ее шеи и почувствовал, как лихорадочно пульсирует сонная артерия. Потом он провел пальцем до ямочки над ключицей и дальше, по округлой груди, пока не коснулся напряженного соска. И обо всем этом он нашептывал ей в самое ухо. В ответ она прижималась к нему всем телом, и Кроукер понял, что ее возбуждали не только его прикосновения, но и то, что он доказывал ей словами, что думает о ней, что он сам движим не только животной страстью.

Нет ничего страшнее для женщины, чем чувствовать себя забытой во время близости.

Его руки скользнули на ее бедра, и она ловким движением забралась на него, словно на дерево, обняв руками шею, а щиколотки скрестив на пояснице. Кроукер забыл про боль в избитом теле. Он притянул Дженни к себе, не переставая шептать о том, что он чувствует. Дрожа и осыпая его поцелуями, Дженни тоже стала говорить ему о своих ощущениях. Она была вся горячая, влажная и открытая, поэтому Кроукер вошел в нее, не испытав ни малейшего сопротивления. Каждое движение его тела Дженни сопровождала лихорадочным лепетом, еще больше возбуждавшим их обоих. Оргазм у нее наступил удивительно быстро, и пока Кроукер приходил в себя, она снова крепко прижалась к нему, шепча нежные слова и тихо постанывая от наслаждения. И Кроукер был неутомим.

Сейчас это была совсем другая Дженни Марш! Это была не та хладнокровная женщина — врач, хирург, властно распоряжавшаяся в отделении диализа больницы «Ройал Поинсиана». Интересно, кто еще видел ее такой? Возможно, ее муж, но только не этот жеребец Дино и не прочие ее незадачливые любовники. Это был тот редкий момент безотчетного наслаждения, когда исчезают все условности и ограничения.

В последний раз глубоко войдя в нее, он сам испытал оргазм такой силы, что не удержался от хриплого крика, Дженни тоже пережила очередной оргазм вслед за ним, царапая его потную спину ногтями и крепко сжимая его ягодицы ногами.

Потом, они лежали, обнявшись, в ее постели, не зажигая света. Свет уличных фонарей пробивался сквозь вертикальные жалюзи, рисуя на ее лице кресты и разводы, похожие на татуировку аборигенов. Однако глаза оставались в тени, и Кроукер не мог увидеть их выражения.

Она осторожно провела пальцем по его ссадинам и синякам, словно проверяя, насколько хорошо обработал их доктор Стански.

— У тебя сейчас такой отрешенный взгляд, — прошептала она. — Скажи, о чем ты думаешь?

В ресторане она сказала Кроукеру: «Это вопрос доверия». И она была абсолютно права. Доверие имело огромное значение. Если есть человек, которому ты целиком и полностью можешь доверить свое сердце, все свои самые сокровенные тайны, то все остальное уже не важно. То, что Кроукеру предстояло сделать для спасения жизни Рейчел, было настолько ужасно, что сейчас ему как никогда требовалось утешение, если не сказать прощение.