Арсен Ревазов - Одиночество-12 Страница 46

Это же Help!

Сигнал SOS! Офигеть! Невероятно… Причем этот SOS от Маши я получил, как положено. По рации. А если в текстовом бреде ди-джея тоже что-то есть, то это сигнал о том, что требуется именно Скорая Помощь.

Я присел на пень, на котором еще недавно выполнял обязанности дровосека, и взмолил Господа о сигарете. Надо было привести мысли в порядок.

Письмо мое Маша получила. И придумала способ со мною связаться. Гениальный способ. Однако. Из моего письма четко следовало, что покидать пределы монастыря мне небезопасно. Если говорить точнее, смертельно опасно.

Получается, что ее положение вообще безнадежно, раз она пошла на такую просьбу. Это же Маша! Она же всегда была сильней меня. И, не побоюсь этого слова, умней. Она, в конце концов, всегда вела себя как потомственная аристократка. Принцесса Диана. И вот я ей понадобился? Ага… Значит, там у нее все серьезно. Значит, пора в Москву. Боже мой! В Москву!! Да это…

Home,we're on our way home.We're going home.[61]

Отлично. В Москву. Но как?

Следующий пароход будет через неделю. Или через две. Меня на него не пустят. Тайно пролезть – не удастся – пароход маленький. Не успею я пройти сто шагов до пристани, как поднимется шум. Подкупить кого бы то ни было в монастыре – просто смешно. Тем более, что денег у меня нет, а алмазную биржу в этих краях еще не построили.

Угнать несчастную деревянную моторку, на которой монахи побаиваются отплывать за сетью на пятьдесят метров и плыть до Мезени по штормящему морю сто километров? Мало того, что бензина не хватит, а где хранятся его запасы, я не знаю, так ведь и лодка развалится. Волн меньше трех-четырех баллов я за проведенное здесь время не видел. А вода холодная. Градусов пять-семь. Если я даже отплыву на 100 метров от берега, то, когда лодка перевернется или сдохнет иным образом, до берега мне не доплыть.

Можно идти пешком, но переход через тайгу в сто километров – это для романа Джека Лондона. В лесу деревья и буреломы, через которые надо пробираться – а также волки, медведи и прочая агрессивная фауна. И я не верю в ориентацию по странам света с помощью мха на северной стороне деревьев. У них тут везде мох. И везде – болота.

Идти вдоль берега – по прибрежным скалам можно. Но это займет дня три-четыре. С едой я разберусь, возьму соли и хлеба на кухне, а в крайнем случае на берегу полно птичьих гнезд гагар и чаек. Поэтому яичницу я себе всегда сделаю. Или запеку яйца в золе.

Но ведь меня хватятся. Что бы ни решил Игумен о причине побега (а Больничный ему расскажет, что из-за бабы) он, прежде всего, захочет спасти мне жизнь. Поэтому вызовет по своей рации вертолет.

Если даже я спрячусь от вертолета, то в Мезени меня уже будут ждать. Человек из Братства, который меня пасет, примет свои меры. А я ведь его так и не вычислил. Небось, Ризничий. Хотя, если бы и вычислил, так что? Убивать?

Все это не важно. Когда бы я не добрался до Мезени, меня там уже будут ждать. И хаты, и монахи, а может, еще и менты.

Да. Сложно. Похоже, мои новоиспеченные Братья все продумали. И даже если я чудом вырвусь из Мезени и доберусь до Москвы – квартира Маши – это то самое место где меня проще всего будет встретить. Не считая, конечно, моей квартиры. Ладно, в Москве уже можно будет затеряться и попробовать поиграть с ними в кошки-мышки. Но как до Москвы добраться?!

В общем один вывод сделан: надо оказаться в Москве до того времени, как меня хватятся в Монастыре. Но это можно сделать только на самолете. Трансгрессию, или как там это называется у Гарри Потера, даже хаты не изобрели. Стоп.

Стоп! На самолете. А ведь у нас же тут есть военный аэродром! Далеко ли? Судя по высоте полета самолетов не дальше чем в тридцати километрах. А может и ближе. И аэродром находится, скорее всего, на самом берегу океана, чтобы в случае чего взаимодействовать с флотом. Да и не на самолетах же, в самом деле, завозили бетон, когда этот аэропорт строили…

Не думаю, что на военном аэродроме меня очень ждут. Но сейчас об этом лучше и не думать. Все не просчитаешь.

Как говорил Наполеон: «Главное ввязаться в драку, а там посмотрим». С хатами, кстати, мы действовали по такому же принципу. И вот до сих пор смотрим.

Надо понять одно: как до этого аэродрома добираться – пешком или на моторке. Пешком – тридцать км по скалам – это может оказаться целый день. Если не больше. На моторке – это два-три часа. Если хватит бензина. Я понятия не имею, какой расход топлива у моторки и, главное, неизвестно, сколько там осталось бензина в баке. Но это не важно. В любом случае часть пути лучше пройти морем. Черт с ними с волнами. Люди выходят в Белое море и на байдарках.

Теперь вопрос – когда. Почему бы не сегодня? На подготовку мне ровным счетом ничего не нужно. Заскочить в келью за Звездочкой и на кухню за топором, спичками, хлебом и водой. Так ведь до отбоя пятнадцать минут. Пора!

То ли дождь идет, то ли дева ждет.Запрягай коней да поедем к ней.

Через четверть часа я вынес под телогрейкой (ночи становились все прохладнее) топор, распихал по карманам хлеб и спички, завернув их в половину чудом найденного на кухне полиэтиленового пакета, а второй половиной пакета запечатал бутылку с водой. Нагруженный всем этим я вошел в келью и ждал пока не наберет силу ночной прилив. Написал записку Больничному. Извинился. Объяснил, что поплыл на моторке в Мезень, а когда бензин кончится – пойду берегом. Нехорошо, но Бог простит. Сдаваться хатам из сентиментальных соображений я не собирался. А не оставить записку – обидеть хорошего человека. Посоветовал записку не показывать, чтобы не подставляться. Про Мезень все и без нее решат.

Около одиннадцати я перелез через забор в самом неприметном месте и, пригнувшись, чтобы меня не заметили другие бодрствующие обитатели келий с see view,[62] пробрался к лодке. Еще через десять минут я на веслах, чтобы не наделать шума, отгребал от берега. Волны были на удивление скромные – меньше человеческого роста и без барашков. Отплыв метров на пятьсот, я убедился, что бак почти полный, перекрестился на монастырь и дернул за заветную веревочку.

Мотор завелся. Я устроился поудобнее и дал полный газ. По ощущениям скорость была километров десять в час. Ветер был почти попутный. Брызги летели в морду. Иногда волны все-таки перехлестывали через борт. Лодку отчаянно бросало то вверх то вниз. Впрочем, у меня было такое состояние, что морская болезнь мне явно не грозила.

Я, как учили меня самурайские книги и Антон, отпустил свое сознание, не думал ни о чем и управлял лодкой автоматически, держась метрах в пятидесяти от берега. Вскоре я начал понимать, что это опасно. Не случайно же моряки боятся близкого берега, предпочитая ему открытое море. Если лодку по той или иной причине выбросит на камни и разобьет – я покойник.

Но интересно, что мысль о собственной смерти занимала меня именно как мысль. Немного отстраненно. Как некая опасность, которой, в принципе, хотелось бы избежать. Никакой паники не было. Я изменил курс и отплыл подальше от берега. Волны сразу сразу стали выше.

Четыре или пять раз волна полностью перекатилась через лодку. Я бросил руль и вычерпывал воду большим ведром, которое хранилась в лодке, очевидно, для этих целей.

Когда я убедился, что очередного перехлеста волны лодка не выдержит, я вдруг вспомнил, что определенно читал у Клаузевица мысль, которая сейчас приписывается японцам. Мне показалось, что я помню эту цитату почти наизусть, хотя читал Клаузевица один раз в жизни и то давно. В своем наставлении кронпринцу он писал:

«Итак, если против нас даже сама вероятность успеха, то все же не следует считать предприятие невозможными или неразумным. Разумно оно всегда, раз ничего лучшего мы сделать не можем. Дабы в подобном положении не потерять хладнокровия и стойкости, надо приучить себя к мысли погибнуть с честью, постоянно питать ее в своей груди и с нею свыкнуться. Будьте уверены, ваше высочество, что без этой твердой решимости ничего великого сделать нельзя даже в счастливой войне, а тем более в несчастной».

Удивительно, какие вещи могут приходить в голову в такое странное время. Все-таки в критической ситуации наше сознание изо всех занимается самосохранением. Вот так люди и успокаивают себя перед смертью.

Но мне уже пришла пора оставить в покое сознание и подумать о бренном теле. Надо было дать ему хоть какой-то шанс на спасение. Лодка была на последнем издыхании. Я – тоже.

Эх, нечего было бояться скал и отплывать так далеко в море. И вообще нечего было бояться. Я направил лодку к берегу. В это время я вдруг заметил, что вокруг меня стоит страшный грохот от волн. Странно, что я его не замечал раньше. Я пожал плечами. Делать с этой информацией мне было нечего. Грохот и грохот. Борт лодки почти сравнялся с уровнем подхватившей меня волны.

Тогда я решил, что что умереть от удара головой о камень лучше и быстрее, чем захлебываться, постепенно идя ко дну. Поэтому я схватился за весла и изо всех сил погреб к берегу, помогая мотору.