Роберт Уилсон - Тайные убийцы Страница 47

— Хрен знает что, — Флауэрс выпрямился. — И это, по-твоему, не достаточное доказательство, черт возьми?

— Да, это производит неприятное впечатление, — признал Фалькон, — но мы здесь не говорим о впечатлениях. Нам надо проникнуть глубже, под все эти видимости.

— У тебя есть еще немного виски? Похоже, я распробовал этот твой жидкий уголь.

Фалькон долил его стакан и сделал очередной глоток мансанильи. Потом он откинулся на спинку кресла, чувствуя себя так, как он всегда себя чувствовал в разговорах с Флауэрсом, — глупым и изруганным в пух и прах.

— Видишь ли, Марк, пока ты не сказал мне ничего, что я не мог бы найти сам, полчаса полазив по Интернету, а я тебе рассказал… все. Я знаю, тебе нравится обыгрывать меня всухую, но я бы хотел получить реальную помощь, — сказал Фалькон. — Может быть, поведаешь мне что-нибудь о МИЛА или об имаме Абделькриме Бенабуре?

— Есть веская причина, почему от меня ты получаешь меньше информации, чем я от тебя, — заметил Флауэрс, проглотивший это название и имя не сморгнув глазом. — Моя резидентура занимается Южной Испанией и ее связями с Марокко, Алжиром и Тунисом. Я понятия не имею, что происходит в Мадриде, на севере Испании или на юге Франции. Я вижу только маленький уголок большой картины. Лондон, Париж, Рим и Берлин вносят свой вклад, но я ничего этого не вижу. Как и ты, я — просто поставщик сведений.

— Тебя послушать, так ты — пассивная фигура.

— Я получаю информацию из самых разных источников, но мне приходится использовать ее очень осторожно, — продолжал Флауэрс. — Шпионская деятельность — как игра, но я никогда не забываю, что в ней участвуют реальные люди, которых могут убить. Поэтому ты получаешь только такую информацию, которая не ставит под угрозу ни тебя, ни другие мои источники. Если у меня возникают какие-то сомнения, ты эти сведения не получаешь. И скажи спасибо, что я — не из рисковых руководителей резидентур.

— Очень тебе за это благодарен, Марк. А теперь, может быть, расскажешь мне о «Los Martires Islamicos para la Liberation de Andalucia»?

— Впервые я услышал о них в конце прошлого года — как о «Е1 Movimiento»,[55] а не как о «Los Martires».[56] Мой источник в Алжире сообщил мне, что они — отколовшаяся фракция алжирской ГИА, Вооруженной исламской группы: эта фракция перешла границу и, оказавшись в Марокко, объединилась с одной из тамошних группировок, целью которой в то время было освобождение двух испанских анклавов в Марокко — Сеуты и Мелильи. Алжирцы пришли к ним со своей готовой сетью, с агентами, уже внедренными в Мадрид, Гранаду, Малагу и Валенсию.

— Но не в Севилью?

— Я как раз к этому подхожу, — сказал Флауэрс. — По данным моего источника, марокканцы могли предоставить объединенной группе финансовое обеспечение. У них было много наличных благодаря их связям с торговцами гашишем в горах Риф. Но у них не было ни сети агентов, ни стратегии. И Сеута, и Мелилья — небольшие анклавы, они хорошо защищены и хорошо снабжаются испанской метрополией. Алжирцы увидели деньги и призвали своих соратников мыслить широко. Освободим Андалузию, перережем маршрут, по которому Испания снабжает Сеуту и Мелилью, — и этот западный угол Исламской империи вновь объединится.

— Чтобы завоевать Андалузию, понадобится армия и флот.

— А в Гибралтаре сидят британцы, у них тоже может быть свое мнение на этот счет, — добавил Флауэрс. — Но дело не в этом. Освобождение Андалузии — вдохновляющий идеал, который наполняет сердца исламских фанатиков священным жаром. Это мечта, которая привлечет к делу тысячи последователей. Мой источник тоже неверно истолковал намерения алжирцев. Они не хотели получить доступ к торговле гашишем из-за денег, они хотели использовать маршруты контрабандистов, чтобы переправлять людей и материалы в Испанию.

— И это осуществилось?

— Никого не поймали, — ответил Флауэрс. — Обычно контрабандные маршруты существуют, потому что им позволяют существовать. Постоянный поток гашиша из Марокко и кокаина из Южной Америки направляется на длинное, никем не патрулируемое иберийское побережье, и местным властям платят изрядные суммы, чтобы они были довольны и молчали.

От этого разговора Фалькон покрылся холодным потом. Все было налицо: деньги, наличие организации, коррупция. Все это делало кампанию по опустошению Андалузии не безумной авантюрой, а вполне вероятным делом.

— А как насчет Севильи и МИЛА? — спросил Фалькон.

— В январе в Марокко прибыли несколько афганцев.

— Куда именно в Марокко? Как твои источники получают такую информацию? И почему ее не получаем мы?

— У них нет своей базы. У них не принято встречаться в городском концертном зале, вешая на фасаде афиши: «Сегодня вечером — собрание МИЛА». У меня есть один источник, не на том уровне, на котором надо бы, и он дает мне кое-какие фрагменты и обрывки. В такие группировки не принимают людей с улицы. За тебя должны поручиться. Главное тут — семейные и племенные узы. Я доверяю сведениям, которые дает мой источник, но делюсь ими с осторожностью, потому что он находится лишь на периферии руководящего совета группировки.

— Значит, все это может быть и выдумкой?

— Сам видишь, Хавьер, когда тебе дают информацию, это не обязательно проясняет картину.

— Расскажи мне об этой афганской линии.

— Приехали какие-то афганцы, предложили группировке связи в Севилье. А именно — одного человека. Сказали, что он может заняться разведкой и материально-техническим обеспечением, но у него самого не хватит ресурсов провести акцию.

— Имя?

— Он не смог мне его сообщить.

— Один из прихожан мечети сказал мне, что какое-то время назад ее посетила группа афганцев и что имам говорил с ними на пушту.

— Я бы поостерегся объединять эти два фрагмента, пока не получены другие подтверждения, — заметил Флауэрс.

— Какие новости об Абделькриме Бенабуре? — спросил Фалькон. — Похоже, он не в самой высокой группе риска, но получить доступ к его биографии не так просто. В чем тут дело?

— Дело тут в том, что начиная с определенного времени они сами не знают, кто он. Понятно, что это время — конец две тысячи первого — начало две тысячи второго, когда США вошли в Афганистан и режим талибов пал, а его руководство рассеялось. Ты наверняка помнишь, что до одиннадцатого сентября разведсеть США и Евросоюза в исламском мире была очень слабо развита. В последующие годы мы разобрались, кто есть кто на подотчетной нам территории, но существовали — и продолжают существовать — весьма обширные пробелы, чего вполне можно ожидать от закрытой религии, которая покрывает пространство от Индонезии до Марокко и от Северной Европы до Южной Африки. Прибавь к этому трудности идентификации, с учетом одежды и головных уборов, которые носят эти люди, а также растительности у них на лице: биографию бывает трудно сопоставить с конкретным человеком.

— Ты пока мне ничего не сказал об Абделькриме Бенабуре.

— Почему этим ребятам из СНИ так важно, чтобы ты завербовал Якоба именно сейчас, когда ты должен возглавлять самое крупное расследование убийства в своей карьере?

— В СНИ думают, что они могут откопать что-то еще крупнее.

— Например?

— Они не готовы были мне сказать.

— А почему они так думают? Что у них есть?

— Ты ничего не упускаешь, а, Марк? — сказал Фалькон, но Флауэрс не ответил. Мысли его блуждали где-то далеко. Потом он посмотрел на часы, со стуком поставил стакан на столик и заявил, что ему пора. Фалькон проводил его до двери.

— Ты не пытался сам завербовать Якоба Диури? — спросил Фалькон.

— Стоит запомнить, — проговорил Флауэрс, — что он не любит американцев. А кто была та красавица, которая ушла, как раз когда я появился?

— Моя бывшая жена.

— У меня две бывших жены, — сообщил Флауэрс. — Забавно, бывшие жены почему-то всегда красивее нынешних. Подумай об этом, Хавьер.

— С тобой так всегда, Марк. После того как ты уходишь, у меня появляется больше тем для обдумывания. Вот и весь результат твоего визита.

— Я тебе подброшу еще кое-какую пищу для размышлений, — отозвался Флауэрс. — Это СНИ запустило в прессу историю про МИЛА. Что скажешь?

— Зачем бы им?

— Добро пожаловать в мой волшебный мир, Хавьер, — произнес Флауэрс, уходя в ночь.

Он остановился в конце маленькой апельсиновой аллеи и повернулся к Хавьеру, чей силуэт вырисовывался в проеме двери.

— Еще один совет, — сказал Флауэрс. — Не пытайся понять всю картину целиком. Этого не может никто на свете.

19

Мануэла лежала в постели одна, пытаясь не обращать внимания на слабое щелканье клавиш ноутбука под пальцами Анхела в соседней комнате. Она моргала в темноте, стараясь не допустить себя до полного осознания ужасной вещи: продажи ее виллы в Пуэрто-де-Санта-Мария, на побережье, час езды на юг от Севильи. Виллу оставил ей отец, и каждая комната в ней была наполнена ностальгией по ее подростковых годам. То, что Франсиско Фалькон не очень любил этот дом и ненавидел всех соседей, так называемое высшее общество Севильи, начисто изгладилось из памяти Мануэлы. Она представляла себе, как дух ее отца корчится в агонии, узнав о предполагаемой сделке. Но другого способа поправить свое финансовое положение она не видела. Из банков перед закрытием уже позвонили ей, осведомившись, где те средства, поступления которых она, по ее словам, ожидала. И ей в голову пришло единственное решение — в четыре утра, в этот час смерти, час расплаты. Агент сказал ей очевидное: севильский рынок недвижимости замер в ожидании. У нее было четыре потенциальных покупателя виллы, и все они то и дело напоминали ей о своей готовности совершить сделку. Но сможет ли она с ней расстаться?