Игорь Резун - Свидание на Аламуте Страница 47

За плотно закрывшейся дверью не было слышно звука мотора. Разбрызгивая лужи, машина бесшумно отплыла от входа. За ней призраком на ночной улице пронесся ребристый немецкий джип «геландеваген». И снова — только дождь, мутное свечение фонарей и мерцание бликов в ручьях у тротуара, беззвучно падающих в решетчатые пасти водостоков.

Ливей вздохнул и вернулся за конторку.

2:55

— Объект движется по Кингланд-роуд, к Риверли! — тихо доложил один из сидящих за квадратным столом в бункере.

Полковник Заратустров посмотрел на Майбаха, потом на большой глобус в углу — тот стоял в кабинете еще со времен премьера — и заметил:

— На аэродроме за Тоттенхейм-холлом у него частный самолет, «Альфа-Джет», который был арендован месяц назад. Похоже, стоит, что называется, «под парами»…

Выдержав паузу, полковник коротко бросил в сторону стола:

— Начинаем фазу «Клещи».

3:04

Автомобили двигаются по шоссе: сначала немецкий джип с охраной, затем — «шевроле таху». Над Восточным Лондоном небо размыто большой кисточкой, как будто по горизонту провели полоску темного, но понемногу светлеющего цинка. Машин мало. Только маячат впереди два больших фургона «бедфорд», торопящиеся куда-то в этот ранний час. Горизонтальный пунктир по всей длине их бортов мерцает красно-оранжевым.

Джип охраны начинает обгон. Здесь еще не было дождя, но шоссе, отлакированное фарами, все равно блестит от росы. Линия разметки ярка, сочна. Четверо человек в джипе едут с автоматическими «береттами» в руках; пистолеты сняты с предохранителей. Вуаве, сидящий в «шевроле», достает из внутреннего кармана платиновую коробочку. Там осталась одна мятная конфетка, и он меланхолично бросает ее в тонкогубый рот.

«Шевроле» несется рядом со вторым фургоном, даже видны до блеска вычищенные диски колес грузовой машины. Неожиданно на шоссе происходит перестановка: передний фургон резко принимает вправо. В тишине ночи разносится возмущенный сигнал джипа, обрывающийся скрежетом железа; от удара грузовой машины черный автомобиль вылетает прямо на стальные полосы ограждения, высоко задирает нос и переворачивается, разлезаясь металлическими лохмотьями. В эту же секунду задний «бедфорд», сбросив скорость, тоже перестраивается, и вот его понурая морда со слепящими фарами оказывается позади «шевроле».

Вуаве успевает только обернуться, оскалившись. У переднего фургона отваливается задняя часть, и открывается проем; на асфальт, высекая искры, падает металлическая пластина. Тут же второй грузовик наваливается на «шевроле», сминая ему заднюю часть, и несущаяся на огромной скорости машина, не успев повернуть, со скрежетом и лязгом, тугим пушечным ядром влетает прямо в распахнутое нутро фургона.

За искалеченным «шевроле» наглухо закрываются створки, отрезая его от внешнего мира. Стенки фургонов не обычные, а обшитые десятисантиметровым слоем свинца и платиновой фольгой; в таких фургонах можно безопасно возить даже урановое топливо.

Однако пассажирам фургона в это время все равно. Уткнувшись окровавленной головой в руль, сидит водитель; на заднем сидении затих второй охранник — электромагнитный импульс из кабины второго «бедфорда», направленный очень точно, в пару секунд сварил его мозги, как куриное яйцо, вкрутую. И только один человек в консервной банке джипа остался жив — высокий и бледнолицый, в кожаном плаще. Ударом его швырнуло на стойку крыши, и теперь он полулежит неподвижно, из его уха медленно вытекает струйка черной, густой крови, а на полу, рядом с носком его начищенных туфель, белеет выпавший изо рта мятный леденец.

Оставшись далеко за набравшими скорость машинами, у ограждения шоссе, пылает бесформенный ком железа перевернувшегося джипа.

За два десятка километров от этого места в бункере несколько человек испускают вздох облегчения. Заратустров нервно жует кончик сигары.

— Фаза завершена. Объект захвачен! — докладывает один из сидящих.

3:20

Местечко Эйлсберри расположено в пятидесяти километрах от Лондона. Здесь господствуют угольные шахты, перемежаемые редкими и почти заброшенными фермерскими хозяйствами. Да и сами шахты мертвы — они были закрыты еще в семидесятые, во времена Тэтчер. Здесь темно, не светятся огоньки жилых домов. Только во мраке, густом, как ирландский эль, и обсыпанным мохнатым контуром, виднеются какие-то вышки, тяги и краны. Именно сюда, с развилки шоссе, сворачивают два фургона с оранжевым пунктиром на кузовах. Дорога грунтовая, и фургоны переваливаются на ее ухабах. Через пять минут они подъезжают к одной из старых шахт, где среди терриконов пустой породы едва виднеется вышка шахтовой клети и слабо светит один фонарь.

Но тут их ждут. Светлячки фонариков мелькают за воротами. Грузовики въезжают на территорию шахты и проползают мимо ряда урчащих американских бетономешалок. Те стоят с потушенными фарами, но их желто-черные бобины медленно вращаются, усердно перемешивая раствор. Один «бедфорд» отъезжает в сторону, а второй подбирается к самой шахте. Фары его на минуту освещают разобранную клеть, но потом гаснут. Водитель, выскочивший из кабины, подходит к бакам и свинчивает пробки внизу. Отличный бензин шумно льется на землю, в кашицу угольной пыли; все неизрасходованные двадцать галлонов топлива торопливо покидают баки, превращаясь в грязь, хлюпающую под резиновыми сапогами водителя. Затем тот отходит.

Позади фургона зажигаются огни огромного бульдозера; хищно выставив нож, он подползает к «бедфорду» сзади. Метал скрежещет о металл. Трактор, ревя, толкает фургон вперед, к черному зеву шахты. Еще минута, и кабина фургона с крутящимися колесами повисает в воздухе. Бульдозер последний раз ударяет в заднюю часть машины… и «бедфорд», гремя, опрокидывается туда, в створ шахты. Из-под земли доносится утробный гул рвущегося кузова. Потом все стихает, и из дыры вылетает черное облако угольной пыли, словно земля испустила последний могучий вздох.

Один из старших, наблюдающий за этой церемонией, сплевывает с губ уголь, смахивает его с глаз и отдает короткий приказ в рацию.

В игру вступают бетономешалки. Они по одной подползают к шахте и спускают суставчатые створы в ее зев. Шлепая комками, льется бетон. Бетономешалку сменяет самосвал; из его кузова, гулко стуча, летят свинцовые болванки весом по двести килограммов каждая. Там, внизу, они шлепают в бетонную массу.

Вся эта картина транслируется несколькими инфракрасными веб-камерами, укрепленными на микроавтобусе рядом с шахтой, — на мониторы бункера. Наконец, над шахтой остается только горб быстро застывающего бетона. Люди прыгают в машины; бетономешалки, моргая красными огоньками, покидают шахту; бульдозер затихает в углу площадки.

В бункере электронные часы показывают 3:36. Полковник переводит дух, устало прикуривает сигару и говорит с облегчением:

— Ну, все, ребята! Двадцать тонн бетона и пять тонн свинца. Пирог хороший. Он придет в себя не раньше, чем через полчасика… пока выберется. На все у нас только сорок пять минут.

А там, в искромсанной клети, сдавленной и смытой со вех сторон, превратившейся в скомканную западню, лежит среди обломков сидений человек. У него сломана рука, у него кровоточат ссадины, покрывшие все его лицо, и сломан нос, но он жив. Он жив, и, для того чтобы не умереть, ему сейчас не нужны ни вода, ни воздух.

Точнее, временно он не существует.

4:08

В Женеве раннее утро. На озере Леман дремлют частные яхты, над дебаркадером клубится туман. В мыльную пену этого тумана, на арендованную частную площадку садится легкий вертолет, а к нему тотчас же, прямо под еще вертящиеся винты, подкатывает белый «мерседес». Вряд ли кому видно, как полуголая дама в белом плаще, сопровождаемая тремя безликими людьми, забирается в машину. «Мерседес», сорвавшись с места, мчится сначала по набережной Монблан, а затем сворачивает на рю Монту и останавливается у высокого помпезного здания, принадлежащего известной фирме «NOGA». Здесь, за фасадом этого небоскреба, — скромное пятиэтажное здание «Швайцерхофф-Банка», где круглосуточно работает зал депозитов. Сам этот зал оформлен в минималистском стиле «нью эйдж»: стальные колонны, гладкий ламинированный пол и зеркальный потолок. Лампы дневного света и фальшивые окна создают иллюзию солнечного дня, хотя на улице — серый, мутный рассвет.

Служитель банка поднимает голову и удивленно смотрит на шествующую к нему через весь зал четверку. Трое мужчин в строгих костюмах, профессионально неотличимых по лицам, и босая, бесшумно ступающая красивыми ногами с ярким лаком на ногтях, почти голая женщина — ее пышное тело сверкает в расходящемся плаще полной грудью и черным треугольником под вывороченным наружу пупком. Служитель моргает, открывает рот, но быстро берет себя в руки: клиенты, если это, конечно, они, имеют право появляться в «Швайцерхофф-Банке» в любом виде, хоть нагишом; главное, чтобы они были вменяемы и знали свой код.