Зухра Сидикова - Стеклянный ангел Страница 47

Предложение поесть прозвучало весьма кстати. Миша не ел толком со вчерашнего вечера, с тех пор как мама накормила его на дорожку варениками с творогом. С тех пор он два раза перекусывал в привокзальных буфетах, а что там за еда всем известно, — Миша поморщился при воспоминании о жидком чае и заскорузлом бутерброде, — до сих пор желудок печет.

Детей, наверное, кормят, если уж не вкусной, то здоровой пищей. Похоже, все-таки и вкусной тоже, — Миша уловил умопомрачительный запах тушенной с мясом капусты.

Столовая была небольшая, но уютная, больше походила на хорошее кафе, чем на помещение приема пищи в детдоме. Репродукции на стенах, яркие матерчатые абажуры на столиках, крахмальные скатерти.

За несколькими столами доедали обед дети лет шести-восьми, рядом ходила молодая женщина в голубом халате. Малыши дружно обернулись на Мишу.

— Ну-ка, не отвлекаемся, — громко сказала воспитательница, — все смотрим в свои тарелки.

Мишу усадили за столик у окна, и начали кормить. Чего здесь только не было! Миша и не предполагал, что в детском доме могут так кормить. И не только его, как гостя, — он вытянул шею посмотреть, что едят малыши: оказалось, то же самое.

Он взял ложку и немедленно приступил к обеду. На первое — суп с пельменями, на второе — та самая капуста с мясом, аромат которой он почуял еще в вестибюле, на третье — два стакана вкуснейшего клубничного компота и целое блюдо с выпечкой. Каких только пирожков здесь не было — с ливером, с луком и яйцом, с картошкой. И отдельно на маленькой тарелочке — кусочек лимонного торта. М-м-м-м, Миша почувствовал как с каждой ложкой, каждым кусочком уходит усталость, накопившаяся за полтора дня беспрерывной бестолковой беготни.

Женщина в голубом халате построила пообедавших детишек парами и повела из столовой.

Миша, увлеченный обедом, сразу и не заметил, что возле его столика стоит мальчик лет шести и смотрит на него большими черными глазенками.

— Привет! — сказал Миша. — Как дела?

Мальчик не ответил, только застенчиво улыбнулся. Потом протянул руку к тарелке с пирожками и взял один.

— Ты что, голодный? — спросил Миша. — Бери, бери! Ешь на здоровье!

Мальчик, все так же улыбаясь, протянул руку за еще одним пирожком. Теперь в каждой руке у него было по пирожку, но судя по взгляду, который он не сводил с оставшихся на блюде пирожков, останавливаться на достигнутом он не собирался.

Он положил свою добычу за пазуху и снова протянул руку, но тут за его спиной возникла светленькая девочками с косичками:

— Степка, ты опять? — строго спросила она.

— Кушать хочу, — прокартавил малыш.

— Кушать, кушать… — по-взрослому проворчала девочка. — За обедом две тарелки супа съел, и второе, и компот, и пирожок с картошкой. Хватит с тебя! Живот лопнет! Отдай пирожки обратно!

— Не отдам, — сказал мальчик, подбородок его задрожал, и Миша понял: сейчас маленький обжора разревется.

— Нет, нет, пусть берет! Мне и этого хватит, — заверил он девочку.

— Это Степка, мой брат, — пояснила девочка, — он все никак не налопается. Мы здесь недавно, два месяца всего. Мамка нас голодом морила и дома запирала, мы по три дня ничего не ели. Вот он и боится, что еда кончится.

— Танюша! Опять за братишкой не углядела? Ну-ка веди его в комнату.

Высокая женщина в темном костюме ласково улыбалась детям.

Ребята взялись за руки и побежали прочь. Мальчик повернулся и помахал Мише маленькой ладошкой.

— Здравствуйте! — высокая женщина энергично пожала Мишину руку. — Журналист? Ну что ж, журналисты у нас частые гости. Наверное, успели уже заметить — хвастаться нам есть чем.

— Да, — Миша уже понял, что перед ним директор Вера Алексеевна, — замечательный у вас дом!

— Вы очень правильно сказали — дом! Не просто детский дом, — казенное название, не правда ли? — а именно дом, дом с большой буквы, дом вот для таких ребятишек — обездоленных, преданных самыми родными людьми.

— Девочка рассказала, что мать их голодными оставляла. Это правда?

— Правда, конечно. Она еще не все рассказывает, выгораживает мать и отца. Ничего, здесь ребята оттают, и мальчик когда-нибудь наестся. У нас еды вдоволь. Вас хорошо покормили?

— Да, да, спасибо! Очень вкусно! Прямо по-домашнему, как у мамы.

Директриса довольно рассмеялась:

— И снова вы правильно сказали: как у мамы! К этому мы и стремимся. Ну что, пойдемте, я вам все покажу!

Мише это очень напомнило то, как показывала ему свою школу Юлька, и даже внешне — повадками, походкой, тембром голоса — эта женщина напоминала Юльку. Может быть, все женщины на руководящих постах говорят и двигаются одинаково?

Все было идеально — спальни, игровые, кабинеты. Хорошие ковры на полу, добротная мебель, и всюду дети — жизнерадостные, активные, ухоженные.

— Здесь им лучше, чем дома, — заметил Миша. — Думаю, многие дети, живущие в семьях, с родителями, не отказались бы у вас поселиться.

— Это кажущаяся жизнерадостность, ответила Вера Алексеевна, — все они подранки, и что у некоторых из них в душе, — какая боль, какая обида на мир, — даже самым лучшим из моих воспитателей никогда до конца не выведать.

Пока они ходили по Дому, Миша все время слышал музыку, плавно льющуюся из динамиков.

— Что это за музыка у вас какая-то… — начал он и замолчал, подбирая определение.

— Какая? — с улыбкой спросила Вера Алексеевна.

— Н, какая-то… м-м-м… как бы сказать…

— Несовременная?

— Да, извините, несовременная.

— А что вы называете современной музыкой? То, что звучит в наше время по телевизору, по радио? Разве это можно назвать музыкой? Музыка — это как раз то, что вы слышите сейчас. Самая настоящая музыка. Разве не красиво?

— Красиво, — согласился Миша, прислушиваясь к мелодичному женскому голосу, удивительно чистому и нежному.

— И дети тоже понимают, что это красиво.

— Это на итальянском?

— Нет, на испанском.

— А почему на чужом языке?

— Почему? А вот вы послушайте и скажите: как вы думаете, о чем она поет?

— Наверное, о любви, о море, о солнце…

— Вот видите, — засмеялась Вера Алексеевна, — незнакомый язык развивает воображение. Хочу, чтобы дети мои, слушая эту песню, научились мечтать и здесь в казенных сенах, когда за окнами сырость, слякоть, холодные дожди, они научились мечтать о море, о солнце, о любви. Если ребенок с детства мечтает о хорошем, он и сам будет хороший. И в жизни далеко пойдет.

— Да у вас целая система, — улыбнулся Миша.

— А вы как думали! Не зря наш Дом самый лучший. Ну что, пойдём дальше?

Они ходили, смотрели, а песня о море, о солнце и любви все звучала.

В актовом зале занимался театральный кружок. Ставили музыкальную сказку, девочки лет десяти-двенадцати, грациозно двигаясь, изображали то ли лесных фей, то ли русалок.

— Какие у вас талантливые дети! — похвалил Миша.

— Очень талантливые. У нас дети и пляшут, и поют, а раньше даже существовала акробатическая студия. Она была моей гордостью. Наши маленькие акробаты на всех смотрах блистали. Слава тогда о нас гремела не только по области, мы несколько раз в Москве призовые места брали.

— А потом? — спросил Миша, чувствуя, что вот теперь, может быть, подобрался совсем близко… к разгадке той тайны, за которой приехал в такую даль.

— А потом руководитель студии Павел Сергеевич, к сожалению, бросил нас и уехал. А без него все рухнуло в одночасье. Сколько не пыталась кого-нибудь найти на его место, не удалось.

— А что случилось? — спросил Миша, опасаясь, что голос выдаст его, — почему он вас бросил?

— Горе у нас случилось. Дело в том, что троих ребят — учеников Павла Сергеевича, самых лучших и самых талантливых, — мы отправили по его рекомендации в цирковое училище в другой город. А там сначала мальчика нашего Рому Легалова в тюрьму посадили, потом Ясенька-красавица, любимица и моя, и Павла Сергеевича, — как он убивался, бедный, словами не передать! — разбилась прямо на представлении. Сорвалась с каната. Не выдержали у него нервы, пить сильно начал, а потом и совсем уехал.

— А что же со второй девочкой случилось?

— Со второй девочкой? С какой еще девочкой?

— Вы сказали, что троих отправили.

Миша проболтался. Она не говорила, что была еще вторая девочка. Она просто сказала, что отправили троих ребят… У него замерло сердце: ох, хоть бы пронесло, хоть бы не заметила!

Вера Алексеевна и вправду не заметила, только заметно загрустила.

— А вторая девочка — Надя Ермилова — пропала.

— Как пропала?

— Вот так… После гибели подруги исчезла. Сгинула. Искали мы ее, запросы подавали: ни слуху, ни духу.

— Какая интересная история, — задумчиво произнес Миша.

— Ну что вы, — расстроено сказала Вера Алексеевна, — эта история не интересная, а трагическая. Яся погибла, Рома умер в тюрьме, Надя сгинула. А ведь такая дружная троица была, и ребята все как на подбор — умненькие, красивые.