Теперь ты меня видишь - Болтон Шэрон Страница 47

Как говорится, не было бы счастья…

Неполный час в участке я потратила на поглощение крепчайшего кофе и попытки собраться с духом. Полиция уехала из моей квартиры около двух, предварительно прочесав и парк, и прилегающие закоулки, но ничего не обнаружив. Под конец слова «ложная тревога» уже практически висели в воздухе. Да и я сама не могла сказать им ничего конкретного. Ну, шорохи, ну, шаги. Мало ли, что это было. Или кто. О музыке я рассказывать не стала, чтобы не возникло лишних вопросов. Допив третью чашку кофе, я позвала из соседнего кабинета Майзон и вышла на улицу.

Первыми по списку значились дети семейства Бенн, чью мать прошлой ночью нашли в комнате, щедро забрызганной ее собственной кровью. Из уважения к их горю мы договорились встретиться в доме друзей, у которых они ночевали.

Феликсу Бенну было двадцать шесть лет. Я на глаз определила его рост и вес: около шести футов и двух дюймов, около ста восьмидесяти фунтов. Явный спортсмен; это угадывалось и в походке, и в осанке, и в мускулах, буграми топорщившихся под голубым поло. Русые волосы, веснушки, узкое лицо. Младший брат, Гарри, был на него похож, но чуть смуглее и чуть ниже ростом. Семнадцатилетняя Мэделин была стройной, как тростиночка, белокурой девушкой. Опухшие от слез веки были только у нее. Я представила им Майзон, представилась сама и выразила дежурные соболезнования. Они кивнули и сказали «спасибо» — воспитанные, вежливые детки.

— Как вы думаете, за что могли убить вашу мать? — спросила я, когда обмен любезностями закончился. — И ее, и миссис Джонс, и миссис Вестон, известную вам как миссис Бриггз.

— Мама никому не причиняла вреда, — сказал, качая головой, Феликс.

— Вы же жили с ней, — обратилась я к Гарри и Мэделин. — Какой она вам показалась вчера утром?

Они переглянулись.

— По утрам мама всегда суетится, — сказал Гарри, — но ничего особенного мы не заметили.

— Она злилась на ту журналистку, — тихо добавила Мэделин. — Которая ей постоянно названивала.

— Ей кто-то звонил?

— Да, одна репортерша. Насчет Джеральдины и Аманды. Она сказала, что хочет побеседовать с мамами учеников, узнать, как они себя чувствуют, не боятся ли.

— Когда это произошло? — спросила Майзон.

— Началось все пару дней назад. Мама в конце концов попросила нас говорить, что ее нет дома.

— А как звали ту журналистку, она не говорила?

— Я записала. Сейчас гляну.

Мы подождали, пока Мэделин вернется из коридора со своей сумкой. Она протянула блокнот, и мы уставились на имя человека, для которого Шарлотты Бенн никогда не было дома.

Эмма Бостон.

На обратном пути я позвонила сообщить, что Эмма Бостон связывалась с Шарлоттой Бенн, и мне ответили, что немедленно ее разыщут. Приехав в участок, мы выяснили, что Таллок, Андерсон и еще несколько человек пока не вернулись со школьного собрания. Собрание, кстати, освещали по телевизору и на радио. Эмму пока что не нашли, а соседям показалось, что она уезжает куда-то надолго.

Теперь нас ждали Джонсы — дети блондинки, которая умерла у меня на руках в тот самый вечер.

У Джейкоба, ее двадцатишестилетнего сына, была ранняя седина в волосах и глаза поразительной голубизны. Мамины глаза. Высокий, длинноногий и длиннорукий, он прекрасно понимал, насколько хорош собой. Сейчас он проходил интернатуру в Шеффилде. Девятнадцатилетний Джошуа был выше брата, но гораздо худее. Мы двадцать минут проговорили, но ничего нового не услышали. Врагов у матери не было. Как она очутилась в Брендон-Эстейт, парни не знали. Зачем ее понадобилось кому-то убивать — тоже. Насколько им известно, с Шарлоттой Бенн мать связи не поддерживала. Аманду Вестон, Бриггз по первому мужу, вообще вспомнили с трудом.

Дети Аманды, как и Джонсы, были печальны, напуганы и сердиты. И, как и Джонсы, ничем не могли помочь следствию. Пока мы с ними общались, Таллок вернулась из школы. Собрание, по общему мнению, прошло ужасно: почти семьдесят семей — запуганных, смятенных, — задавали вопросы, на которые мы не могли ответить. Матерям посоветовали быть начеку и, в случае чего, тотчас вызывать полицию, постоянно извещать близких, где они находятся, и по возможности передать наставления другим женщинам, чьи дети учатся в Святом Джозефе.

Вскрытие тела Шарлотты Бенн уже произвели; предварительные результаты пришли по электронной почте. Причиной смерти стала обильная кровопотеря из перерезанных сонных артерий. Скончалась она примерно между восемью и десятью часами утра, в понедельник первого октября. Убийца, правда, слегка припоздал к годовщине, но ему же нужно было дождаться, когда она останется одна.

Вечером я приехала домой, но заходить в квартиру не стала. Вместо этого я отправилась на южный берег, купила себе бургер и села на лавочку, с который открывался чудный вид на реку. Река меня уже не пугала. Я просидела там, сколько могла: ждала, пока вокруг начнут сгущаться тени, а моего слуха достигнет шепот. Когда вид окончательно приелся, я перешла через мост Воксхолл и углубилась в Вестминстер, стараясь держаться хорошо освещенных улиц. Таких, чтобы заметить меня было легко, а застать врасплох — трудно. У самого здания парламента я развернулась и краем глаза успела увидеть темный силуэт, скрывшийся в переулке. За мной следили. Кто — я не знала.

Ничего не происходило. Никто ко мне не приближался. К десяти часам я совсем замерзла и вымоталась. Вернувшись домой, я легла спать. И, как ни странно, мне это удалось.

Приехав утром на работу, я застала Майзон у входа в отделение. Она курила, но, заметив меня, тут же затушила сигарету.

— Все наверху, — сказала она. — Пять минут назад приехала какая-то женщина и попросила отвести ее к детективу-инспектору. Она уверяет, что следующей убьют ее.

59

Жаки Гроувс была стройной бледнолицей шатенкой со стрижкой боб. Она хорошо одевалась, носила дорогие украшения и накладывала макияж чуть толще, чем следует женщинам далеко за сорок. Я наблюдала, как Таллок заходит к ней в комнату, а после присоединяется и Андерсон. Вокруг экрана собралась вся наша команда.

— Двое, — сказал кто-то у меня за спиной. — Двойняшки, мальчик и девочка. Тоби и Джоанна. Оба учились в Святом Джозефе. Им уже по двадцать шесть.

На экране Гроувс вытащила из сумочки узкий белый конверт и отдала его Таллок.

— Вот это пришло мне сегодня утром. По почте.

Таллок не прикоснулась к конверту.

— Что там внутри?

— Газетные вырезки, — ответила Гроувс. — Две. Одна об убийстве Джеральдины, другая — о Мэнди.

— Вы знаете, кто это прислал?

Гроувс покачала головой.

— Там еще есть записка.

— Какого содержания?

— Там написано «ПОРА БРАТЬСЯ ЗА ЧЕТВЕРТУЮ». Я так понимаю, четвертая — это я.

Таллок кивнула Андерсону, и тот без слов понял, что нужно достать из стола латексные перчатки. Облачившись в них, он тряхнул конвертом. Камера висела слишком далеко, но, похоже, из него выпало именно то, о чем рассказала Гроувс. Почти. Статьи были не вырезками, а распечатками из Интернета на стандартных листах формата А4.

— По штемпелю — вечер понедельника, — сказала Таллок. — Центр Лондона. Как вы думаете, зачем кому-то было присылать это вам?

Гроувс помотала головой.

— Врет же, — пробормотал кто-то за спиной.

— Ну, не знаю, — сказал Джосбери, подойдя поближе. — По-моему, она и впрямь боится.

Дверь в переговорную отворилась, и кто-то просунул туда голову; кто — мы не увидели. Таллок сказала, что вынуждена отлучиться, и вместе с Андерсоном вышла в коридор.

Мы ждали их возвращения, ждали развития событий. Но ничего не происходило. Люди постепенно расходились, кто-то предложил взять кофе. Работа ни у кого не клеилась. И когда мы все уже вконец отчаялись, дверь в диспетчерскую отворилась.

Таллок не нужно было просить тишины — я и так слышала, как дышат стоящие рядом люди.