Владимир Ераносян - Крестная мать Страница 48

Опустошенный Роланд стоял на бетонных ступеньках парадного входа и смотрел в пустоту. Он устал. Темно-красный "форд" плавно подкатил к подъезду и остановился прямо напротив Роланда. Дверца распахнулась, рука Роланда машинально скользнула под плащ…

— Только без глупостей. — В лицо Роланда смотрел короткий ствол "узи". — Садись в машину и не дергайся.

Он залез в "форд", и крепкие ребята зажали его с обоих сторон, в две секунды обманали и забрали пистолет. Спустя минут пятнадцать машина остановилась возле белого особняка на Пушкинской. Его повели по длинным коридорам в просторный кабинет, обшитый красным деревом. Здесь Роланд увидел немолодую, но поразительно красивую и сохранившую свежесть женщину. Он узнал ее. Именно эту женщину он видел у Дениса Величко.

…Загадочная женщина притягивала Роланда как магнит. Было в ней что-то от дьявола, она внушала страх. Для Роланда это чувство было равнозначно уважению. С первых минут разговора Кутателадзе понял, что эта женщина ему не враг, она хочет, чтобы он на нее работал. Ни один мужчина не смог бы командовать Роландом, его независимая натура не признавала авторитетов, но ведь это была женщина, и какая! Чувство неприкаянности, давящее на него, сменилось гордостью за себя. Значит, он нужен этой красавице. Ее голос показался Роланду голосом проведения. И он с покорным смирением сей же час принял бы смерть от руки богини. То ли гипноз, то ли обаяние Матушки ошеломили Роланда, но одно было бесспорно — никто никогда не говорил с ним так. Он готов был повиноваться…

Скоро Матушка обрела в лице Роланда Кутателадзе то, чего ей не хватало — грозное оружие в борьбе за главенствующее влияние в Киеве. Новый козырь в ее колоде бил несокрушимых доселе тузов. И первым в числе сраженных был Денис Величко. Роланд прикончил его на ипподроме, на глазах молодой жены и очумевших зрителей.

Союзники Дениса не приняли вызов. Война не входила в их планы. Смерть Величко полностью развязала руки Матушке. Она целиком окунулась в водоворот суливших прибыль дел, прибрав попутно к рукам зону компетенции покойного Шмайсера.

Очевидцы быстро признали Матушку более расторопной и квалифицированной в большом рэкете, чем ее предшественники. Дело было поставлено масштабно, а главное официально, под видом частной страховой компании "Забота". Матушка была мастерица на подобные штучки. Роланд стал слепым исполнителем ее власти. Большего счастья ему не требовалось, кстати, под началом Матушки он стал зарабатывать бешеные по его меркам деньги: тысячу долларов в месяц. Роланд вначале противился. Откровенно полагал, что не заслужил такого пособия, но Матушка его убедила. Ей он доверял. Не раз докажет он Елене Александровне свою преданность. Верность своей хозяйке превратилась у Роланда в самоцель. Родионова знала это и поэтому держалась с Роландом на расстоянии. Она осознавала, что как только перестанет быть богиней для него, то потеряет верного раба. Но самой себе Елена Родионова все же призналась, что боится этого фанатика не меньше других.

Началась перестройка. Сотни тысяч людей в СССР бросились в коммерцию. Для большинства это означало ехать в Польшу, Турцию, Китай за баулами, напичканными ширпотребом. Люди ринулись за "бугор", взяв в охапку сувениры и электротовары. Туризм стал работой.

Гласность для простого "совка" тоже вряд ли означала возможность настрочить заметку в газету, люди спешили посмотреть американский боевик в видеосалоне, что открылся в заброшенном подвале. Как выяснилось, самый непреодолимый голод обнаружился на продукцию кинокомпании "Уорнер Бразерс", в цене были также "Эммануэль" и немецкое порно. Молодняк выстроился в длиннющие очереди перед видеосалоном и бил Друг Другу морду за места на первом ряду, поближе к телевизору. Предприимчивые обладатели видеомагнитофонов срывали жирный куш с многомиллионного рядового "совка", для которого "видик" был в диковинку. Этот самый обладатель не ограничивался своей законной точкой в городе, а мотался по близлежащим колхозам и показывал американские боевики тамошнему люду, что отличался еще большим слюновыделением. В отличие от городского деревенский люд обсуждал просмотренный фильм не день, а неделю, до того момента, как представится, возможность посмотреть новый фильм. Пенсионеры ворчали на рекламу. Впечатлительная бабушка падала в обморок, когда из телевизора ей объясняли значение слова "лесбиянка", а озабоченный пожилой мужчина конспиративно, втайне от не в меру ревнивой жены, включал телевизор и вылупливал глаза на задирающих ноги выше головы девочек в передаче "Аэробика". Поколение выбрало "пепси".

В городах, как грибы после обильного дождя, росли бары и варьете, комиссионные магазины и закусочные, кегельбаны и аттракционы, банки и биржи, страховые компании и охранные бюро, и даже эротические театры. Цеховики оформлялись в легальные коммерсанты, "форца" перестала быть преследуемой, курс доллара знали даже дети. Между делом простого "совка" обували на городской толкучке, заставив сыграть его в наперстки, предварительно убедив на примере других, что он обязательно выиграет.

Красиво жить не запретишь, поколение вплотную занялось повышением своего благосостояния. Разрешено все, что не запрещено законом. Лучше веселиться, чем работать. Привыкшие к ежовым рукавицам люди перестали дышать через раз и спешили надышаться ниспосланной сверху свободой. Когда писатели-сатирики гурьбой принялись высмеивать свою страну и своего президента, люди поняли, что надо хапать быстрее, хапать все, что под руку попадется, потом будет поздно. Такими темпами можно было идти только в никуда. Политика новых лидеров скорее была хаосом, возведенным в ранг закона. На первых порах люди с любопытством слушали тирады о демократии, но по истечении нескольких лет насторожились: ведь за болтовней политиков напрочь отсутствовало изменение жизни к лучшему. Народ обозлился и искренне пожелал дарованной свободе пропасть пропадом, не полностью, конечно, но ведь если бы ее выдавали по крупицам, кому сколько Надо, а масло и сахар взвешивали без продовольственных карточек, тогда, вероятно, было бы в самый раз. Предсказатели, которым тоже разрешили открывать рот, во весь голос заорали: "То ли еще будет!"

Единственно, что осталось неизменным, так это достаток торговых работников, у них и теперь было что воровать. Спокойными за свою судьбу остались и чиновники: им было от кого брать. У тех и у других были и "видики", и автомобили, им не надо было утруждать себя утомительными поездками в забитых людьми и чемоданами автобусах, им незачем было отбиваться от клопов в дешевых гостиницах, торговать на стамбульских базарах ножницами и утюгами, менять электродрель на кожаную куртку. Те же самые торгаши при новой власти распродавали горторговские склады, только теперь продавали не спекулянтам, а коммерсантам, те же самые бюрократы из номенклатуры ведали теперь приватизацией и разгосударствлением предприятий. Именно в их компетенции было выделить или нет помещение для частного кафе, разрешить или не разрешить торговать в нем спиртными напитками. В самом деле, не зашивать же собственные карманы, если туда так норовят всунуть конвертик — знак благодарности. Символом застоя был безобидный презент в виде армянского коньяка и коробки конфет. Нынче этого, пожалуй, было маловато.

А еще повзрослевшие раньше срока девочки-конфетки укоротили юбки, они хлопали дверью, убегая от маминых нотаций, и прыгали в автомобили. Девочка-конфетка не верила старорежимным разглагольствованиям о том, что все эти кооперативщики — временное явление, что их скоро прикроют, она верила своим глазам и, сидя в авто, всей грудью глотала ментоловый дым длинной сигареты "МО", а в престижном старом ресторане "Старый рояль" "тащились" от игры тапера, поглатывая ликер "Шери", ну, а если подруги узнают, что ее новый парень — кидала, катала, ломщик, разборщик, а что еще круче, — маклер, диллер, брокер или дистрибьютер, тогда они умрут от зависти. Для нее достижением было, когда она кушала через силу омаров, без малейшего желания закусывала "биф" и отказывалась от балыка. Глядя на расфуфыренных кукол, виляющих бедрами на Крещатике, Елена Родионова вспоминала, о чем она думала и как поступала в свои восемнадцать лет, и отворачивала глаза, потому что не давала восемнадцатилетней Лене Родионовой фору.

А страна и впрямь превратилась в место, где здравомыслящий инженер мечтал стать барменом. Его, горемыку, все время пилили дома, попрекая низкими заработками. Наступила эпоха великой неразберихи. Не случайно именно в годы перестройки зацвел кактус преступности.