Дин Кунц - Предсказание Страница 5

— Где они, Руди Ток?

— Кто они? — ответил отец вопросом на вопрос.

Красноглазого клоуна переполняло горе и распирала злость. Слезы текли по гриму. Губы дрогнули словно его сотрясали рыдания, а потом разошлись в таком яростном оскале, что у отца похолодело внутри.

— Не идиотничай. — предупредил Бизо. — Должны быть другие медсестры, возможно, еще один врач. Я хочу, чтобы все они умерли, все, кто допустил ее смерть.

— Они убежали, — без запинки ответил мой отец полагая, что лучше солгать и спасти несколько жизней. — Успели выскользнуть, воспользовались той самой дверью, через которую вы вошли. А миновав комнату ожидания, разбежались. Здесь их уже нет.

В ярости Конрад Бизо на глазах увеличился в размерах, будто ярость была пищей великанов. И ненависть, сверкавшая в его глазах, смертоносностью не уступала яду кобры.

Не желая стать очередной жертвой безумца, который никак не мог выместить свою злобу на медперсонале, Руди быстро добавил, безо всякой угрозы в голосе, лишь делясь полученной информацией:

— Полиция уже едет сюда. Они хотят отобрать у вас младенца.

— Мой сын принадлежит мне! — яростно прорычал Конрад Бизо. — Я пойду на все, лишь бы его не воспитывали воздушные гимнасты.

Балансируя на тонкой грани между ловким манипулированием собеседником и желанием остаться живых, мой отец сказал:

— Он станет величайшим представителем вашей профессии, лучшим клоуном, шутом, арлекином, паяцем.

— Именно так, — злоба вдруг исчезла из голоса убийцы. — Да, величайшим. Станет! И я никому не позволю лишить моего сына того, что предназначено ему судьбой!

С сыном и пистолетом Бизо прошел мимо моего отца к короткому коридору, свернул в него, переступил через труп медсестры, словно через мокрую тряпку, брошенную уборщицей.

Пытаясь найти хоть какой-то способ остановить безумца, не причинив при этом вреда младенцу, отец мог лишь наблюдать за его уходом.

Когда Бизо добрался до двери в комнату ожидания, он остановился и обернулся, чтобы сказать:

— Я никогда не забуду тебя, Руди Ток. Никогда.

Мой отец так и не смог понять, как расценить эти слова. То ли они были выражением благодарности, то ли угрозой.

Бизо распахнул дверь и скрылся за ней.

Оставшись один, отец тут же поспешил в первую «родилку», потому что прежде всего его заботили моя мать и я.

Ни медсестер, ни врача там он не нашел, мать лежала на той же кровати, на залитых кровью простынях, с посеревшим лицом, мокрая от пота, но уже в сознании.

Она стонала от боли, моргала, еще не полностью придя в себя.

Вопрос, то ли в тот момент она действительно еще не успела прийти в себя, то ли рассудок у нее временно помутился, по-прежнему обсуждается родителями, и мой отец утверждает, что испугался за ее психику, потому что она сказала: «Если ты хочешь на обед сандвич Рубена, ты должен сходить на рынок за сыром».

Мама настаивает, что на самом деле она сказала другое: «После этого даже не думай, что я позволю тебе прикоснуться ко мне, сукин ты сын».

Их любовь сильнее, чем желание, привязанность, уважение, настолько сильна, что они относятся к ней с юмором. Юмор — лепесток на цветке надежды, а надежда расцветает на стебле веры. Они верят друг в друга и верят в то, что у жизни есть предназначение, а уж из веры неустанно бьет фонтан юмора, величайшего их дара друг другу… и мне.

Я вырос в доме, где всегда звучал смех. И что бы ни случилось в грядущие дни и годы, смех этот останется со мной навсегда. И потрясающие пирожные.

Да и если говорить о моей жизни, я всегда считал что смех — лучшее лекарство от сердечных страданий бальзам для любого несчастья. Но я не собираюсь использовать смех в виде ширмы, чтобы скрыть от вас ужас и отчаяние. Мы будем смеяться вместе, но иногда смех приносит боль.

А потому…

Поехала ли у матери крыша или она была в здравом уме, возлагала ли на отца вину за страдания в родах или обсуждала необходимость покупки сыра, они об этом по большому счету, одинаково описывают случившееся позже. Отец заметил телефонный аппарат на стене около двери и вызвал подмогу.

То был не настоящий телефон, а аппарат внутренней связи, и стандартную клавиатуру заменяли четыре клавиши с надписями: «АДМИНИСТРАЦИЯ», «АПТЕКА», «СЛУЖБА ТЕХНИЧЕСКОГО ОБСЛУЖИВАНИЯ» и «СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ».

Отец нажал на клавишу «СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ», как только на другом конце провода сняли трубку, сообщил об убитых, о том, что убийца, в костюме клоуна, пытается покинуть больницу, а Мэдди нуждается в срочной медицинской помощи.

Моя мать, лежащая на кровати, уже полностью пришла в себя, потому что спросила:

— А где мой малыш?

Все еще прижимая трубку к уху, отец повернулся ней, в изумлении и тревоге.

— Ты не знаешь, где он?

Попытавшись сесть, моя мать скривилась от боли.

— А как я могу знать? Я же потеряла сознание. Ты сказал, что кого-то застрелили? Господи, кого? Что случилось? Где мой ребенок?

Хотя в «родилке» окон не было и ее отделяли от окружающего мира коридоры и другие помещения, мои родители уже слышали нарастающий вой полицейских сирен.

Отцу вдруг вспомнился безумец Бизо, с пистолетом в одной руке, завернутым в одеяло младенцем на сгибе другой. В горло выплеснулась желчь, сердце забилось еще быстрее.

Возможно, в родах умерли и жена, и ребенок Бизо. Возможно, на сгибе руки клоуна лежал не его ребенок, а Джеймс (или Дженнифер) Ток.

«Я подумал: «Моего ребенка похитили», так говорит отец, описывая этот момент. — Я подумал о ребенке Липаберга и Френке Синатре младшем, которых похитили ради выкупа, о Маугли и Тарзане, которых воспитали дикие животные, и хотя мысли эти были совершенно неуместны, все они пришли в голову. Мне хотелось кричать, но я не мог вымолвить ни звука, чувствовал себя как тот краснолицый младенец, который молчи раскрывал рот, а когда подумал о нем, сразу понял, что это был ты, не его ребенок, а мой Джимми».

Осознав, что он должен найти и остановить Бизо, отец бросил телефонную трубку, метнулся к открытой двери в коридор… и чуть не столкнулся с Шарлен Коулман, медсестрой, которая несла младенца.

Лицом пошире, чем у того, что Бизо унес в грозовую ночь, и кожа была розовой, а не красной. Согласно отцу, чистые, синие глаза младенца сияли, словно он восторгался миром, где ему предстояло жить.

— Я спрятала вашего ребенка. — сказала Шарлен Коулман. — Спрятала от этого ужасного человека. Я поняла, что от него нужно ждать беды, как только он привел сюда жену. Он пришел в этой ужасной шляпе и даже не извинился за то, что не снимает ее.

Мне бы хотелось лично подтвердить, что Шарлен насторожил не клоунский грим Бизо, не открыто высказываемая ненависть к родственникам жены, воздушным гимнастам, не безумные, горящие огнем глаза, а всего лишь мятая шляпа-пирожок. К сожалению, мне был лишь час от роду, я еще не выучил английского и даже не понимал, кто эти люди и какое они имеют ко мне отношение.

Глава 3

Дрожа от облегчения, отец взял меня из рук Шарлен и отнес матери.

После того как медсестра подняла изголовье кровати, на которой рожала Мэдди, и подложила ей под спину еще пару подушек, мама смогла взять меня на руки.

«Очень надеюсь, что ты, Маленькие Синие Глазки, докажешь, что я не зря прошла через всю эту боль. Потому что, если ты окажешься неблагодарным ребенком, я превращу твою жизнь в ад». Отец клянется, что это были первые слова, с которыми она обратилась ко мне.

Вся в слезах, потрясенная случившимся, Шарлен рассказала, что произошло в родильном отделении, и объяснила, как ей удалось унести меня в безопасное место после того, как началась стрельба.

В возникшей ситуации, когда две женщины рожали одновременно и тяжело, доктор Маклональд в столь поздний час не смог быстро найти второго квалифицированного врача-акушера. Он разрывался между двумя пациентками, переходя из одной «родилки» в другую, в свое отсутствие полагаясь на помощь медсестер. Его работа осложнялась еще и тем, что в сети периодически падало напряжение, лампы меркли, и он тревожился, успеет ли включиться автономный генератор больницы, если будет прервана централизованная подача электроэнергии.

Натали Бизо не прошла необходимые дородовые обследования. Она не знала, что у нее преэклампсия[8]. Во время родов развилась эклампсия[9], сопровождаемая сильнейшими судорогами, которые не купировались и угрожали не только ее жизни, но и жизни еще не родившегося младенца.

Тем временем и у моей матери роды проходили с отклонением от нормы, главным образом из-за того, что шейка матки никак не раскрывалась. Внутривенное капельное введение раствора окситоцина[10] поначалу не привело к значительному усилению сокращений матки, достаточному для того, чтобы вытолкнуть меня из нее.