Скотт Туроу - Презумпция невиновности Страница 5

Каролине приходилось работать с куда более странными субъектами. Несколько лет она возглавляла отдел по борьбе с изнасилованиями. Название дает представление о задачах подразделения – там занимались всеми видами сексуальных посягательств, включая развращение малолетних. Припоминаю, она разбирала дело мужского «любовного треугольника». Вспыхнула ссора, и одному из участников вставили электрическую лампочку в задний проход. Липранцер полагает, что с Каролиной рассчитался один из педерастов.

Мы договариваемся с ним просмотреть дела, которые вела Каролина, – нет ли среди них такого, которое напоминало бы преступление, совершенное трое суток назад. Я берусь просмотреть все записи в кабинете Каролины, а Липранцер изучит банк данных о нападениях на женщин, который пополняют правоохранительные органы штата, – не встретится ли там имя Каролины или изнасилования с применением веревок.

– Что еще мы имеем?

Липранцер начинает излагать: все соседи были опрошены в тот же день, но наспех, поэтому ребятам из убойного отдела следует пройтись по обитателям квартала, причем вечером, когда народ уже дома.

– Одна женщина, – Лип заглядывает в свою записную книжку, – миссис Крапотник, говорит, что видела на лестнице мужчину в плаще. Лицо вроде знакомое, но в их доме он не живет.

– Почему тянут в лаборатории волос и волокон? Они же первыми на месте были. Когда мы получим их заключение?

В задачу этих спецов входило пройтись с пинцетом и особым пылесосом по трупу и по полу, чтобы собрать мельчайшие пылинки для анализа под микроскопом. Довольно часто они устанавливают личность преступника по волоскам с тела и головы и по волокнам с одежды.

– Не раньше чем дней через семь-десять. Но вот что интересно – много пыли с пола и всего несколько волосков. Ясно, что особой борьбы не было.

– Ну а отпечатки пальцев?

– На пальчики проверены все предметы в квартире.

– И крышка столика? – Я показываю Липу фотографию.

– Натурально.

– А давние отпечатки найдены?

– Ага.

– Чьи?

– Каролины Полимус.

– Великолепно.

– Ты особенно не горюй. – Он берет у меня карточку. – Видишь эту стойку? Этот высокий стакан? На нем и найдены старые отпечатки трех пальчиков. Не Каролининых.

– Кому принадлежат, знаем?

– Пока нет. Эксперты обещают недельки через три – говорят, завалены работой.

Дактилоскопический отдел полицейского управления ведет учет всех и каждого, у кого были взяты отпечатки пальцев, классифицируя их по сравнительным признакам, то есть по гребешкам и бороздкам, образующим сложные узоры. Раньше установить личность удавалось лишь при наличии отпечатков всех десяти пальцев и после поиска в дактилоскопическом перечне. Теперь, в эпоху повсеместной компьютеризации, поиск осуществляет машина. Лазер считывает отпечаток и сравнивает со всеми другими, которые заложены в банк данных. Процесс занимает всего несколько минут, но из-за недостатка средств городская полиция не располагает всем необходимым оборудованием и в особых случаях вынуждена побираться в полицейском управлении штата.

– Я сказал им, чтобы поторопились, – продолжает Лип, – а они талдычат, что нет какого-то Зилога и вообще не справляются с заявками. Звонок из прокуратуры, может, их подтолкнет. Скажи, чтобы сравнили наши пальчики со снятыми по всему округу. – Я делаю заметку в блокноте. – Кроме того, нам понадобятся данные УТП. – Не всякому известно, что телефонная компания с помощью компьютеров ведет регистрацию местных звонков по всем узлам города и округа – учет телефонных переговоров, то есть знает номера абонентов и тех, кому звонили.

Я тут же принимаюсь писать служебку о предоставлении следствию компьютерных распечаток со сведениями о телефонных переговорах.

– Попроси сообщить номера всех, кому она звонила в последние полгода.

– Полгода? Да они крик поднимут. Это ведь номеров двести, не меньше.

– Тех, кому она звонила три раза, – уточняет Лип.

Я думаю.

– Если брать полгода, ты, вероятно, найдешь и этот номер, – киваю я на телефон у меня на столе.

Лип смотрит мне в глаза и говорит:

– Я знаю.

«Знает он. Что он еще знает?» – думаю я. Люди строят догадки, сплетничают. От Липа, конечно, не ускользнули кое-какие вещи, которые не замечали другие. Сомневаюсь, чтобы он одобрял. Лип холост, но по бабам не шляется. Немолодая полячка, лет на десять старше его, вдова со взрослым сыном, готовит ему еду и спит с ним два-три раза в неделю. По телефону он говорит ей «мама».

– А ты знаешь, что Каролина всегда запирала двери и окна? – говорю я с завидным спокойствием. – При всей своей доверчивости она же взрослый человек. Знала, что живет в городе, а не на ранчо.

Глаза Липранцера приобретают металлический блеск. Он улавливает важный смысл того, что я говорю и почему не сказал раньше.

– Так ты считаешь, что кто-то специально открыл окна?

– Очень может быть.

– Что она кого-то пустила и он устроил так, чтобы это выглядело как взлом? – допытывается Лип.

– Вполне вероятно. Кто, как не ты, обратил мое внимание на стакан на стойке бара? У нее был гость. Возможно, это был кто-нибудь из условно освобожденных.

Лип разглядывает свою сигарету. Через раскрытую дверь я вижу, что возвратилась Евгения, моя секретарша. Из коридора слышатся голоса вернувшихся с похорон.

– Не обязательно освобожденный. Может, и подозреваемый, которого она должна была отправить за решетку. От Каролины всего можно ожидать. Представь, он звонит ей и говорит: «Мэм, давайте напоследок перепихнемся, а?» Думаешь, исключено, что она сказала: «Давайте»?

Я понимаю, что Лип имеет в виду. Женщина-прокурор, гроза преступников, совершает половой акт с обвиняемым и живет воспоминаниями о запретном плоде. Да, Лип неплохо ее изучил. Каролина Полимус не возражала бы, если бы какой-то мужик мотал срок долгие годы, думая о ней.

У меня возникает мучительное чувство.

– Ты ее не очень-то любил, правда, Лип?

– Не очень. – Мы смотрим друг на друга, потом он наклоняется вперед и хлопает меня по колену. – Но по крайней мере мы точно знаем: в мужиках она плохо разбиралась.

Это заключительная ремарка Липа. Он засовывает пачку «Кэмела» в карман куртки и уходит. Я кричу Евгении, чтобы она никого ко мне не пускала. Оставшись один, я могу просмотреть фотографии, но через минуту осознаю, что думаю только о себе. Надо взять себя в руки. В конце концов, это моя работа.

Ничего не получается: по телу разливается приятная слабость, как после хорошего глотка спиртного. На верхней фотографии – сброшенная на пол крышка кофейного столика, придавившая Каролине плечо. Потом крышку уберут. И вот я вижу ее тело, застывшее в мучительной позе, удивительно гибкое, но все равно сильное. Длинные стройные ноги, большие высокие груди – даже мертвая она выглядит сексуально. Я стряхиваю с себя наваждение, ибо то, что изображено на фотографии, – ужасно. Темно-красные ссадины на лице и шее, щиколотки, связанные веревкой. Той же веревкой схвачены колени, живот, запястья. Потом веревку сильно затянули на горле, потому что на шее виден багровый след. Голова мучительно запрокинута, мертвенно-бледное лицо, огромные, вылезающие из орбит глаза и рот, застывший в молчаливом крике. Выражение глаз – отчаянное, безумное, такое же, как у рыб, выброшенных на берег. Я смотрю на нее, объятый страхом, и ничего не понимаю. Потом неожиданно в глубине моего существа рождается что-то похожее на чувство удовлетворения, и никакие укоры, никакие обвинения в низости не заглушают это чувство. Каролина Полимус, образец женственности и стойкости, словно смотрит на меня, смотрит так, как никогда в жизни не смотрела. Наконец-то я все понял – она хочет, чтобы я нашел убийцу.

Глава 3

Когда жизнь вошла в свою колею, я решил посетить психиатра. Его зовут Робинсон.

– Интереснейшая женщина, – сказал я. – Таких я раньше не встречал.

– Сексуальна? – спросил он, помедлив.

– Да, очень сексуальна. И красива. Вьющиеся белокурые волосы, высокая грудь, но бедра узкие, длинные наманикюренные ногти. Да, сексуальна, даже чересчур. На такую женщину нельзя не обратить внимания. Вот я и обратил. Она у нас в прокуратуре много лет работала. Перед тем как поступила в юридическое училище, осуществляла надзор за условно освобожденными. Поначалу я так и думал: перспективный сотрудник, симпатичная блондинка с роскошным бюстом. Любой полицейский, приходящий к нам, глаза от удовольствия закатывает, как будто ему массаж делают. Вот, собственно, и все.

Но прошло какое-то время, и о ней заговорили. Она еще в районных судах подвизалась. Что говорили? Способная, энергичная. Потом она встречалась с парнем с третьего канала. Его Чет звали, фамилию не помню. Работала в Ассоциации юристов, занимала какой-то пост в местном отделении Национальной организации женщин. Сама напросилась в секцию по борьбе с изнасилованиями, поганая там работенка. Долгие собеседования с жертвой и задержанным: он говорит, что сама легла, а она – силой взял. Попробуй определи здесь виновного. В конце концов Реймонд отдал ей все дела по изнасилованиям, всегда посылал ее на воскресные телебеседы, демонстрируя тем самым, что он не забывает о так называемом «женском вопросе». А она любила свет юпитеров и с честью несла знамя правосудия. Хорошим была прокурором, надо отдать должное. Твердая, настойчивая. Помню, адвокаты всегда жаловались, что она чересчур круто берет. Но полиции это нравилось. А мне не очень. Считал, что она переигрывает. Что слишком горяча и самоуверенна, слишком заносится. Она вообще не знала чувства меры.