Сэм Тэйлор - Амнезия Страница 5

Четвертая коробка оказалась тяжелее прочих. Джеймс поднял крышку. Внутри помещалась еще одна коробка поменьше (а вернее, сейф из черного металла). Джеймс знал, что в ней лежат четыре дневника за 1991–1994 годы. В то время он учился в университете Г.

Джеймс не помнил, где лежит ключ, а мысль о потерянных годах почему-то вызывала удушливый стыд и ужас. Три года его жизни, от которых в памяти не осталось ровным счетом ничего.

Он хорошо помнил свою комнату в доме на Лаф-стрит, паб «Белый медведь», но люди, чувства, последовательность событий — все ускользало.

Почему дневники — единственные свидетели этих трех лет — оказались заперты в сейфе, а ключ потерялся?

Разглядывая маленькую черную коробку, Джеймс ощущал почти физическое недомогание. Неужели в его прошлом скрывается что-то ужасное? Неизвестность хуже смерти. Некоторое время он даже прикидывал, не выбросить ли сейф за окно. Вдруг он разобьется о мостовую? На память пришли слова из инструкции: замок сейфа может уничтожить только взрыв. Может, взорвать сам сейф? Но тогда его прошлое навеки исчезнет в огненной вспышке.

Джеймс молча разглядывал черную коробку, все больше злясь. Внутри этого чертова ящика заперта часть его, три года его собственной жизни!

Что-то нехорошее случилось с ним тогда. Он стал другим. Жизнь изменилась безвозвратно.

Трясущимися руками Джеймс засунул коробку под кровать, разделся, лег, но еще долго ворочался без сна.

~~~

И тогда Джеймс решил написать историю своей жизни. Решение вызревало в нем постепенно, но, приняв его, он испытал облегчение.

Джеймс провел в постели весь день: спал, думал, безуспешно пытался вспомнить. Больше пятнадцати часов его тело не двигалось с места, а мысли бродили далеко. Впоследствии он не мог сказать, что стало первым толчком, за которым последовало прозрение. Наверное, полузабытая цитата из Томаса де Куинси о том, что человеческий мозг — это палимпсест. Джеймс полчаса рылся в шкафу, прежде чем отыскал экземпляр «Сочинений» с отчеркнутым абзацем: «Так что есть человеческая память, как не громадный естественный палимпсест?.. Бесконечные идеи, образы, чувства оседают в мозгу, словно мягкий солнечный свет. И каждый следующий слой погребает под собой предыдущий. Тем не менее ни один не исчезает бесследно. Всемогущая память, получив соответствующий стимул, способна извлечь на поверхность любое впечатление, каким бы мимолетным оно ни было».

На мгновение Джеймс ощутил, как всемогуща его память (хотя он даже не помнил, когда подчеркнул этот абзац). Мысль, что ничто не исчезает бесследно, пусть и хранится в центре весьма запутанного лабиринта, успокаивала.

Он резко сел на постели и уставился во тьму. Перед ним возник образ извилистого туннеля с дырами в стенах, по которому он брел каждую ночь.

Вот он я, подумал Джеймс, стою в середине лабиринта, путеводная нить утеряна, а единственный способ найти выход — вернуться к началу.

История его жизни. Это будет настоящий детектив. В поисках утраченного времени. Он будет писать и вспоминать. Если я закрою глаза и хорошенько сосредоточусь, подумал Джеймс, то смогу найти дорогу назад, и кто знает, возможно, отыщу ключ от маленького черного сейфа.

Приняв решение, Джеймс не стал медлить. Он встал с постели, оделся и отправился в магазин, где купил блокнот в белой виниловой обложке. Сто пятьдесят страниц. Часы показывали половину восьмого. Джеймс зашел в бар и, положив блокнот на стол, начал писать, не дождавшись, пока официант принесет пиво.

Сначала вывел на внутренней стороне обложки свое имя и уже собирался записать адрес и телефон, как вдруг вспомнил, что всего через три недели поменяет место жительства. Лучше придумать название. Дюжину нелепых вариантов Джеймс зачеркнул и наконец остановился на самом удачном: «Воспоминания потерявшего память».

Вверху страницы он аккуратно вывел: «Глава 1» и задумался о первой фразе.

«Мое имя…»

«Я родился…»

«Мои первые детские воспоминания…»

Нет, все не то. Начинать с имени или года рождения слишком банально. Принесли жареную картошку. Джеймс продолжал разглядывать чистый лист, затем откинулся на металлическую спинку и нахмурился, пытаясь вспомнить что-нибудь из раннего детства. Смутные образы мелькали и дробились, словно вода канала в закатных лучах. Вода непрестанно меняла цвет, оставаясь неизменной по своей природе. На деле меняется не цвет, внезапно осенило Джеймса, а ракурс, угол зрения смотрящего.

Красивая метафора, решил он и записал последнюю фразу, потом дважды перечитал и улыбнулся. Начало положено! Усталый, но довольный он сделал долгий глоток холодного пива и щедро обмакнул картошку в густой майонез. За столиками сидели улыбающиеся люди, то и дело раздавались раскаты смеха. Все-таки жизнь прекрасна! Джеймс глубоко вздохнул, снова откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Итак, детство… что он помнит о нем?

Вот он поднимается по Коммершиал-драйв — улице, на которой стоял дом его родителей, — входит в ворота детского сада и со всего маху пинает башню из кубиков, которую строит его приятель Филипп Бейтс. На миг Джеймс усомнился: действительно ли эта картинка — его настоящие воспоминания? Да, он помнил Коммершиал-драйв в мельчайших подробностях, но не оттого ли, что привык подниматься по ней каждый день в течение пятнадцати лет? Допустим, он не станет упоминать о Коммершиал-драйв, но как тогда быть с башней из кубиков? Чем глубже он проникал внутрь памяти, тем сильнее расплывались воспоминания. Джеймс уже сомневался, что ту башню из кубиков действительно строил Филипп Бейтс. А что, если память о детском саде смешалась с воспоминаниями об играх на школьном дворе? Он на самом деле помнит или просто думает, что помнит?

Поразмыслив, Джеймс решил не упоминать ни о Коммершиал-драйв, ни о Филиппе Бейтсе. Хотя разве пропуски не есть та же ложь? Что, если все его детские воспоминания так же ненадежны? Куда, в конце концов, его заведут эти недоговоренности? Расстроившись, Джеймс прикончил пиво и снова уставился в тетрадь.

«На деле меняется не цвет воды, а всего лишь ракурс».

Все, что я напишу потом, говорил он себе, станет лишь доказательством этой сентенции. Сама затея с написанием истории своей жизни начинала казаться Джеймсу бесплодной. Прошлое было глубоководным потоком, вода в котором никогда не оставалась прежней, а то, что видел Джеймс на его поверхности, отражало любой случайный источник света.

Джеймс закрыл блокнот и перевел взгляд на канал. Теперь вода стала черно-фиолетовой с вкраплениями желтого — там, где на поверхности отражались фонари. «С тех пор много воды утекло», — говорят люди, когда не хотят вспоминать. А что говорят, когда хотят вспомнить? Если бы он мог замедлить поток и развернуть его вспять! Если бы нырнуть в центр водоворота и попробовать воду на вкус! Но память — не вода в канале. Канал всего лишь метафора. За пределами его мозга прошлого не существует. Да и можно ли нырнуть в собственный мозг?

Мизинец занемел, и Джеймс вытянул ногу на соседний стул. Совсем недавно на нем сидела Ингрид. Внезапная боль пронзила сердце. Ингрид ушла. Закончилась еще одна глава его жизни. На миг он ощутил печаль, но за печалью пришло озарение.

Детство осталось слишком далеко. Неудивительно, что ему так тяжело дается рассказ о нем! Он просто выбрал неправильное направление. Что, если начать с Ингрид? Что ж, сказал себе Джеймс, значит, буду вспоминать с конца.

— Решено, — прошептал он.

Это было первое слово, которое он произнес за долгое время. Официант посмотрел на Джеймса с любопытством. Чтобы скрыть смущение, Джеймс попросил еще пива. Затем раскрыл блокнот, перечеркнул первое предложение и исправил единицу на пятерку. Он не знал, почему история его жизни должна уместиться в пяти главах. Какая разница? Пять — хорошее число. Джеймс вздохнул и начал писать.

Воспоминания потерявшего память

Глава 5

Я прожил с Ингрид пять лет. Все это время я был влюблен в нее и думал о ней больше, чем о любом другом человеке на свете. Мы спали вместе каждую ночь, обнаженные, бок о бок. Она была первым человеком, которого я видел, просыпаясь, и последним, на кого смотрел, перед тем как заснуть. Иногда за весь день Ингрид оказывалась единственным человеческим существом, с которым я общался. Теперь она ушла из моей жизни, и я вряд ли увижу ее вновь. Что я чувствую? Странно, но, похоже, ничего.

В последний раз Ингрид сидела за этим самым столиком. Десять дней назад. Память уже начинает меркнуть. Я изо всех сил пытаюсь воскресить ее образ, вызвать дух Ингрид, но он куда менее реален, чем свет фонарей, что отражается в хромированной поверхности стола, шелест воды в канале и вкус холодного пива у меня во рту. Она стала прошлым, а прошлое — дальний край, недостижимый берег.