Брэм Стокер - Дом судьи Страница 5

Когда Малкольм пришел домой, он обнаружил, что вернулся чуть позже ставшего обычным для него времени. Миссис Демпстер уже ушла, он был рад увидеть, что помещение сверкает чистотой и опрятностью, в камине потрескивают дрова, а фитиль лампы аккуратно подрезан.

Вечер выдался более прохладным, чем обычно бывает в апреле; ветер с каждой минутой всё усиливался, так что ночью можно было ожидать настоящей бури. В течение нескольких минут после его прихода крысы за стеной безмолвствовали, однако вскоре они вполне освоились с его присутствием, и всё качалось снова. Ему было даже приятно слышать их напоминание о своём существовании, поскольку Малкольм стал относиться к ним как к своего рода партнёрам, если не товарищам по одиночеству. Одновременно с этим он в очередной раз задумался над тем странным фактом, что крысы оживали лишь в отсутствие того, более страшного существа с горящими глазами.

Лампа, при свете которой он читал, была накрыта зелёным абажуром, отчего верхняя часть стен и весь потолок комнаты продолжали оставаться в темноте, а весёлый трепет пламени камина заливал пол и игриво колыхался по белой скатерти большого обеденного стола. Пребывая в жизнерадостном, определенно бодром настроении, Малкольм сел за стол, чтобы предаться вечерней трапезе. Покончив с ужином и закурив сигарету, он уселся за работу, твердо вознамерившись не отвлекаться ни под каким предлогом: он вспомнил про своё обещание доктору и настроился на то, чтобы провести время с максимальной пользой.

В течение часа или около того он нормально работал, но затем его внимание стало как-то соскальзывать, удаляться от содержания книг. Окружающая обстановка начала всё больше действовать ему на нервы, и он не мог полностью игнорировать свою прирождённую восприимчивость. К этому времени ветер перешёл в настоящий шквал, который грозил в любую минуту перерасти в подлинную бурю. Старый дом был достаточно прочен, но ему казалось, что и он вот-вот сорвётся со своего фундамента; в каминном дымоходе громыхали и завывали перекатывающиеся волны беснующегося воздуха, ветер бился о старинные фронтоны, производя непривычные, даже странные, какие-то неземные звуки, отдававшиеся эхом в пустых комнатах и коридорах. Даже большой набатный колокол на крыше словно почувствовал силу ветра, поскольку его верёвка сейчас приподнималась и слегка покачивалась, словно сам он время от времени приходил в движение; её свитый в кольца конец скользил по дубовому полу, издавая при этом резкое, надсадное шуршание.

Вслушиваясь в эти звуки, Малкольм вспомнил слова доктора: «Это та самая верёвка, которой пользовался палач для приведения в исполнение приговоров, оглашённых судьей и являвшихся выражением его неукротимой злобы и ожесточённости». Он прошёл в угол комнаты рядом с камином и взял в руки конец верёвки. Что-то в ней привлекло его внимание и, стоя там, он словно отрешился на несколько мгновений от окружающей действительности, погрузившись в раздумья о том, кто был жертвами лютой ненависти судьи и зачем в доме оставили эту страшную реликвию неукротимого стража закона.

Он стоял и чувствовал, как раскачивающийся на крыше колокол вызывает слабое подрагивание веревки, однако через несколько секунд ощутил, что к этим покачиваниям примешались какие-то новые движения — она стала мелко, едва заметно подёргиваться, словно какое-то существо медленно двигалось вдоль неё.

Машинально подняв взгляд, Малкольм увидел громадную крысу, которая не спеша спускалась к нему, не отрывая от молодого человека взгляда своих злобных глаз. Он резко отпустил веревку и, бормоча сдавленные проклятия, отступил назад; крыса же неожиданно и ловко повернулась на сто восемьдесят градусов, и проворно побежала по верёвке в противоположном направлении, вскоре скрывшись в темноте верхней части комнаты. В то же самое мгновение Малкольм заметил, что шум крыс, на некоторое время притихших и ничем не выдававших своего присутствия, возобновился с новой силой.

Эти мимолетные события снова вернули его к мысли о том, что он до сих пор так и не выяснил, где находится логово этого омерзительного зверя, и не осмотрел картину, хотя накануне явно намеревался это сделать. Он взял вторую лампу, снял с неё абажур и, подняв высоко над головой, подошел к третьей от камина картине, в правой части которой прошлой ночью исчезла крыса.

При первом же взгляде на неё он невольно вздрогнул и едва не выронил лампу; смертельная бледность залила его лицо, колени задрожали и по лбу поползли тяжелые капли пота. Однако он был молод и достаточно смел, а потому вскоре взял себя в руки и снова подошел к картине, которая прежде была покрыта толстым слоем грязи, а сейчас выглядела совершенно чистой.

На ней был изображен судья, одетый в пурпурную, украшенную горностаями мантию. У него было сильное, безжалостное лицо, в котором можно было различить черты зловещей хитрости и мстительности; чувственный рот надменно изгибался, а крючковатый, розоватого оттенка нос, чем-то напоминавший клюв, придавал ему сходство с хищной птицей. Остальная часть лица имела мертвенно-бледный оттенок. Глаза омерзительно поблескивали и поражали своим яростным, зловещим выражением. Заглянув в них, Малкольм похолодел, сразу подметив сходство с выражением глаз той громадной крысы.

Лампа снова задрожала в его руке, когда он увидел, как это животное, свирепо поблёскивая глазами, выгладывает из отверстия в углу картины, и тотчас же заметил, как словно по чьему-то сигналу смолкли все звуки остальных грызунов. Тем не менее он снова постарался успокоиться и продолжал осматривать картину.

Судья восседал в большом резном дубовом кресле с высокой спинкой, стоявшем справа от массивного камина, а за его спиной в углу комнаты с потолка свисала верёвка — ее свитый кольцами конец лежал на полу. С ощущением чего-то похожего на ужас Малкольм узнал на картине интерьер той самой комнаты, в которой он находился в данный момент; объятый подступающим страхом, он судорожно огляделся, словно ожидал обнаружить позади себя чьё-то присутствие. Затем он перевёл взгляд в угол комнаты рядом с камином и с громким криком выронил лампу, резко ударившуюся о пол.

Там, в кресле судьи, за которым болталась веревка, сидела всё та же крыса , взиравшая на него глазами покойного хозяина этого дома, но сейчас в них чувствовалось выражение особой, доселе невиданной им ярости и ненависти. Если не считать завывания и шума ветра за окном, в комнате стояла абсолютная тишина.

Звук упавшей лампы отчасти привел Малкольма в чувство. К счастью, она была металлическая и потому не разбилась; тем не менее необходимость как следует осмотреть её хоть немного позволила ему отвлечься от объекта своего тревожного внимания и вернула присутствие духа. Приведя лампу в порядок, он провел ладонью по лбу и на некоторое время задумался.

Нет, так не пойдет, сказал он сам себе. Так можно и с ума сойти. Надо с этим кончать! Я обещал доктору, что больше не стану по ночам пить чай. Но как он был прав! Что-то и в самом деле не в порядке с моими нервами. Странно, а ведь раньше я ничего подобного за собой не замечал. Да и чувствую себя здесь как никогда хорошо. Ну, ладно, сейчас со мной снова всё в порядке, а на будущее надо перестать валять дурака.

Он приготовил себе коктейль из бренди и воды и с решительным видом, чтобы продолжить работу, уселся за стол.

Было уже около часа ночи, когда он оторвался от своего занятия, вновь встревоженный неожиданно наступившей тишиной.

Ветер за окном завывал с неослабевающей силой, дождь хлестал по окнам.

В комнате не раздавалось ни звука, если не считать гулкого эха, гулявшего по высокому дымоходу; временами до Малкольма доносилось шипение водяных брызг, случайным образом долетавших до очага. Огонь к тому времени почти погас, и пламени практически не было,

Малкольм внимательно вслушался, и тут же до его сознания дошел тонкий, очень слабый попискивающий звук. Он исходил из того самого угла комнаты, где с потолка свисала веревка, и молодой человек подумал, что ошибочно принял за писк поскрипывающее шуршание по полу ее тугих колец, приводимых в движение покачивающимся под крышей колоколом. Подняв взгляд, он, однако, сразу же увидел ту самую громадную крысу, которая крепко вцепилась в верёвку и сосредоточенно перегрызала её чуть ниже того места, в котором находились её отвратительные лапы. Она уже почти достигла своей цели, и Малкольму были видны более светлые пряди каната, проходившие внутри верёвки. Через несколько секунд нижняя часть веревки с глухим стуком свалилась на пол, а крыса стала похожа на огромный тугой узел, венчавший конец слабо покачивающейся веревки.

На какое-то мгновение Малкольма снова объял неведомый доселе ужас: до него, наконец, дошло, что сейчас он уже лишен возможности призвать внешний мир себе на помощь. Однако в ту же секунду его охватила внезапная ярость и, схватив лежащую на столе книгу, он с силой запустил ею в крысу. Бросок был достаточно точным, однако прежде, чем жесткий том попал в животное, крыса разжала лапы и с глухим стуком грузно шлепнулась на пол. Малкольм стремительно бросился за ней следом, однако она каким-то образом успела скользнуть в сторону и исчезнуть в темном углу.