Уоррен Мерфи - Цепная реакция Страница 5

– Ну хорошо.

Женщина распахнула дверь. Ей было пятьдесят с небольшим. Лицо блестело от слоя жирного крема, выдававшего героические усилия удержаться хотя бы на прежних рубежах и не проиграть окончательно битву за убывающую привлекательность. На ней был развевающийся розовый пеньюар.

– Для вас – все, что угодно, – сказала женщина с недвусмысленной улыбкой.

При виде Римо она сразу оживилась и повеселела. Поправив рыжие волосы, она снова призывно улыбнулась ему и провела языком по накрашенным губам.

Сколько помады осталось у нее на языке, подумал Римо.

– Я на работе, мадам.

– Я хочу тебя... Я заплачу, – страстно зашептала она.

– Прекрасно, – сказал Римо, по опыту знавший, что спорить в таких случаях бесполезно. – Сегодня вечером.

– Сейчас! – потребовала она.

– Я приду к ленчу.

– Нет, к завтраку!

– Можно ограничиться легкой закуской, – сказал Римо, глядя в полное лицо женщины, уже полвека не отказывающей себе в пирожных, и прикидывая, что первый завтрак бывает у нее, вероятно, часов в девять.

– А почему не сейчас? – огорчилась дама.

– Я должен проверить трубы, – сказал Римо.

К десяти часам он будет свободен от всего и вся: через десять минут он управится с заданием, а еще через тридцать – вообще освободится от этой работы насовсем.

Римо подмигнул расстроившейся даме. Она попыталась ответить ему тем же, но ресницы при этом слиплись, и ей пришлось разлеплять их пальцами.

Римо бесшумно двинулся через ее гостиную, не задумываясь, как он идет. Он двигался абсолютно бесшумно уже более десяти лет. В основе этого было ритмичное дыхание, согласованность каждой клеточки тканей тела с нервной системой и собственным внутренним ритмом. Все на свете имеет свой ритм, но большей частью очень слабый, чтобы его могли уловить нетренированные. А те, кто пичкает себя жирным мясом, дышат отрывисто и поверхностно, о нем даже не подозревают. Дыхание большинства людей не омывает легкие кислородом в той мере, как это должно быть.

Римо вспомнил обо всем этом только тогда, когда хозяйка номера изумленно воскликнула:

– Боже мой! Вы двигаетесь как привидение! Совершенно бесшумно!

– Все дело в ваших ушах, – солгал Римо.

Стоя на оконном карнизе, он вжался в кирпичную стену, соленую от морских ветров и слегка пострадавшую от выхлопных газов автомобилей. Края кирпичей крошились, и опираться на них следовало очень осторожно. Но Римо это не беспокоило. Он слился со стеной воедино и, осторожно отжимаясь и подтягиваясь на руках, стал медленно двигаться вверх. Теперь под его ногами уже не было карниза, и продвижение по гладкой стене требовало предельного внимания.

– Как это у вас получается? На чем вы держитесь? – спрашивала женщина, высунувшись из окна. Ее глаза были на уровне его ног.

– Это такой фокус. До встречи, мое солнышко.

– Но как вы это делаете?

– Контроль над мозгом, – коротко ответил Римо. – Требуется умственная дисциплина.

– А я смогла бы так?

– Без сомнения. Только не сейчас.

– Такое впечатление, что вам это ничего не стоит. Просто ползете вверх по стене, – говорила удивленная женщина, задирая голову все выше.

Ей казалось, что это совсем легко. Ничего особенного. Ноги ни на что не опираются, а просто вжимаются в стену. Похоже на то, что на его теле имеются какие-то присоски. Но какие?

Она представила себя распластанной между ним и стеной, и это ее так возбудило, что она едва не выпрыгнула из окна. Пусть он ее поймает! А что, если он не захочет ловить? Она посмотрела вниз: с высоты двадцати двух этажей белые гребни волн были едва различимы, точно блестки с рождественской елки, плавающие в огромной бирюзовой ванне. А рядом, у самой кромки берега, поблескивают два зеленых сердечка – открытые плавательные бассейны для тех, кто предпочитает морской воде хлорку.

Женщина втянула голову внутрь комнаты.

Римо добрался до двадцать третьего этажа, ухватился правой рукой за оконный карниз и резко подтянулся, распрямившись. Он дотянулся до карниза окна следующего этажа. Отклонившись немного в сторону, он создал эффект маятника, раскачался и ухватился за соседний карниз. Так – окно за окном – он добрался до самого большого, углового окна, открыл его и вздохнул с облегчением: это была спальня хозяина.

Гастингс Виннинг был убежден, что угловая комната – самая безопасная, так как она находится дальше других от лифта, и он может выставить больше постов охраны, ограждающих его от проникновения снизу. Поэтому он всегда выбирал для спальни угловую комнату. Комната была и самой большой по размерам – не пристало ему, владельцу гостиницы, уступать ее кому бы то ни было из сильных мира сего.

Римо влез в окно, подошел к кровати и стиснул пальцами щеки спящего. Тот проснулся.

– Минуточку, – проговорил Римо, сжимая лицо человека правой рукой, а левой шаря в кармане своих черных слаксов. Он искал бумажку с вопросами, которые должен был задать этому человеку. – Подождите, она где-то здесь, – сказал Римо, чувствуя, что нагрузка на скулы человека достигла предела, за которым может последовать хруст, затем перелом. Он слегка ослабил хватку, не выпуская, однако, лицо совсем. – Вот... нашел, – пробормотал Римо. – Одна упитанная утка, карри молотый, рис коричневый, полфунта... А, черт! Прошу прощения, это счет из ресторана. Куда же она подавалась? Я отлично помню, что утром клал ее в карман. Стойте, вот она! Теперь полный порядок. – Римо прочистил горло и начал читать: – С кем из членов правительства вы входили в контакт по вопросу закупки зерна для России? Сколько вы им заплатили? Когда вы им платили? Каковы ваши планы по части будущих закупок зерна? Пока все.

Римо отпустил пальцы, давая возможность «объекту» говорить. Тот вздумал звать на помощь, и Римо пришлось снова сжать стальные клещи пальцев. К этому добавилась нестерпимая боль в ухе, скрученном пальцами левой руки. Записку пришлось взять в рот, и она намокла, но другого выхода не было.

На этот раз человек заговорил. Он назвал имена, суммы, расчетные банковские счета, на которые переводились деньги. Он сказал все.

– Еще один момент, пожалуйста... – попросил Римо.

Воля Гастингса Виннинга была парализована страхом. Представьте себе спокойно спящего человека, который, проснувшись, почувствовал, что с него буквально сдирают лицо. Он не мог позвать стражу, ему не оставалось ничего, кроме признания. Только рассказав ночному визитеру все, что тот хотел знать, он мог избавиться от невыносимой боли.

Гастингс Виннинг, один из известнейших брокеров по зерну, не утаил ничего. И когда гость сказал, что ему надо что-то еще, хозяин с готовностью кивнул. Он уже дал такие показания против самого себя, что теперь ничего не могло навредить.

– Карандаш, – сказал Римо. – И не могли бы вы повторить все еще раз, помедленнее.

– У меня нет карандашей, – сказал Виннинг, – у меня нет. Честное слово! Клянусь вам!

– А ручка есть?

– Нет. У меня есть диктофон.

– Я не доверяю технике, – сказал Римо.

– Можно принести ручку из вестибюля, но там дежурит Большой Джек, мой телохранитель. Он за дверью.

– Ладно, – кивнул Римо.

И как это его угораздило забыть карандаш? Обычная история. Когда позарез нужен карандаш, его не оказывается, а когда они не нужны, их хоть пруд пруди!

– Вы не возражаете, если ручку принесет мой телохранитель?

– Нисколько, – сказал Римо. – Только хорошо бы, чтоб она писала.

Дрожа всем телом, Виннинг встал с кровати и неверными шагами прошел босиком по ворсистому белому ковру к выходу. Немного приоткрыв массивную дверь, он выглянул наружу – так, чтобы гость не видел его лица. Большой Джек спал.

– Джек! – окликнул его хозяин.

Тот испуганно открыл глаза и принялся извиняться за свою оплошность.

– Мне нужна ручка, – сказал Виннинг, показывая глазами, что в его спальне находится чужой.

Большой Джек выглядел озадаченным. Он мучительно наморщил лоб и поскреб в затылке. Потом взял лежавшую на журнале ручку, которой он от нечего делать рисовал на полях что придется. Например, он любил рисовать женские груди. Когда кто-то входил в вестибюль, он прятал журнал, весь испещренный подобными рисунками. Однажды он сказал своему напарнику, что существует тридцать семь видов сосков. Это было его вторым призванием. Первое состояло в разбивании голов. Он практиковался в этом занятии, будучи на службе у одного процентщика в Джерси-Сити, пока мистер Виннинг не предоставил ему престижную службу в своей охране. Теперь он разбивал головы только в целях самообороны, когда кто-то пытался напасть на мистера Виннинга. Такого не случалось вот уже два года.

– Не эта, Джек, – сказал Виннинг, и тут охранник сообразил, что речь идет о его «пушке».

Ему еще не приходилось пускать в ход оружие для защиты мистера Виннинга, и теперь этот момент наступил. Всю свою жизнь он был жертвой предубеждения. Люди думают, что, раз у вас рост под метр девяносто, а вес сто двадцать кило, ваши чувства притупляются и вы не в состоянии хорошо владеть оружием. Это было несправедливо в отношении Большого Джека, который стрелял мастерски. В 1969 году в Джерси-Сити он проделал две дырки – одна к одной – в груди Вилли Ганетти. В другой раз он достал Джеймса Тротмена – адвоката, выступавшего в суде против хозяина Джека, – попав ему в голову ниже левого уха, притом с приличного расстояния. Тем не менее недоверие к его искусству оставалось. И мистер Виннинг еще не разу не просил его пустить в ход свой «сорок пятый».