Джон Гришэм - Адвокат Страница 5

— На улице ждут газетчики, — сообщила Полли.

О да, пресса! Ведь сенсация. Не банальная расправа с сослуживцами, а захват целой группы почтенных юристов повредившимся в рассудке бродягой.

Однако интервью срывалось: бывшие жертвы потихоньку разошлись, террорист получил пулю в лоб, динамит никому больше не угрожал. Господи, а могла бы выйти такая история! Стрельба, взрыв, звон битого стекла, на тротуаре ошметки человеческих тел. Прямой репортаж в программе девятого канала сегодня затмил бы все остальные новости дня.

— Я отвезу тебя домой, — предложила Полли. — Пошли.

Приятно было подчиниться ее заботе. В голове у меня беспорядочно кружились обрывки мыслей, соединить которые не хватало сил.

Через запасной выход мы покинули здание. До боли в легких я вдыхал холодный ночной воздух и не мог надышаться. Пока Полли бежала к своей машине, я прятался в темноте, наблюдая за продолжавшимся на стоянке спектаклем: вокруг полицейских автомобилей, машин «скорой помощи», фургонов телевизионщиков суетились люди. Пригнали даже пожарную машину. Одна «скорая» подъехала ко входу задом, наверное, для того, чтобы отвезти тело Мистера в морг.

Жив! Жив! Это слово вертелось у меня на языке. Я чувствовал, что улыбаюсь. Жив!

Крепко смежив веки, я принес Господу краткую, но искреннюю благодарность за избавление от террориста.

Полли вела машину, ожидая, когда я заговорю. Из глубин подсознания начали выплывать звуки. Резкий щелчок затвора снайперской винтовки. Затем — когда перекрестие прицела нашло цель — выстрел. Беспорядочный топот ног бросившихся к двери заложников.

Что, собственно, я видел? Помню стол, на котором сидели, опустив глаза долу, семеро моих коллег, помню, как Мистер направил пистолет в голову Амстеда. Когда снайпер нажал на курок, я стоял у Мистера за спиной. Что помешало пуле, пронзив его, продолжить полет и поразить меня? Ведь стены и двери пуля пробивает насквозь.

— Он не хотел убивать нас, — едва слышно произнес я.

— В таком случае зачем он пришел? — с чувством облегчения от того, что я наконец заговорил, спросила Полли.

— Не знаю.

— Чего он хотел?

— Он так и не сказал. Поразительно, но он вообще почти не говорил. Час за часом мы просто сидели и смотрели друг на друга.

— Почему он не стал разговаривать с полицией?

— Кто знает! Это было самой большой его ошибкой. Не отключи он телефоны, я смог бы убедить полицию, что он не собирается убивать нас.

— Но ты же не винишь их в его гибели?

— Не виню. Напомни потом, чтобы я написал им письма.

— Ты выйдешь завтра?

— А что делать!

— Я подумала, тебе потребуется хоть один свободный денек.

— Мне потребуется год. Деньком здесь не обойдешься.

Мы с Клер жили на третьем этаже многоквартирного дома на Пи-стрит в Джорджтауне. Полли остановила машину у бровки. Поблагодарив ее, я выбрался с переднего сиденья.

Темные окна свидетельствовали, что Клер еще не вернулась.

С Клер я познакомился через неделю после того, как приехал в Вашингтон, сразу по окончании университета.

Меня ждала отличная работа в преуспевающей фирме, блестящее будущее — такое же, как у пятидесяти моих однокурсников. Клер тогда писала диплом по политическим наукам в университете. Одно время ее дед был губернатором штата Род-Айленд, у семьи на протяжении нескольких поколений складывались хорошие связи.

Как и во многих других крупных фирмах, в «Дрейк энд Суини» к новичку в течение первого года относились скорее как к новобранцу. Шесть дней в неделю я просиживал за столом по пятнадцать часов в день, и с Клер мы виделись только по воскресеньям. Вечером я возвращался в офис. Нам казалось, что, поженившись, мы сможем больше времени уделять друг другу. Во всяком случае, хотя бы спать будем месте. Спали мы действительно в одной постели, однако это было почти все, что мы делали сообща.

Пышное бракосочетание, коротенький медовый месяц.

Едва первые восторги улеглись, я вновь стал девяносто часов в неделю проводить за рабочим столом. В течение трех месяцев супружеской жизни восемнадцать дней прошли впустую, без всякого секса. Клер вела счет.

Год она держалась молодцом, но потом устала от недостатка моего внимания. Я сочувствовал ей. Но в фирме не было принято, чтобы молодые сотрудники начинали карьеру с жалоб. В среднем из выпускников юридического факультета компаньонами фирмы становятся процентов десять, конкуренция среди коллег беспощадна. Еще бы, ведь счастливчика ждет награда — по меньшей мере миллион долларов в год. Подбивка счетов гораздо важнее, чем семейная жизнь, так что разводы в нашей среде давно стали обычным явлением. У меня и мысли не мелькало обратиться к Рудольфу с просьбой хоть как-то уменьшить нагрузку.

Второй год оказался еще менее романтичным. Пошли ссоры. Клер окончила учебу, получила отвратительную должность в министерстве торговли и постепенно превратилась в глубоко несчастного человека. Я не мог не заметить этого.

Я проработал в фирме четыре года, когда ко мне начали поступать завуалированные предложения о компаньонстве.

Мои молодые сослуживцы ловили подобные намеки и анализировали их. По общему мнению, я уверенно шел лидером гонки. Но для успеха необходимо было приложить больше усилий.

Клер поступила в медицинскую школу. Ей надоело сидеть дома перед экраном телевизора, и она решила, по моему примеру, заняться карьерой. Я приветствовал идею, снимавшую с меня значительную долю вины перед Клер.

Довольно скоро выяснилось, что Клер проводит дома меньше времени, чем я. Мы оба превращались в бездумных трудоголиков. Перестав ссориться, мы попросту медленно дрейфовали в разные стороны. У нее были свои друзья и интересы, у меня — свои. К счастью, нам удалось избежать повторения себя в потомстве.

Мне было жаль, что все складывается таким образом.

Мы же когда-то любили друг друга, и мы же позволили нашей любви уйти.

В темной квартире впервые за эти годы я почувствовал, насколько мне не хватает Клер. После того как посмотришь в глаза смерти, тянет выговориться. И хочется, чтобы кто-то погладил тебя по плечу, сказал, что ему без тебя плохо, — хочется быть нужным.

Я зажег свет, плеснул в стакан водки, бросил лед и уселся на диван. Задымил сигаретой. Мысленно переключился на те шесть часов, что провел в обществе Мистера.

Ее шаги на лестнице я услышал после второй порции водки.

— Майкл, — донеслось с порога.

Я молча выпустил дым. Клер прошла в комнату и, увидев меня, замерла.

— С тобой все нормально? — В голосе прозвучала непритворная тревога.

— Да, — негромко ответил я.

Оставив сумочку и пальто на полу, Клер сделала шаг и склонилась надо мной.

— Где ты была?

— В госпитале.

— Ну разумеется. — Я отхлебнул из стакана. — А у меня денек выдался тяжелым.

— Знаю, Майкл.

— Правда?

— Знаю.

— Тогда где ты была?

— В госпитале.

— Шесть часов меня и еще восемь человек держал на мушке психопат. Их близкие примчались тотчас, потому что их это взволновало. Нам повезло, нас освободили, и что? Домой меня привезла секретарша!

— Я не могла подъехать.

— Ну разумеется! Как я не догадался?

Клер опустилась в стоявшее напротив меня кресло.

Мы сидели и смотрели друг другу в глаза.

— Нам запретили покидать госпиталь, — ледяным тоном отчеканила она. — Сообщили о ситуации с заложниками, сказали, что могут быть раненые. Это общепринятая практика: они предупреждают врачей, и те ждут.

Подыскивая слова для достойного ответа, я еще раз приложился к стакану.

— У тебя в офисе я все равно оказалась бы бесполезной. Я дежурила в госпитале.

— Ты звонила?

— Пыталась. Но телефоны у вас были отключены. Дозвонилась до полиции, и там мне подробно объяснили, что происходит.

— Все закончилось два часа назад. Где ты находилась все это время?

— В прозекторской. Хирурги не смогли спасти мальчика, попавшего под машину.

— Прости.

Я никогда не мог понять, как врачам удается сохранять самообладание, ежедневно имея дело с людскими муками и смертью. Мистер был вторым мертвецом, которого мне довелось увидеть.

— И ты меня.

Она отправилась на кухню и через минуту вернулась со стаканом вина. Некоторое время мы сидели молча. От общения оба давно отвыкли, так что оно давалось с трудом.

— Хочешь поговорить? — спросила она.

— Нет. Не сейчас.

Мне и вправду не хотелось. После пилюли и спиртного дыхание у меня стало прерывистым и частым. Я вдруг вспомнил, как спокойно и безмятежно держался опоясанный динамитными шашками Мистер даже тогда, когда размахивал пистолетом. Вот уж кого молчание нисколько не тяготило.

Молчание — единственное, что мне сейчас требовалось.

Говорить я буду завтра.