Франк Тилье - Переломы Страница 50

Почему папа так поступил со мной? Почему он винит меня в исчезновении Алисы настолько, что готов изгнать меня из своего сердца и убить? Я надеюсь, что в один прекрасный день она вернется. Раньше я никогда не молилась, но теперь каждый день прошу, чтобы злодей, который держит у себя мою сестру, отпустил ее. Ведь только очень злой человек мог сделать это.

Я не очень хорошо себя чувствую, дорогой дневник, и я больше не буду писать, потому что сегодня я умру. Все это ни к чему не приведет, и вокруг все становится хуже и хуже. Я долго об этом думала. Я прощаюсь с тобой.

Алиса грызет ногти. Эти откровения захватывают ее, переворачивают ей душу. Так вот откуда взялась могила! Еще одно безумие, рассчитанное на то, чтобы сломить Доротею? Как можно дойти до такого?

Ливан… Наверное, все идет оттуда. Там истоки зла.

Алиса переворачивает страницу. Ничего. Ни на ней, ни дальше.

Она закрывает лицо дрожащими руками. Кругом одно безумие.

Молодая женщина не успевает зайти дальше в своих раздумьях. Кто-то стучит в дверь. Она хватает дневник, выбирается из-под кровати и бежит в прихожую.

Алиса открывает дверь. Сердце замирает от изумления. От очень приятного изумления.

— Фред…

Когда на лице Фреда появляется слабая улыбка, Алиса задерживает дыхание, сердце начинает колотиться еще сильнее. Его улыбка ее успокаивает, по телу разливается тепло каждый раз, когда она видит его.

Она обнимает его, и от этого ей делается лучше. Он так красив. Светлые волосы спадают на плечи, щеки раскраснелись от холода. Теперь он медленно идет к ней, и Алисе больше не хочется убегать.

— Мне что, так и бегать за тобой повсюду?

Алиса смотрит на свои ноги, пожимает плечами, потом смущенно глядит прямо ему в глаза. Фред замечает ее волнение, нежно берет за руку. Алиса чувствует себя лучше, ей не страшно, она не сердится. Она ощущает какое-то умиротворение. Это чувство, может быть, похоже на любовь.

— Ты не можешь так и бегать за мной повсюду, Фред. Я не подхожу тебе. Да и никому другому.

Фред нежно проводит по ее щеке кончиками пальцев.

— Ты плакала?

Алиса отрывает тетрадку от груди и гладит ее.

— Это принадлежит моей сестре. Там говорится о моей юности, о нашей юности.

Фред хочет прочесть, но она не выпускает дневник из рук.

— «Моя разбитая жизнь. Доротея Дехане». Это дневник?

— Я нашла его в кабинете доктора Грэхема. Там написаны чудовищные вещи… Про моего отца. Про то, как он наказывал нас на ферме. Про его дикое, странное поведение.

Она глубоко вздыхает.

— Ох, Фред, сегодня я узнала про него столько страшного. Про то, что он делал в Ливане. Он ставил нас под горячий и холодный душ. Безумный…

Фред прижимает ее к себе, потом они идут в гостиную. Алиса продолжает свой рассказ:

— Понемногу я кое-что вспоминаю. Все, что со мной случилось, — это из-за него. Доктор Грэхем говорил о загнанных вглубь воспоминаниях. Он все знает, этот дневник был у него. Я должна повидаться с ним.

Фред вынимает из кармана какую-то бумагу.

— Я кое-что разузнал о нем. Его семья погибла в дорожной аварии. Жена и двое детей…

Алиса вздрагивает:

— Это ужасно.

Он протягивает ей листок:

— Держи… Это его адрес. Его не было в телефонном справочнике, но я разузнал. У уборщика в больнице всегда найдется пара-тройка знакомых — так можно раздобыть любые сведения о врачах.

Алиса берет бумажку.

— Смотри, — добавляет Фред, — похоже, твой психиатр живет в нескольких сотнях метров от своего кабинета. В Бре-Дюн…

— Он… Он должен был рассказать мне про этот дневник, про то, что творил мой отец. Он не имел права молчать.

— Может быть, у него были на то причины? Что, если он не хотел, чтобы ты столкнулась с теми кошмарами, о которых прочитала? А вдруг он просто хотел защитить тебя?

Алиса больше не знает, что думать, не знает, чему верить. Фред берет ее руки, сжимает их.

— Если хочешь, я провожу тебя к Грэхему.

Она смотрит в окно, выходящее на порт.

— Нет. Туда я должна пойти одна.

За окном солнце клонится к горизонту, облака окрашиваются в сочные фиолетовые тона. Что-то очень теплое прикасается к ее щеке, она поворачивается и со вздохом закрывает глаза.

— Я думаю, что… что я люблю тебя, Фред.

Она хватает свою куртку и, прижимая к себе журнал, выходит на лестницу. Они идут на улицу, она впереди, он за ней.

Алиса захлопывает дверцу машины. Фред стучит в окно:

— Скажи мне, что мы скоро увидимся…

Она опускает ресницы, потом снова обращает к нему огромные голубые глаза:

— Очень скоро. Твое предложение поработать на ассоциацию и пожить у тебя остается в силе?

— Конечно.

— Тогда я вернусь.

Она трогается с места и долго смотрит в зеркало заднего вида.

Ей так хочется снова оказаться в его объятиях.

53

Бре-Дюн… Алиса снова в городке, из которого уехала совсем недавно. С помощью карты она сразу же находит нужную улицу. На тротуаре стоит синяя машина Люка Грэхема. Дом зарос сорняками, деревья плохо подстрижены, а деревянные ставни серьезно пострадали от просоленного ветра.

На втором этаже горит неяркий свет. Семь вечера, в октябре в такое время уже темно.

Алиса выходит из машины, опускает воротник куртки. В руке у нее — дневник сестры. Она идет по аллее, чувствуя, что моральные силы уже на исходе. Ей кажется, ее тело весит несколько тонн, но сегодня вечером борьба должна закончиться. Она пойдет до конца, даже если это нанесет ей новые раны, даже если Люк Грэхем расскажет что-то невообразимое. Она хочет знать, что представляла собой ее жизнь, почему и каким образом отцу удалось превратить ее в призрак, слоняющийся среди живых.

Ей надо знать, должна ли она проклинать Клода Дехане.

Алиса звонит в дверь. Она уже представляет себе, как психиатр стоит перед ней с выражением упрека в серо-голубых глазах. Она ждет, но никто не отвечает. Она отходит, бросает взгляд на второй этаж.

— Доктор?

Никакого движения в ответ, но свет в окнах свидетельствует о том, что в доме кто-то есть. Она снова подходит к двери, звонит, с силой стучит в старое дерево. И вдруг дверь со скрипом открывается сама собой. Девушка робко просовывает голову в образовавшуюся щель, вновь зовет, и вновь никто не отзывается.

Любопытство и недоумение заставляют ее войти. Она идет мелкими шажками, ей не по себе. Все вокруг выглядит таким застывшим, таким холодным…

Никого. Она уже готова выйти из дома, но вдруг замечает на вешалке знакомый серый плащ.

— Доктор? Вы тут? Это Алиса. Алиса Дехане.

Теперь она идет к прихожей, ей вдруг почудилось там какое-то движение. Ускоряя шаг, она поднимается на второй этаж.

Тонкий луч света пробивается из-под закрытой двери. Алиса зачем-то стучит, хотя понимает, что не дождется ответа.

Она решается войти.

Внезапно чья-то рука хватает ее за щиколотку. На полу лежит умирающий Люк Грэхем.

— Алиса…

Девушка наклоняется:

— Доктор!

Грэхем из последних сил тянет ее к себе. Он пытается что-то прошептать. Хватает ее за руку и окровавленным пальцем выводит на ладони алую букву «X».

— Сарай… Вы должны… туда…

Глаза закатываются, пальцы разжимаются. Он испускает дух. Алиса пытается приподнять его и видит, что он лежит в луже крови. На спине у него — глубокая рана.

Крик не успевает сорваться с ее губ.

При виде крови мгновенно происходит диссоциация сознания.

Алисы здесь больше нет.

Николя пятится назад и через секунду уже сидит, прижавшись к стене. Взгляд испуганно мечется по сторонам. Со скоростью ящерицы Николя заползает под кровать. Там он съеживается и начинает тихонько напевать с закрытыми глазами, сжимая и разжимая кулаки, словно разминает глину.

— Чтобы орехи домой принести, домой принести, домой принести. Чтобы орехи домой принести… Надо орешник сперва потрясти, сперва потрясти…

Николя кое-как приходит в себя, он всегда поет песенки, когда ему страшно, когда папа может разозлиться. С песенкой легче все вытерпеть. Заигравшись с ворсом ковра, он не замечает, как возле двери появляются две ноги, обутые в защитные бахилы.

Ноги в бахилах становятся по обе стороны тела Люка Грэхема, рядом с ножом, который валяется рядом с психиатром.

— Ну что, Николя, пойдешь ко мне? — спрашивает приглушенный голос. — Я отвезу тебя обратно на ферму. Если мы тут задержимся, знаешь, что может случиться?

Николя нервно почесывает несуществующую корку на коленке. Он не хочет, чтобы папа заставлял его стоять с тяжелыми книгами в руках или запихнул его одетым в душ и ошпарил.

— Ты кто? — спрашивает он, не выходя из своего убежища.

Под кровать заглядывает голова в черном капюшоне. Николя слабо улыбается.

— Я уже видел твой капюшон рядом с папулей из окна своей комнаты, правда?