Елена Костюкович - Цвингер Страница 51

— Да пожалуйста! И подарю тебе Большой театр и Малую спортивную арену, — отвечала Антония, и Виктор ей простил банальность, которую она не могла чувствовать, и принял без возражений и обещания, и дары.

Глубокой ночью они опять разговорились. Много еще было мучительного, невысказанного.

— Кстати, знаешь, все эти разоблачения диссидентские, все публикации ваших ГУЛАГов, чем занималась твоя мама… Нет, я не спорю, мне они открыли глаза, и всем нашим тоже. Но они ослабили наше левое движение. Выбили почву из-под ног. За что держаться?

— Не знаю, Тоша, но тебе открыли глаза. Неужели это плохо? Лучше разве, когда перед глазами дым? Мы вот только что о дыме говорили. Дым — все ваши обобщения. Вы в дыму вечных косяков.

— Ой, кстати о косяках, я хочу тебя спросить: у вас в посольстве аптека хорошая?

— Не знаю, хорошая, швейцарские плохие не бывают, а что? Довольно странный вопрос.

— Знаешь, кое-какие лекарства надо бы купить без рецепта. Деликатные. Ну что ты, дурачок, не для себя. Ты подумал? Ты ведь меня уже знаешь. Пойди, пожалуйста, завтра и спроси, я напишу тебе на бумажке названия.

— Антония, не сердись, но я и не пойду, и не хочу обещать. Кому бы ты ни доставала, для этого человека ты, может, берешь или смерть, или тюремное заключение…

— Да ладно, забубнил, удод. Скучняга ты швейцарский, Виктор. А мне все же съездить кое-куда завтра придется. Ты посидишь, подождешь, и я, может быть, привезу тебе послушать Фабрицио Де Андре, которого тебе как раз пора и открыть и полюбить.

Короче, Тошенька снабжала тутошнего Боба Дилана меридилом из посольской аптеки. Вика попросил послушать, что он поет. Та поставила пленки — и Вика вспомнил: и мама это ставила. И снова подпал под гипнотическое обаяние актера-поэта. Поэт, Тоша говорила, просто погибает. Без лекарств погибнет обязательно. Из-за Олимпиады все въезды в Москву перекрыты. Наркоторговцев, о которых милиция и гэбэ ведали и от которых брали мзду, на это время из Москвы вытурили. Тоша с другими доброхотами остаются для трубадура практически единственным каналом. Ему, конечно, колют витамины для поддержки прямо во время спектаклей, но одно это продержать его месяц не может. Так почему бы все-таки Вике, заключила Тоша, не попробовать добыть лекарств в швейцарской аптеке.

— Его выступления ждали в Олимпийском городке, а он в разобранном состоянии! Придет в себя, если уколется, — возбужденно говорила Антония. — Я пришла к нему в дом за текстом для «Мале» по договоренности. Мы делаем для Афганистана «Красную звезду» и его стихи хотим поставить на первой полосе… Пришла, там куча друзей. Мне сказали: бери какой угодно стих. Но мы тут на нуле, загибается. Если не достанем меридила, то амфетамин, кетамин, морфий!

Виктор пересилил себя, сунулся в посольскую аптеку. Там так выпялились, что он раскланялся и деру дал. Ну, он не обаятельная дева. Это Антония умудряется что-то получать у итальянца-провизора.

Из гостиницы стало уже вообще не выйти. Ответственность за туристов. Днем и ночью — ваучеры, полотенца, неработающие краны, номера автобусов, Сара Симеони, Меннеа… На постоянном фоне бессмысленной песенки тех лет, другого, незнаменитого барда:

Ах, гостиница моя, ах, гостиница,На кровать присяду я, ты подвинешься…

В этой песне их больше всего забавляла строка «Переводим мы любовь с итальянского».

Так как уже дошло до откровенности интимнейшей, чем постель, Антония выложила, с какою целью, хромая в русском, упорно пробивалась в олимпиадские переводчицы.

Да он и сам давно догадывался.

Во-первых, Тошино пересиживание целого года в Москве, само собой, было не случайным. К этому привел тот самый итальянский карнавал. Пестрая клоунада, всякие блондинистые парики и цветные контактные линзы, которые выписывал подпольщикам сочувствующий окулист, потому что без рецепта цветные линзы не продаются. Неужели и впрямь в чем-то серьезном участвовала эта дурында?

— Ну, немножко в наружном наблюдении, в сопровождении.

Имелось в виду — для ограбления банков (как она важно произнесла — для реквизиции).

— И что, ты прямо грабила вместе с этими твоими бомбобросами?

— Лично меня большей частью привлекали на разведывание местности…

Все было, конечно, понарошку. Но в семьдесят девятом случилась облава. Полиция прошлась жесткой метлой по их капустнику. В ходе спецоперации седьмого апреля повылавливали крупную рыбу: шестнадцать подпольных командиров, среди которых Тони Негри, Оресте Скальцоне и Франко Пиперно из «Потере Операйо». Что делалось! Мели профессоров, архитекторов, владельцев книжных магазинов, врачей. Искали и находили оружие… А больше всего хватали разных мелких молокососов. Тогда и Антонии заломили руки и на полицейской «газели» доставили ее в участок с обвинениями в «подрывной групповой деятельности» и «вооруженном восстании против государства». Это тянуло на срок приблизительно в десятку. Могло повернуться и хуже. Из пыли забвения выкопали кошмарную статью, двести восемьдесят четвертую, «восстание, разжигание гражданской войны» — ее вообще вспомнили тогда впервые за все существование Итальянской Республики. Эта статья предполагает, между прочим, пожизненное заключение.

— Просто не повезло. Этот зверь, прокурор Калоджеро, решил начать именно с Падуанского университета, с политических наук, где я как раз на русистике училась.

— Счастливая ты. Меня Ульрих не пустил на Сьянс По. Пришлось поступать на филологию, вот я и бросил все на фиг на самой середине.

— Ну и я бросила все на фиг на самой середине, хоть мне на Сьянс По и разрешили поступить. Ступить. На тонкий лед. Такой у нас был лозунг, про «лед тонкий».

— А я в Париже в шестьдесят восьмом слышал лозунг не про лед, а про «песчаный пляж под булыжниками»…

Ее знакомцы замечательные умудрились, хотя и на периферии, бестолково засветиться и в каких-то расследованиях дела Моро, и в документах следствия об убийстве судьи Алессандрини, и в чем-то имеющем отношение к убийству журналиста «Коррьере делла Сера» Вальтера Тобаджи.

— Вся Италия обсуждала экспертизу голоса человека, звонившего на квартиру Моро. Хотя голосовая экспертиза вообще-то недостоверна и противозаконна.

— Помнишь, Тошенька, о голосовой экспертизе у Солженицына «В круге первом»!

— Ну вот именно что!

— Хотя в Америке, мне Ульрих говорил, уже имеются серьезные подвижки в разработке системы Voiceprint evidence.

— Да. Но Италии до них далеко. Все делается по-тупому. Вот в январе этого года вышел журнал «Эспрессо». С приложенной пластинкой, на которой запись звонка в квартиру Альдо Моро и звонка его ассистенту Франко Тритто о том, где искать труп. Публика должна была решать, похож ли первый голос на Тони Негри, второй — на Никотри. На обложке написано: «Стань и ты экспертом по голосу». Подумай, Виктор: какое у них право? Насчет Никотри? У него алиби! Отослали на экспертизу почему-то в Америку, профессору Този. А это продажная сволочь. Напишет все, что ему подскажут американские спецслужбы…

— Так о твоем аресте.

— Немного приятных воспоминаний о моем аресте.

И дальше Виктор, закусив губы до крови, иногда забывая дышать, слушал от Тоши, что с ними проделывали тогда в полиции. Как орали, чтоб признавались, будто у них подпольные группы по пять человек, военная школа, оружие, взрывчатка. Назвать имена, кто с кем в пятерке. Держали часами на коленях, обливали водой в холодной клетке, пекли в невентилируемых камерах, поили соленой водой. Как водится, не давали спать. Ну, доводили этих детей (а все, по памяти Тоши, там были подростки, дети) почти до психоза. И дети один за другим проборматывали чьи-то имена, не понимая часто чьи и в каком контексте допрашиватели их будут использовать.

— Мы еще как могли держались. Не то что Марко Барбоне. Или другие. Дело в том, что вот недавно, в восьмидесятом, приняли закон о смягчении наказания стукачам и доносчикам. Тем, кто сотрудничает с полицией. Патрицио Печи с апреля восьмидесятого выкладывает имена дюжинами… Роберто Сандало… Фьорони сдал всех.

Тошин отец тогда жил в Женеве и работал в Международном бюро труда. Узнав, что Антония арестована в Падуе, где ее дружки стреляли кому-то по ногам, а дальше и похитили какого-то профсоюзного деятеля из Национальной конфедерации, а дальше из какого-то окна у них вылетел шкаф и прибил стоявшего в оцеплении агента полиции, отец примчался, прошел по высоким кабинетам. Кто знает, что он там и кому наобещал, но девочку ему отдали. При условии немедленного удаления из Италии. Документы еще можно было убрать из дела. Не одну ее, кстати, вывели родители из служебного подъезда квестуры. Отец как раз тогда сумел от МОТа срочно оформиться в СССР, в Субрегиональное бюро для стран Восточной Европы и Центральной Азии. И организовал для Тоши стаж у себя в структуре. С применением ее русского. Зачаточного.