Жан-Марк Сувира - Фокусник Страница 51

— Итак, — начинает Люсьен, — у тебя все такой же скверный характер?

— Ну куда уж мне меняться! Не в сорок же лет переделывать себя. А ты? По-прежнему с удовольствием водишь такси?

— С еще большим, чем когда-либо. Я работаю, когда мне хочется, у меня есть возможность проветриться, не надо целый день сидеть дома с женой. Может, когда постарею — вот тогда упокоюсь. Ну, в общем, там видно будет…

Хозяин приносит рубец по-овернски и картошку.

— Попробуй-ка, дружище, а потом уж поговорим о деле.

Кармасоль хватает со стола салфетку, заворачивает ее себе за воротник рубашки, потом достает из кармана нож «лагиоль» с очень тонким, остро наточенным лезвием и нарезает хлеб. Мужчины говорят об Авейроне, о блюдах региональной кухни, о винах. Дюмон знает, что Кармасоль, как истинный деревенский мужик, себе на уме, перейдет к самому главному только после того, как набьет брюхо. И вот наконец он снимает салфетку и отодвигает от себя тарелку. Дюмон с нетерпением дожидался этого момента, но своего собеседника не торопит.

— Ты сегодня утром сказал мне, что занимаешься делом Фокусника. А я, просмотрев валявшиеся у меня газеты за предыдущие два-три дня, вижу, что там фигурирует только имя некоего Мистраля. Я даже краем уха слышал интервью этого Мистраля, но не обратил на него особого внимания.

Кармасоль поднимает на Дюмона свои проницательные голубые глаза, в них сквозит насмешка.

— Да, это в порядке вещей. Мистраль — номер два, считающий себя номером один. Поэтому с прессой общается он. А говорит он, как водится, только о себе.

На лице авейронца появляется понимающее выражение, и он продолжает:

— Фокусник — это не тот ли парень, что убивал мальчиков в начале девяностых? Все тот же?

— Ну, в общем-то да. Никто не знает, что с ним произошло за эти годы. Может, он сидел в тюрьме, может, болел — неизвестно. Короче говоря, он взялся за старое, и у нас на него ровным счетом ничего нет.

Дюмон двумя руками рисует в воздухе нули.

Кармасоль наливает себе вина, спокойно пьет, потом продолжает со своим грубоватым выговором:

— Сегодня утром я видел странного субъекта на Северном вокзале. Как я тебе уже говорил, маленького, очень худого, глаза — как два дула. Он с феноменальной ловкостью манипулировал игральными костями — я такого раньше никогда в жизни не видел. Зритель у него был только один — мальчик лет двенадцати. Несомненно, беспризорник.

— Неплохо, Люсьен; вижу, ты не утратил сноровки, все еще резв, и глаз наметан. Твое описание совпадает с имеющимся у нас. Может, это он и есть. И мальчик — как раз из той возрастной категории, что представляет для него особый интерес. Чем он там еще занимался?

— Да ничем. Наши взгляды встретились, и мне это не понравилось. У него был такой вид, словно он внимательно следит за происходящим вокруг. Рука вытворяла фокусы совершенно самостоятельно, а с ребенком он даже не говорил, вообще вел себя так, как будто ему до мальчика нет никакого дела.

— Ты видел, как он ушел? Один? Или с мальчиком?

— Сирил, я же еще не выжил из ума: если бы я увидел, как этот мужик уходит вместе с мальчиком, я бы ему задал пару вопросов. Нет, без мальчика. Я отправился встречать прибывавшего клиента, а когда оглянулся на скамейку — тот тип исчез, а мальчик продолжал сидеть. Мое такси стояло недалеко от входа, я машинально оглянулся еще раз, прежде чем сесть в машину, и мне показалось, что этот тип следил за мной, а потом спрятался среди пассажиров.

— Действительно, слишком много совпадений в твоем рассказе.

— Ладно, в таком случае, может, мне имеет смысл прийти к вам, чтобы вы составили фоторобот?

«Черт, — проносится в голове Дюмона, — ну вот. Я попал. Нельзя, чтобы он явился в следственный отдел».

— Я вот думаю, стоит ли… — с усилием произносит Дюмон, выкладывая на стол записную книжку и ручку. — Сначала опиши мне его, а потом вернемся к этому вопросу.

Будучи очень хорошим фликом, Кармасоль педантично и скрупулезно рисует словесный портрет виденного им человека — во всех подробностях, с предельной точностью. Дюмон задает ему очень четкие вопросы, Кармасоль отвечает на них или же просто говорит:

— Я не знаю.

Дюмон двойной линией подчеркивает словосочетание «темно-синяя длинная куртка», возникающее после того, как речь заходит об одежде этого типа.

— Полагаю, что пока тебе нет особого смысла приходить к нам и составлять фоторобот. При случае я покажу тебе те, что у нас уже имеются на данный момент, хотя они все и не слишком удачные. А теперь расскажи мне о самом вокзале. Где они сидели и все такое.

— Может, тебя туда отвезти, показать?

— Сейчас?

— А почему нет? Но прежде давай закажем еще рокфора, чтобы закончить с вином, а потом выпьем еще по чашке кофе.

Они выходят из ресторана под дождь. Кармасоль предлагает Дюмону воспользоваться его такси. В одиннадцать часов вечера на Северном вокзале царит совсем иная обстановка. Клошары сидят, прижавшись друг к другу. Несколько групп по три-четыре человека бродят туда-сюда в поисках драки. Большой вестибюль вокзала почти пуст. Кармасоль указывает Дюмону скамью, на которой сидели мальчик и тот тип. Дюмон, задрав голову, оглядывает помещение.

— Ищешь камеру наблюдения?

— Более того, камеры есть. Я приеду сюда позже, узнаю, работают ли они.

— Хорошая мысль. Только не слишком радуйся. Может, это и не он.

— Да, но все-таки надо проверить. Ты ведь сам меня этому учил.

Покидая здание вокзала, они проходят мимо группы молодых клошаров, окруженных собаками. Они просят милостыню в довольно нагловатой манере. Дюмон, не произнося ни слова, расстегивает куртку и показывает им, что вооружен. Группа беззвучно удаляется. На обратном пути приятели говорят обо всяких пустяках. Потом обмениваются номерами мобильных телефонов.

— Спасибо за все, Люсьен.

— Мне было приятно помочь, мой мальчик.

19

Истекшие два дня не внесли ничего нового в расследование дел, касающихся преступлений, совершенных Фокусником, и убийства мадам Детьен.

Фокусник все время начеку, он вкалывает и не возвращается ни на улицу д’Аврон, ни на Северный вокзал. Демоны сделали ему соответствующее внушение, и он понимает, что не имеет никакого морального права противиться их воле.

Утром третьего дня положение ухудшилось. Впрочем, день Фокусника начался как обычно: газета, кофе, обсуждение событий завсегдатаями бара у стойки. Никаких новостей, поэтому по телевизору на полную громкость включена какая-то спортивная ерунда. Старухи с черно-белыми волосами, напоминающими шахматную доску, наоравшей когда-то на него, уже несколько дней не видно. Черные низкие тучи протекают мелким изнуряющим дождем; восемь утра, день как будто не хочет начинаться. Фокусник высоко поднял воротник куртки, засунул руки в карманы и, втянув голову в плечи, спускается по улице Сен-Диаман. Он снова надел солнечные очки: у него возникла потребность прятать свой взгляд. И тут он узнает ее: полиэтиленовый пакет на голове, от дождя, в правой руке — большой мешок. Старуха идет ему навстречу, опустив голову, и разговаривает сама с собой хриплым голосом. Фокусник оборачивается: позади — никого; смотрит на тротуар напротив: никого; поднимает голову и оглядывает окна: никого, — и машин тоже нет. Мерзопакостная погода играет ему на руку.

Он продолжает идти как шел и одновременно вытряхивает из правого рукава в руку отвертку, после чего немного изменяет траекторию, смещаясь левее. Теперь старуха, находящаяся на расстоянии примерно четырех метров от Фокусника, поднимает голову. Она видит перед собой его невыразительное лицо; взгляд скрыт за солнцезащитными очками. Женщина мгновенно угадывает за ними глаза, источающие какую-то феноменальную ненависть. Ее охватывает ужас. Она раздувает свои слабые легкие, чтобы возопить: «Дьявол!» — но не успевает: ее пронзает что-то холодное и твердое, и меньше чем за две секунды сердце ее разрывается. Старуха заваливается на Фокусника. Он удерживает ее в вертикальном положении, крепко обхватив левой рукой, не забывая правой сжимать воткнутую в нее отвертку. Этот странный неподвижный балет — а издалека ведь можно подумать, что мужчина и женщина стоят, крепко обнявшись, и почти без насилия, — предваряет собой встречу старухи со своей смертью, наступившей спустя секунд тридцать, на улице Сен-Диаман. Фокусник, чувствуя, что старуха больше не двигается, осторожно сажает ее на землю, как раз между припаркованным автомобилем и парковочным счетчиком. Но удерживал он ее вовсе не из человечности, так как и в этот момент продолжал думать лишь о том, что резкие движения могут привлечь чье-то досужее внимание.

И идет он дальше не оборачиваясь. Старуха же так и сидит там, вцепившись в свой мешок и прислонившись к припаркованной машине. Потому и понятно, что самой своей обыденностью эта инсталляция не сразу обращает на себя внимание прохожих. Добравшись до конца улицы, Фокусник моет свою отвертку в водосточном желобе, наполненном дождевой водой, потом вытирает ее и убирает в правый рукав. Его машина стоит на бульваре Бланки. Он спокойно садится за руль, проводит обеими руками по волосам, пристегивается и тихонько отъезжает на бульвар Монпарнас, где обитает его первый на сегодня клиент.