Илья Бушмин - Ничейная земля Страница 51

Однако за годы работы опером он повидал многое. В этом мире происходили вещи и пострашнее суицида. Но смерть матери определенно стала для Кирилла травмой.

Тем не менее, Поляков был убежден: была и другая травма. Кирилл был шокирован смертями в Яме не меньше, чем ее обитатели. Возможно, даже больше многих других, раз не сумел сохранить контроль над мочеиспусканием.

И эта глубоко сидящая в его нутре рана открылась снова, когда на допросе Кириллу стали задавать вопросы про убитых девушек. Девушек с выколотыми глазами.

Полякова не покидало мерзкое ощущение, что он практически нащупал ниточку, дающую ключ ко всем ответам – но никак не мог ухватиться за нее. Как случайно попавший в рот волос, который ты чувствуешь каждым миллиметром своего языка, но который никак не можешь ухватить пальцами. Поляков продолжал курить, размышлять и смотреть в интернете видео с пресс-конференции Гапонова.

– …И я сейчас могу вам сообщить, что на допросах подозреваемый вел себя в крайней степени неадекватно. Он переходил от роли бога, которому дано решать, кому жить, а кому умереть, к роли маленького испуганного мальчика, который плачет и, простите, писается в штаны…

Маленьким мальчиком. Когда Поляков был свидетелем этой сцены, Кирилл не был маленьким мальчиком. 14 лет – уже не ребенок.

Поляков вспомнил допрос Кирилла. Как тот выл, забившись в угол камеры: «Ааа! Уйди! Отстаньте от меня все! Просто уйдите! Аааа! Не хочу!».

Поляков вздрогнул, озаренный догадкой.

А что, если тогда, 18 лет назад, стоя на краю оврага на окраине Ямы и глядя вниз на тело растерзанной и замученной до смерти девушки… А что, если Кирилл видел это не впервые? И в нем сработал страх, поселившийся тогда, когда он увидел подобную сцену впервые?

А что, если его мать…?

Поляков вскочил, чувствуя, как волна возбуждения подхватывает его.

А что, черт побери, если его мать не повесилась? Что, если она была убита тем же серийным убийцей, который продолжал убивать последующие… Поляков спешно подсчитал, сложив возраст Кирилла на момент начало убийств, 14 лет, и прошедшие с того сезона 18 лет, и вычленив из получившейся суммы возраст Кирилла, 3 годика, когда его мать умерла. Получилось 29 лет.

А что, если первое убийство из этой серии произошло 29 лет назад, и первой жертвой маньяка стала его, Кирилла, мать?

Поляков курил и нервно шагал по своей пустынной квартире, не зная, что делать. Он отмерял шаги по комнате и лихорадочно думал.

Как он мог проверить догадку? Сохранились ли какие-то записи о том факте, проходившем, как самоубийство? И если да, то где?

Может быть, маньяком был его отец или отчим?

Что вообще Поляков знал о Кирилле и его семье? Мысленно промотав все воспоминания, Поляков признал, что информации не густо. Он знал лишь то, что слышал в молодости от обитателей Ямы. А именно: после самоубийства матери Кирилл остался жить со своей бабушкой, выжившей из ума Людмилой Фокиной…

Поляков застыл.

Выжившая из ума, помешавшаяся на религии бабушка Кирилла.

Поляков вспомнил тот вечер, когда он стоял под козырьком веранды родительского дома, глядя на залитую дождем и утопающую в грязи улочку, по которой тенью брела пожилая женщина, похожая на иссохший потусторонний призрак. Даже несмотря на шум дождя, до Полякова доносилось ее невнятное бормотание.

Поляков бросился к ноутбуку. Видеоролик с интервью Гапонова, залитый в интернет, все еще шел. Поляков свернул его и открыл окно поиска. Пальцы застыли над клавиатурой, когда он принялся лихорадочно вспоминать слова матери.

«За Люськой-то присмотр нужен. Совсем на старость лет с ума выжила».

«Это как?».

«Еще больше в религию ударилась. Все вокруг грешники и будут гореть в аду, а она одна знает, как жить правильно… Молитвы бубнит, не переставая. Не здоровается ни с кем даже. Ей скажешь: „Привет, Люсь!“, а она знай себе бормочет».

Что бормочет? Поляков напрягал память так, что ему казалось, сейчас в голове что-то треснет. И вдруг слова вспомнились.

«Повели силой своей небесную», «враг и лихой супостат, отворотись», «Лети ты, сатанина лихая», и все такое, – говорила мать, сокрушенно качая головой. – А в глаза ее посмотришь, шальные они такие, безумные, и аж нехорошо становится, и хочется убежать от нее куда-нибудь…».

Пальцы Полякова запорхали над клавиатурой. «Повели силой своей небесную». «Враг и лихой супостат, отворотись». «Лети ты, сатанина лихая». Щелчок по кнопке enter.

Глаза Полякова пробежали по нескольким результатам.

«Враг и лихой супостат, отворотись, отстранись от рабы Божьей (имя), отныне по всю жизнь ее, во весь век. Полети ты, сатанина лихая, прочь от нас в старое время, в озеро Гомор и Содом, в бездну преисподнюю, там и будь проклят отныне и вовек. Аминь, аминь, аминь».

Поляков кликнул по ссылке. Страница с результатом поиска открылась в новом окне. Длинный, почти на страницу, текст, начинавшийся со слов «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа». Над текстом виднелся заголовок, гласящий: «Заговор от нечистой силы в доме».

Заговор. От нечистой силы. В ДОМЕ.

Кирилл не жил со старухой Фокиной уже много лет. Он перебрался в город и купался в деньгах, вырученных от продажи квартир убитых им одиноких стариков. В Яме Кирилл бывал разве что в логове своей банды… Так почему старая Фокина продолжала, как заведенная, все эти годы бубнить заговор, изгоняющий нечистую силу из дома?

Все было связано с Кириллом. Но серийным убийцей девушек был не он. Имя маньяка скрывалось в прошлом Кирилла Фокина.

Поляков бросился в прихожую и схватил ветровку. Подумав, шагнул назад в комнату и в нижнем ящике пластикового комода нашел завернутый в полотенце металлический предмет. Травматический пистолет и магазин. Рядом была коробочка с патронами. Поляков воткнул в обойму восемь из них, дослал один в ствол, передернув затвор, после чего вставил в обойму еще один, девятый, патрон.

Спрятав травматик за поясом и нацепив на голову капюшон, Поляков бросился по лестнице вниз.

До центра он домчался на такси, которое поймал прямо на Котова. Постовой на проходной даже не собирался пропускать его просто так. Поляков настоял, чтобы тот позвонил наверх и сообщил о его визите.

Белянский, начальник отдела по расследованию особо важных дел городского СК, согласился принять опального полицейского, но никакого восторга по этому поводу не испытывал.

– Послушайте, молодой человек… – устало заговорил он, когда Поляков перешагнул порог кабинета.

– Я к вам последний раз обращаюсь, – заверил Поляков. – Мне больше не к кому.

– Мне некогда.

– Найдите пару минут! Это важно. У вас есть биография Кирилла Фокина? Вы установили хоть что-нибудь о его прошлом и прошлом его семьи?

Белянский терпеливо вздохнул.

– Мы послали пару запросов в Омск, откуда их семья перебралась около 30 лет назад. Запросили все, что было, в паспортном столе, поликлинике…

– У Кирилла Фокина был отец, отчим или брат? – выпалил Поляков.

Белянский нахмурился. За этим его выражением было что-то еще, кроме простого удивления. Поколебавшись, Белянский открыл сейф и кивнул Полякову на стул напротив:

– Присядьте.

Через минуту Поляков знал все.

Пазл сошелся.

10

Малолитражка Кати с трудом продиралась по утопающей в грязи улочке. Дворник со скрипом прогонял с лобового стекла потоки воды, чье место немедленно занимали новые тяжелые и частые капли. Катя толкала автомобиль вперед на второй передаче, чтобы избежать прокрутки колес – тогда они непременно увязнут в грязи, и машину придется выталкивать из болота вручную.

– Ты помнишь, где это?

Катя кивнула.

– Очень хорошо помню. Если все так, как ты говоришь, то там все и началось.

Справа показался домик, от вида которого у Кати сжалось сердце. Палисадник разрушен. Окна заколочены. Ворота покосились, а калитка отсутствовала. Но во дворе виднелся старый мотоцикл, спрятанный от дождя под облепившем его куском брезента.

Дом, в котором она родилась и выросла.

– Не хочешь, не смотри, – сказал Поляков.

– Когда мы уехали… Что с ним стало? С домом?

– Через пару месяцев там поселилась большая семья азиатов. Из Таджикистана, кажется. Муж, жена, пятеро или шестеро детей. Говорили, что они торгуют наркотиками. Но я не могу сказать точно.

Интересно, кто жил там сейчас. В голове Кати пронеслись годы, проведенные там. Годы беззаботного детства, наполненные смехом и любовью. И последнее лето их жизни в Яме, после которого Мазуровы больше не могли оставаться здесь.

– Куда сейчас?

– Я помню дорогу, – глухо сказала Катя.

Все началось два часа назад. Катя помогала матери со стиркой, когда зазвонил ее сотовый телефон. Увидев, что звонит Поляков, она не хотела брать трубку. Почему – непонятно. Возможно, в ее психике увольнение и уход от Кости действительно завязались в причудливый узел очередного бегства, и Катя не могла впускать в свою новую жизнь ничего и никого из старой. Даже Полякова.