Уоррен Мерфи - Вторжение по сценарию Страница 52

– Я отдам войскам на границе города приказ вернуться в центр, поспешно предложил Исудзу. – Если мы сосредоточим наши силы, то сможем продержаться дольше.

Немуро Нишитцу отрицательно покачал головой. Его взгляд рассеянно блуждал по разложенным на столе бумагам.

– Нет, – проговорил он. – Они не станут использовать наземные войска.

Как и мне, им отлично известно, что беспрепятственно пересечь пустыню пехоте не удастся.

– Что же они, в таком случае, сделают?

– Американцы не будут посылать сюда войска – теперь это уже слишком поздно. Меньше, чем через двенадцать часов их величайший герой будет повешен, и за его предсмертной агонией будут наблюдать миллионы телезрителей. Никакие войска не успеют этого предотвратить. Они вышлют самолет.

– И мы его собьем! – вскричал Исудзу. – Я предупрежу наших перехватчиков. – Нет, – холодно отозвался Нишитцу. – Я запрещаю тебе! Только так мой план может осуществиться. Город настолько отрезан от всего окружающего мира, что, однажды захваченный, уже не может вернуться в прежние руки.

Американские военные, если у них есть хоть капля мужества, должны прибегнуть к самой последней мере – стереть пятно позора, этот город, с лица земли.

– Неужели вы хотите сказать...

– Подумай, какая в этом кроется ирония, Джиро-кан. Америка, величайшая из ядерных держав мира, неприступная для любого захватчика, вынуждена уничтожить собственный город своими же силами. Один удар, и позор Хиросимы и Нагасаки испарится, как утренняя роса. Одна бомба, и Япония отомщена.

Подумай, как будет гордиться нами император.

Ошарашенный, Джиро Исудзу стоял, открывая и закрывая рот. Он просто не мог выговорить слов, уже готовых было сорваться с его губ.

На лице Немуро Нишитцу появилась скупая улыбка. Внезапно он удивленно приподнял брови, и оглушительно чихнул. Дрожащей рукой он принялся шарить по столу в поисках носового платка.

В зале для чрезвычайных совещаний президент выключил телевизор и повернул к застывшим с каменными лицами членам Высшего Военного Совета.

Каждый из их знал, о чем сейчас думает главнокомандующий, но никто не осмеливался произнести это вслух прежде него.

– Мы не можем этого допустить, – хрипло проговорил, наконец, президент.

Налив из графина воды, он жадно отпил несколько глотков и прокашлялся. – Я хочу, чтобы бомбардировщик находился в полной боевой готовности, но не вылетал, пока я не отдам приказа. Возможно, выход все же есть.

Члены Совета бросились отдавать приказания к своим телефонным аппаратам.

На авиабазе Касл в Этуотере, штат Калифорния, для полета к Юме был выделен Б-52, один из бомбардировщиков 93 эскадрильи. На борту его была одна-единственная атомная бомба, и пилоты уже сидели в кабине самолета, проверяя перед полетом бортовые системы. Они еще не получили приказа, но в глубине души со страхом догадывались, каким он будет.

В песках Юмской пустыни, человек, идущий размеренной механической поступью, продолжал свой путь. Его горящие, словно уголья, глаза были устремлены вперед, туда, где за горизонтом в темноте лежал город, а монотонно опускающиеся на землю ботинки по прежнему не оставляли следов.

Глава 20

В Юме наступил сочельник. Солнце медленно опускалось за горизонт, и, наконец, скрылось за Шоколадными горами, оставив за собой лишь отблески своего былого сияния. Наступил «волшебный час».

Ровно в пять часов пятьдесят пять минут на вершине холма, с которого открывался вид на город, появился человек. Болтавшиеся на нем лохмотья были когда-то армейским камуфляжем, белая футболка потемнела от пыли, черные штаны казались теперь бежевыми. Стоявшего на холме не заметил никто, зато все услышали его слова.

Словно раскаты грома разнесся над городом его голос, и, хотя под горевшим холодным огнем взглядом незнакомца лежал город с пятидесятитысячным населением, слова его ясно слышал каждый из обитателей Юмы.

– Я посланец Шивы, Дестроера, несущего смерть и разрушающего миры. Кто тот нечестивец, который посмел бросить мне вызов?

Услышав эти слова, задремавший в своем кресле Немуро Нишитцу встрепенулся. Дрожащей рукой он нашарил стоявшую рядом трость и поднялся из-за стола, но тут же опустился обратно. Ноги его дрожали.

– Джиро-кан, – сипло позвал он. – Джиро!

Через секунду в кабинет вбежал Джиро Исудзу, на лице которого отразилось недоверие вперемешку с замешательством.

– Вы тоже это слышали? – с порога спросил он.

– Выясни, кто говорило, – приказал Нишитцу. – Но сначала, помоги мне перелечь на кушетку. Я неважно себя чувствую.

– Что случилось? – с беспокойством спросил Исудзу, склоняясь над хозяином, чтобы тот мог опереться на его плечо. Когда старик поднялся на ноги Джиро был поражен, насколько мало тот тщедушен и хрупок.

– Ничего страшного, – просипел Нишитцу, пока его помощник не то повел, не то перенес его на кушетку. – Наверное, простудился. Это скоро пройдет.

– Я пошлю за доктором. В вашем возрасте даже к простуде не стоит относиться пренебрежительно.

– Да, доктора. Но сперва выясни, откуда шел тот голос. Он наводит на меня ужас.

– Конечно, сэр, – кивнул Исудзу и выбежал из комнаты.

Девятый помощник режиссера Минобе Кавасаки оглядывал темную линию горизонта в бинокль. Он был уверен, что голос прозвучал откуда-то с севера.

Кавасаки выглядывал из люка на башне Т-62. Из Императорского Командного Пункта – бывшей мэрии города Юма – ему был отдан приказ захватить того, чей сверхъестественный голос прогремел над городом. Кавасаки считал, что так могло говорить только какое-то божество или демон.

Взгляд японца пробежал по склону возвышавшегося неподалеку холма.

Окрашенная отблесками зашедшего солнца синева неба понемногу переходила в индиго, кое=где уже поблескивали звезды.

Внезапно Кавасаки вскрикнул – взгляд его встретился с приближенной биноклем парой глаз, словно пронизавших его душу нестерпимым ужасом. Эти глаза наводили на мысли о мертвых планетах, вращающихся в ледяной пустоте космоса.

Дрожащей рукой японец снова навел бинокль на холм, пытаясь отыскать фигуру испугавшего его человека. Судя по внешнему виду, он вовсе не был похож на бога. Глаза глубоко запали на истощенном лице, горло словно было выкрашено в синий цвет. Однако это была не краска – слишком естественным казался оттенок. Шея незнакомца была покрыта ужасными синяками, которые бывают только у людей, сломавших себе шею. Кожа на лице и обнаженных по локоть руках была обожжена солнцем.

Внезапно, к ужасу Кавасаки, глаза незнакомца уставились прямо на него, и он начал спускаться с холма, дергано, то и дело спотыкаясь, но все же с леденящей душу целеустремленностью.

– Механик! – завопил Кавасаки. – Тот, кого мы ищем, идет сюда!

Вздрогнув всем корпусом, Т-62 сдвинулся с места. Девятый помощник режиссера судорожно вцепился в установленный на башне крупнокалиберный пулемет. Ему было страшно, хотя в руках приближающейся фигуры не было видно никакого оружия.

Командуя водителю, Кавасаки направлял танк по окраинным улочкам. Дойдя до подножия холма, фигура незнакомца скрылась из вида, так что теперь оставалось лишь догадываться, откуда он войдет в город.

Свернув на одну их жилых улиц, сразу за которой начиналась пустыня, Кавасаки понял, что угадал. Прямо на него, словно восставший из могилы мертвец, шел человек с наводящим ужас взглядом, ровно, бесстрашно, как будто машина.

В приказе говорилось, что незнакомца нужно было захватить живым, и Кавасаки уже начал было об этом сожалеть. Повысив голос, он прокричал:

– Предлагаю сдаться Императорским Оккупационным Войскам!

Идущий на него человек не ответил, его пустые руки безжизненно раскачивались в такт шагам. Кавасаки нацелил пулемет на худощавую грудь противника. Ткань футболки так плотно обтягивала его ребра, что их фактически можно было пересчитать.

Незнакомец даже не дрогнул. Он целенаправленно продолжал идти вперед, почти неслышно ступая запыленными ботинками по асфальту. Интуитивно, Кавасаки нырнул в башню, чтобы добраться до рычагов управления. Покрутив одну из ручек, он опустил пушку так, что теперь она была нацелена на грудь приближающегося противника.

Раздосадованный тем, что вид огромного дула пушки никак не подействовал на незнакомца, Кавасаки опять схватился за пулемет и дал короткую очередь в землю прямо у него перед ногами. В стороны полетели куски асфальта, но человек с помертвевшим взглядом, казалось, не обратил на это никакого внимания.

– Я не обязан брать тебя живым! – крикнул Кавасаки. Это было ложью, но он просто не знал, что еще сказать. Если придется пустить оружие в ход, как он объяснит тот факт, что у убитого даже не было при себе оружия?

Вторая очередь, пущенная Кавасаки, прошла над головой незнакомца, и оказалась столь же малоубедительной. Человек продолжал идти, словно страх смерти был ему абсолютно неведом.