Арсен Ревазов - Одиночество-12 Страница 53

Мы без всяких приключений купили билеты в СВ вагон. А потом журналы, книги, видеокассеты, CD плейер и минимальный джентльменский набор дисков.

Супермаркет осчастливил меня Red Label'ом, оказавшись неспособным на большее. Вернувшись к бабушке мы, распихали свежезакупленные вещи по сумкам и пакетам и пошли гулять по городу.

Маша по моему совету позвонила каким-то дальним родственникам и попросила их предупредить своих родителей, что она ушла от Германа и уехала в романтическое путешествие.

Звонить напрямую им домой она не может, так как боится, что Герман будет пытаться вычислить ее с помощью не то бандитов, не то ментов. Из ее слов родители должны были понять, что на самом деле она просто боится объяснения с ними, но при этом у нее все в порядке. Не считая потери мужа.

Я отправил маме телеграмму на работу: «Живы здоровы путешествуем целуем маша иосиф». Вернулись не поздно и легли, чтобы поспать хоть несколько часов. Московский поезд на Владивосток проходил через Вятку в 5 утра. В три тридцать мы проснулись и начали собираться на вокзал.

Заспанная бабушка вышла нас провожать. Голос ее был удивительно строг. Когда она увидела, что мы не понимаем ее намеков, и уже совсем готовы уйти, она посмотрела на потолок и сказала, обращаясь к лампочке.

– Не выпить на посошок – пути не будет.

Я молча, со значительным видом, открыл бутылку виски и разлил ее по трем моментально принесенным бабушкой чашкам.

– За дальнюю дорогу, бабуль!

– Да. За данную вам судьбою дорогу. Чтоб хранили вас матушкины слезы. Чтоб не теряли вы, чего не находили. Чтоб светил вам свет истинный и целебный. И чтоб хватило дороги на вас двоих.

Договорив, бабушка аккуратно выпила, не поморщившись. Мы переглянулись и тоже выпили. Я посмотрел на часы – четыре утра и покачал головой:

– Да. Дорога… Главное, чтоб не бескайфовая.

Мы быстро распили с бабушкой бутылку виски, укрепив репутацию людей, пропивших самолет, а потом еще раз попрощались. Уже гораздо теплее.

Вскоре я с интересом изучал СВ-вагон поезда Москва – Владивосток. Невероятная чистота. По коридору тянется белая льняная дорожка. В туалете – гигиенические пакеты, накладки на унитаз, 2 вида жидкого мыла, одноразовые полотенца. В купе – видеодвойка. Хрустящее белье. Наборы печений, конфет и джемов.

Мы поохали чудесам министерства путей сообщения. Потом стали пить чай, заботливо внесенный рыженькой проводницей.

Потом я спохватился, что от радости, суматохи и множественных перемещений в пространстве я забыл спросить Машу о самом главном. Зачем, собственно, мне нужно было бросать монастырь и лететь в Москву?

– Маша! Я, кажется, забыл спросить тебя о самом главном…

– О… Все-таки вспомнил! С какого места начинать?

– С нашей последней встречи. Перед этим чертовым казино.

– Мы с Олей от тебя ушли. И ты пошел в свой ГП. На следующий день, если ты помнишь, мы с тобой договорились встретиться. Но ты пропал. А ближе к вечеру мне позвонил Матвей. И загробным голосом сказал, что тебя посадили по обвинению в убийстве. Я понеслась с какими-то вещами и деньгами в милицию по адресу, который он дал. Меня жестко послали. Сказали, что тебя там уже нет.

– Врали.

– Понятно. У них такая работа. Им за это деньги платят. Я поехала в прокуратуру. Мне сказали, прийти завтра. Назавтра я поняла, что исчез Матвей. Я кое-как через его контору нашла телефон Оли. Она сказала, что Матвей в психушке. Тут мне стало плохо. Совсем. Я связалась с твоей мамой. Мы с ней проводили дни и ночи между прокуратурой, СИЗО и адвокатами. Бесполезно. Я поняла, что ситуация еще серьезней, чем она мне вначале показалась. Потому что за это дело никто даже браться толком не хотел. Кроме адвокатов, естественно. А они даже свидания не могли добиться. Да что там свидания? – Передачи! Слыханное ли дело?! Прилетал Антон. Говорил, что он кого-то зарядил. Но что получится – не знает. Я от отчаяния пожаловалась Герману. Думала, может его знакомые помогут?

– Оригинально. Муж помогает вытащить из тюрьмы любовника?

– Я была в ужасном состоянии. И не знала, что делать. Герман меня послал. И сказал одну странную фразу. Что ты далеко зашел. Я спросила: «В каком смысле?». Он тут же отыграл назад. Сказал: «В смысле отбивания меня у него». Я даже подумала, не он ли тебя заказал.

– Да ты что! Он же у тебя историк! А историк – значит теоретик. Хм… – Мне пришла в голову забавная мысль. – Знаешь, как называются практикующие историки? – Геополитики! Но настоящих геополитиков в России – мало. Каждый, кто пытается называет себя геополитиком, обычно не знает чем отличается Столетняя война от Тридцатилетней. А лезет в сложные отношения между Россией и Западом, демонизируя их со всей дури.

– А это важно? Знать про Столетнюю войну?

– Конечно, важно. Представь себе человека, который называет себя шахматистом, но забыл выучить несколько тысяч классических партий и этюдов, которые игрались до него. Поэтому он вынужден по ходу игры просчитывать то, что давно всем известно.

– И что?

– Он проиграет.

– Все равно Запад нас не любит. И Запад нас боится. И Запад хочет, чтоб мы или сдохли или ослабли до полусмерти.

– Маша, ну что за детский сад. От тебя я этого не ожидал. Представь себе, что ты живешь в деревне. В большой деревне. И у тебя есть сосед. Он недавно откинулся с зоны. Пьет. Буянит. Бьет жену смертным боем. Хуже того – бьет собственных детей. А в случае чего может и на тебя наброситься. Ты бы хотела, чтобы такой сосед был сильным? И другой вариант – нормальный сосед. С ним можно выпить. Он помогает тебе советом. У него можно занять денег. Жена и дети у него – отличные. При этом если на тебя нападут пьяные уроды из соседней деревни, он пойдет за тебя драться. Вместе с тобой. Ты бы хотела, чтобы был сильным он? Запад хочет, чтобы Россия была цивилизованной с европейской точки зрения, которую он, возможно, нескромно считает общечеловеческой. Чтобы русские были не хуже и не лучше французов, англичан и немцев. Или испанцев. Или итальянцев. Другие. Конечно, другие. Но не хуже и не лучше.

– Допустим. Но какое отношение это имеет к истории, которую я тебе рассказываю?

– Все имеет отношение к истории.

– Я говорила о Германе. Кажется, вы с бабушкой напились.

– Бабушка тут не при чем. Герман знает историю. Но если бы он мог что-то сделать… У него было для этого полтора года! Кстати, я уверен, что он меня не заказывал.

– Конечно, нет. Но что ты про Германа знаешь?

– Теперь знаю, что у него есть телефон горячей линии хатов в Москве. До этого знал, что он занимается медиевистикой. Преподает в университете. Меня только удивляло, откуда в вашей семье нормальные деньги. Но я думал, что гранты какие-нибудь. Сорос. Или европейские коллеги не дают умереть с голоду. Ну и родители конечно. Как минимум, твои.

– Вот и я так думала. Но фраза, что ты далеко зашел, меня удивила. Потому что ты, правда, далеко зашел. А вот откуда про это знает Герман? Я бы про это забыла. Но тут Герман засобирался в командировку. И не в Европу, как обычно. А в Эквадор.

– Для историка средних веков – место странное.

– Именно. Но я же помню твой рассказ о двухголовых змеях и высушенных головах. Я насторожилась. Спросила в шутку, что историкам делать среди индейцев. Он тоже отшутился. Сказал, что есть параллельные процессы развития цивилизаций. И его это интересует.

– Это, может, и не шутка.

– Может быть. Но меня все эти истории так довели, что я стала нервной. И подозрительной.

– Понимаю. Если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят.

– Вот именно. Однажды я прихожу домой из магазина. Герман не слышит, что я вошла, потому что говорит по телефону. И говорит фразу типа: «Мне нужен допуск к закрытому архиву 17-го века». Я вздрогнула. Ты понимаешь, что это значит?

– Нет, не понимаю. Какие, к чертовой матери, могут быть секреты о 17-м веке?

– Вот именно. Значит, понимаешь. Я сказала «привет». Пошла на кухню разгружать сумки. Он продолжил говорить на ту же тему. Но из-за того, что я вошла, объяснялся общими словами.

– Ты очень наблюдательна!

– Не очень. Может, и до этого такие разговоры происходили. А я не обращала внимания. А тут… Словом, я заглянула к Герману в кабинет. Там включен компьютер. А его рядом нет. Он – у телефона в салоне. Он же не знал, что я приду. Обычно он меня к своему компьютеру не подпускает за версту. Ни в интернет выйти. Ни поиграть. Если я вхожу к нему в кабинет, он тут же закрывает все файлы. Объясняет, что у него такая привычка. Любит privacy.

– Ты увидела включенный компьютер и ощутила себя подругой Джеймса Бонда.

– Да. Меня довели эти совпадения. Я бы в жизни на это не пошла. Но – ты в тюрьме. Герман говорит, что ты далеко зашел. А сам собирается в Эквадор. И просит допуска к секретным документам 17-го века. Не чересчур ли?

– Согласен!

– Я тихо подошла к компьютеру. Просто посмотреть. А там…