Дж. Фридман - Против ветра Страница 54

Я встречаюсь взглядом с Полом, Мэри-Лу, Томми. По их виду ясно, что они думают о том же самом.

— У меня больше нет вопросов, — говорю я, обращаясь к судье.

— Обвинение закончило допрос свидетеля, Ваша честь.

28

— Старик, я не убивал его. Поверь.

Мы с Одиноким Волком сидим за столом друг против друга в зале ожидания, расположенном в подвале суда. Резкий свет ламп над головой придает Одинокому Волку зловещий вид, под глазами, почти не видными в полумраке, залегли глубокие тени. Лицо у него, как у трупа. Вид по-прежнему угрожающий, но события сегодняшнего утра, связанные с появлением брата, сильно его испугали. Впервые я заметил, как его охватил страх, который он не сумел скрыть.

— Дело не во мне, — отрицательно качаю я головой, — а в двенадцати присяжных, это они должны тебе поверить.

— Старик, я тут ни при чем, черт побери! — Он мнется. — Ты еще веришь мне?

Я на мгновение задумываюсь. Здесь все должно быть ясно, я обязан быть с ним откровенным.

— Какая разница? Я твой адвокат и делаю все, что в моих силах, чтобы защищать тебя. — Я словно пытаюсь стряхнуть какое-то жуткое наваждение. — Если уж на то пошло, то да, верю. Хотя сейчас предпочел бы не верить.

— Почему?

— Потому что тем больше будет разочарование, если мы не сумеем вытащить вас из этой передряги.

— Сколько у нас шансов?

— Если полагаться на факты, процентов восемьдесят, а то и девяносто, а если на эмоции, то… немного.

— Пятьдесят на пятьдесят?

— Меньше. Пока. — Я встаю с места. — Мне пора на работу. Нужно пройтись еще раз по заключительной речи.

Входит охранник, надевает на него наручники. Выходя, он оборачивается ко мне.

— Я его не убивал.

— Хорошо, но ты также сказал мне, что брата для тебя не существует.

— Да. — Он отводит глаза. — Для меня не существует.

29

— Господа присяжные…

Мир — сцена. Здесь тоже сцена, но только моя. Зал со сводчатым потолком, судья, восседающий на возвышении в черной мантии, обвинители, дожидающиеся своей очереди, мои коллеги по этому делу, сидящие за одним столом, подсудимые. Все они смотрят на меня, слушают меня. Настоящий театр, где все — как в настоящей жизни. Я сгораю от нетерпения. Возбуждение переполняет меня. Одни адвокаты приходят от этого в ужас, другим справиться со стрессом не под силу. Зато третьи чувствуют себя как рыба в воде, это их родная стихия. Они-то и есть те короли и королевы, которые правят бал в суде, его краса и гордость.

— В некоторых свидетельских показаниях, которые вам довелось услышать, в уликах, которые были здесь представлены, наличествует определенная крупица истины. Такое впечатление, что ищешь золотую жилу, — знаешь, что она есть, но иной раз трудно определить, так это или нет, а еще труднее до нее добраться и добыть золото. Приходится отделять золото от всего того, что лишь выглядит как золото, однако таковым не является, от всего того, что может сбить с толку, направить по ложному пути, увести в сторону от того, что тебе нужно. А нужна тебе истина. Не месть, не деньги, не желание решить проблему, оказав таким образом услугу обществу. Тебе нужна истина, надо ее найти и строго ею руководствоваться, не обращая внимания на то, как смотришь на нее и ты сам, и общество, и на то, как, по-твоему, «должно быть». Вам предстоит установить истину и решить, убил Стивен Дженсен, мужчина, сидящий перед вами, человека или нет.

Я произношу свою заключительную речь последним из адвокатов. Первым выступал Томми — нам хотелось, чтобы первым был человек, к которому присяжные невольно прониклись симпатией, к тому же его подзащитного, Гуся, защищать легче всего. Затем настала очередь Пола со своим малышом — прямая противоположность Томми. За ними — Мэри-Лу.

Я выступаю последним, потому что несу ответственность за это дело. Я привлек к нему остальных, мне предстоит сделать последний надрез и перерезать пуповину. К тому же ведь я звезда, на которую приходят поглазеть, которую будут показывать по телевизору. Эгоизм чистой воды, не отрицаю, ну и что? Я заработал это право, так на самом деле и есть.

Главное внимание я уделяю анализу того, в какой последовательности развивались события, если судить по показаниям свидетелей обвинения, прежде всего Риты Гомес и доктора Милтона Грэйда, а также тому, насколько можно верить свидетелям, особенно Рите Гомес и в меньшей степени Джеймсу Ангелусу, этому братцу-перевертышу.

Две схемы на стендах расположены так, чтобы их четно видели и со скамьи присяжных, и с судейского места. На одной из них, крупномасштабной карте района, обозначены бар «Росинка», где рокеры подцепили Риту, и то место в горах, куда они ее отвезли (и где впоследствии был обнаружен труп), и мотель, где она работала и откуда (по ее словам) они и похитили Бартлесса и тоже отвезли его в горы. Там же и 14-я автострада, ведущая из Санта-Фе в Альбукерке, где они заправлялись и завтракали. Вторая схема воспроизводит время всего, что происходило между двумя ночи и полуднем. Таблица разделена на графы, соответствующие получасовым промежуткам, напротив каждой оставлено чистое место: 2.00 — 2.30……….. и так далее. Между двумя схемами поставлен большой макет часов с передвижными стрелками.

Не торопясь, почти академично я излагаю присяжным события в той последовательности, в которой о них рассказывала Рита Гомес, — о ней ведь сейчас речь. Если мы сумеем показать, что того, о чем она говорила, просто не Могло быть, если опровергнем ее версию происшедшего, то с полным на то основанием можем надеяться на вынесение оправдательного приговора.

— В два ночи они уехали из бара, — говорю я. — Несколько свидетелей, включая госпожу Гомес, показали это. Так что тут все ясно.

Напротив графы «2.00» я пишу: «Выехали из бара» и перевожу стрелки на два часа ровно.

— Они поехали сюда, — указка моя следует по дороге в горы, до того места, где, как она говорила, они остановились и где впоследствии был найден труп. — Судя по карте, подготовленной и заверенной Управлением дорог штата Нью-Мексико, расстояние составляет двадцать семь миль. Дорога извилистая, на ней особенно не разгонишься. Скорость ограничена сорока милями в час. Но предположим, они ехали быстрее и добрались до места за полчаса. — Напротив графы «2.30» я пишу: «Прибыли на место предполагаемого преступления».

— По ее собственному признанию, она вступала с каждым из них в половые сношения по два раза. Даже если допустить, что этому предшествовали любовные ласки, а я не думаю, господа присяжные, что потаскушка, берущая по пятнадцать долларов за раз, способна на ласки, — говорю я, выжидая, пока этот намек, призванный показать, что она за штучка, отложится в их памяти, — даже если все ее общение с ними свелось к грубому, быстрому, грязному половому акту, это заняло как минимум еще полчаса. — Снова пауза. — Обратите внимание, жестко ограничивая время, я сознательно иду на ущемление интересов своего подзащитного, но хочу, чтобы у вас появилось побольше оснований усомниться в ее показаниях. О'кей, значит, полчаса занял секс.

Я заполняю графу «3.00», передвигаю стрелки часов.

Вместе с присяжными мы воссоздаем события той ночи, исходя из показаний главной свидетельницы со стороны обвинения. Сколько времени понадобилось им на то, чтобы вернуться в мотель? Сколько ушло на то, чтобы, как она говорила, трахнуться еще разок и выпить пива? Сколько с ними спорил и боролся Бартлесс? Сколько ушло на то, чтобы утихомирить его и вместе с ней заставить сесть в машину?

— В машину, которой не было и в помине, — заявляю я. — В машину, о которой никто никогда даже словом не обмолвился. В машину, которую никто никогда не крал и не бил. Только машины подсудимым и не хватало для того, чтобы взять и отвезти Ричарда Бартлесса туда, где он был убит.

Я делаю паузу.

— Несуществующая машина. Ее там и в помине не было, дамы и господа. Вы знаете это так же хорошо, как и я. Это всего лишь одна нить в паутине лжи, которую плетет свидетельница.

Стрелки на часах продолжают свое движение. Одна за другой заполняются графы в таблице. Уже рассвело, а мы до сих пор обретаемся в горах вместе с Бартлессом, Ритой и рокерами.

— После того как несчастного взяли силой, — говорю я, не пытаясь обойти эту тему, — после того как он стал жертвой надругательства, а мы этого не оспариваем, так свидетельствуют улики, мы с ними согласны, так вот, после этого его убили. Как следует из заключения коронера, сорок семь раз пырнули ножом. Того, что ему было нанесено сорок семь ножевых ранений, мы тоже не оспариваем. А между тем, по словам Риты Гомес, нож, которым наносили удары жертве, то и дело держали над костром, пока он не раскалится добела. — Дойдя до этого места, я качаю головой. — Они убивают парня, но хотят, чтобы кровь на ранах свернулась. Не знаю, как вы, уважаемые, но, независимо от того, ритуальное это было убийство или нет, по-моему, все это смахивает на бред сивой кобылы. Но главная свидетельница обвинения показала, что дело обстояло именно так, давайте представим, что так оно и было. Просто представим, потому что на самом-то деле у нас это в голове не укладывается. Потом они его кастрируют и какое-то время еще остаются на том же месте. По словам госпожи Гомес, минут пятнадцать-двадцать. А потом убивают его.