Всеволод Данилов - Бизнес – класс Страница 54

– Гнездо это под снегом. Аист сюда каждую весну прилетает. Красивый такой. Но – нахалюга! Целыми днями по поселку побирается, – Рейнер забрался на снегоход. Дождался, пока сзади устроится гость. Застегнул ворот байковой рубахи. – С Богом!

Они углубились в тайгу, свернули с ухоженной трассы на порошу. Коломнин оглянулся, – кругом тянулся лес, и ничто больше не указывало на близость человеческого жилья.

Минут через тридцать, попетляв, Рейнер заглушил снегоход.

– Здесь оставим, – объявил он. – Дальше на «Буране» не проедешь. Пешком погуляем. В самом деле тайга загустела. Сумрак в чаще неохотно отступал перед нарождающимся днем.

– А найдем? – опасливо засомневался Коломнин.

Рейнер недоуменно оглянулся, – он попросту не понял вопроса.

– Да нет, это я так.

Пожав плечом, Рейнер двинулся первым. Коломнин поплелся следом, старательно глядя под ноги.

– Тебе страшно здесь не бывает? – произнес Коломнин, пытаясь звуком собственного голоса заглушить собственный, нарождающийся страх, – тайга его откровенно пугала.

– Страшно? Это в тайге-то? – Рейнер по-особому хохотнул: то ли удивляясь предположению, то ли напоминая о вчерашнем разговоре. – Хотя всяко бывало. Тут по декабрю заплутал как-то. И так, и эдак. День истоптал. Вышел – не поверишь – к цыганскому табору. Они возле соседнего райцентра на краю тайги встали. Это аж за двадцать километров забрел. А ночь на подходе. Оставайся, смеются, все равно от нас никуда не уйдешь. У нас, мол, место заколдовано. Старуха там была такая. Ага, себе думаю: как же, – не уйду. Держи карман. Пошел. Только через три часа и впрямь опять на них вышел. Круг, понимаешь, оказывается, описал. Ну, что за напасть? А эти гогочут: ложись, мол, к костру. Ну нет вам, здрасте: чтоб я в своей тайге и не вышел? Опять пошел. Другие ориентиры взял.

– Это все по ночи?! И – дошел?

– Дошел-таки. Только сперва под лед провалился.

– Как под лед? – при одной этой мысли Коломнина охватил озноб.

– Да река попалась подзамерзшая. Не доглядел по темноте.

– И как?

– Да ничо. Костерок развел. Одежду поснимал живо. Подсушил кое-как. А там и – до дома. Главное – цыганский сглаз преодолел. Потом подсчитал – это я километров с пятьдесят, считай, накрутил. А то еще как-то волки достали. Такие приставучие попались… О, глянь-ка! – Рейнер вдруг остановился возле кустарника, взял в руку надломленную ветку. Лизнул. Достал скотч, собираясь обмотать.

– Весна вот-вот, – сообщил он растроганно.

Коломнин с восхищением разглядывал худенького, субтильного с виду человека. А на самом деле удивительно выносливого и бесстрашного. Представил себя вот так одного в ночной тайге и – непроизвольно придвинулся поближе.

– Женя! Надо что-то решать насчет чечен. Посмотри, какой ты в тайге великан. А в жизни…

Рейнер не вздрогнул. Не обернулся. Разом закаменел.

– Разный это страх, – пробормотал он.

– Любой страх – это всегда страх. Его преодолевать надо. Как хочешь. Но я без тебя не уеду, – стараясь выглядеть решительно, объявил Коломнин. – Не могу уехать. Слишком много от этого зависит.

– Значит, без меня не можешь? И полагаешь, нельзя в страхе? – Рейнер оглянулся, и Коломнину сделалось зябко: на него смотрели совершенно пустые глаза на застывшем лице.

– Нельзя. Он изнутри разъедает.

– Тогда давай охотиться.

– Что?!

– С разных сторон пойдем. Ты иди направо, охватом, а я с другой стороны пройду. – Но – куда идти?

– Да хоть вот туда, к кустам. Все время туда– туда. В-он вешка!

Коломнин пригляделся в указанном направлении. А когда обернулся, рядом никого не было, – как будто не было вовсе. Только веточка, искромсанная в человеческой руке, обреченно провисла.

Коломнин прислушался, пытаясь определить направление, в котором скрылся Рейнер. Но все было тихо. И не просто тихо. Неподвижно. Коломнин огляделся. Затем голова его невольно задралась вверх. Огромные мачтовые деревья нависли над ним, с холодным интересом разглядывая шевелящуюся внизу козявку. Теперь он ощутил могучую, абсолютную снежную тишину. И тишина эта все более проникала в него, нарастая гулом в ушах, заставляя тело встряхиваться от непрерывного озноба.

Он попытался крикнуть. Но слово: «Женя!» – оборвалось, еще не вырвавшись из груди. Собственный голос посреди полного, глубокого молчания перепугал еще сильнее. Если бы сейчас из чащи вышла стая волков, он, должно быть, облегченно перевел дух. Если бы появились убийцы с направленными на него автоматами, он бы, радостный, шагнул навстречу. Но никого и ничего не было. Лишь на десятки километров безмолвная, равнодушная к нему тайга. И исхода из нее он не знал. Коломнин еще пытался преодолеть внезапно народившуюся панику. Он пытался насмешливо сказать самому себе, что бывал в ситуациях куда худших и надо просто успокоиться. И вообще ничего страшного не происходит. Ведь где-то совсем недалеко стоит «Буран». В десятке километров – селение. Достаточно – сориентироваться. А еще лучше – просто ждать, пока не вернется Рейнер. Но ужас, безысходный, неконтролируемый, уже проник в него, ломая сознание. Такой же – теперь он понял, – что овладел несчастным Рейнером, сломав ему жизнь. И тогда Коломнин побежал. В том направлении, в каком, по его понятиям, должен был скрыться Рейнер. Не размышляя, не разбирая дороги, думая единственно о том, как побыстрее нагнать его, вцепиться и больше не выпускать. И пусть потом думает о нем все, что угодно. Плевать! Только бы он появился. Он зарывался лицом в иссиня-белые сугробы, вспарывая о слежанный снег кожу, вскакивал, вновь падал. И – бежал. Торопясь поскорее встретиться с оставившим его товарищем. О том, что его бросили, он не позволял себе даже подумать.

Потом – хруст под ногами. И еще прежде, чем понял, что произошло, очутился в воде, – под легкой ледяной коркой пульсировал незамерзший «ключ». С усилием подтянулся, оперся на край полыньи, по счастью крепкий, и медленно, извиваясь, принялся выкарабкиваться, ощущая на себе непомерную, тянущую под лед тяжесть, – унты и полушубок моментально набухли. Кое-как выбравшись на крепкий участок, Коломнин попробовал отдышаться, чтобы набраться сил. Теперь надо было подняться. Он привстал на колено. Дотронулся до одежды и – едва не свалился назад, в полынью. Одежды больше не было, – были доспехи. Стащить которые казалось невозможным. В следующую секунду он почувствовал, как жгучий холод передается от них внутрь. И тело, только что послушное, горячее, стремительно дубеет. Он вспомнил недавний рассказ Рейнера и усмехнулся, как-то само собой поняв: помощи ему ждать не от кого. Его не оставили. Его бросили. Собственно, все логично. Он пришел за Рейнером. И тот сделал свой выбор. Странно, но теперь, когда оказался он в безыходном положении, постыдный ужас сам собой исчез и стало даже чуть смешно при воспоминании, как с вытаращенными глазами ломился он через кустарник. Очевидно, ужас, паника – это всегда порождение выбора. Должно быть, буриданов осел, прежде чем умереть с голоду, сошел с ума от невозможности сделать выбор. У него же теперь не осталось выбора. А стало быть, и оснований для паники. Не было с собой ни топора, ни спичек. Только выпущенное из рук совершенно бессмысленное ружье.

Подтянув его к себе, Коломнин засунул пальцы в рот. Покусал, отогревая. Спустил предохранитель и нажал сразу на оба курка.

Коломнин открыл глаза, ощущащая размеренный, долбящий стук в голове. Осторожно повел головой и обнаружил себя лежащим на больничной койке, но не в стационарной палате, а в какой-то избе, – от бревенчатых стен исходил густой запах мха. Подле кровати, на колченогом столике, лежали разбросанные в беспорядке таблетки, градусник, надколотая чашка с остатками питья,– все, чему полагалось быть у постели больного. Тут же Коломнин, казалось, обнаружил и причину головной боли, – над окошком тикали ходики, – металлический кот, конвульсивно дрыгающий облупленными лапами. Но звук, издаваемый им, был едва слышен и начисто забивался другим, гулким, требовательным. Тугие, увесистые капли ухали в подставленный снизу металлический таз, – в комнате протекала крыша.

– Капель, – пробормотал Коломнин, ощущая в себе сладостную слабость выздоравливающего.

– С возвращением на грешную землю, – ласково прошептали в ухо, и над Коломниным склонилось улыбающееся Ларисино лицо. Осунувшееся, с пыльными разводами под глазами. Заметив, что он разглядывает происшедшие в ней изменения, Лариса вновь спряталась.

– Мог бы и поделикатней быть, – пробормотала она. И тут же послышался шорох сгружаемой на простынь женской косметики. – Не вздумай обернуться.

Вопреки грозному предостережению Коломнин аккуратно, стараясь не трясти, перевернул гудящую голову в противоположную сторону.

– Ты мне так еще больше нравишься, – успокоил он смущенную Ларису. Всмотрелся. – Сколько ж ты надо мной просидела? И где мы?