Роберт Уилсон - Тайные убийцы Страница 56

Следы от ударов были отвратительны. Абстрактная картина в лиловых, синих, черных и желтых тонах занимала почти всю область груди и теперь слилась с большим синяком, видневшимся выше пояса и доходившим до самых волос на лобке. Да, у нее легко появляются синяки, и на самом деле все не так ужасно, как кажется на вид. Боль — скорее от окоченения, чем от повреждений. Ей поможет теплый душ.

В ванной она поймала в зеркале отражение своей спины и ягодиц. Теперь рубцы показались ей более яростными и неприглядными. Надо будет продезинфицировать ранки от пряжки. Как легко она вжилась в этот новый режим. Она пустила воду и протянула под струи руку, еще распухшую в том месте, где был вывихнут палец. Вступив под душ, она держалась за смеситель, судорожно глотая ртом воздух от боли, которую вызывало в ней прикосновение падающей воды. Сегодня утром она не сможет надеть бюстгальтер.

Потом пришли слезы. Она опустилась на пол душа. Вода сеялась сквозь волосы. Что с ней произошло? Она даже больше не могла думать о себе в первом лице единственного числа, настолько она отдалилась от той женщины, которой была когда-то. Шлепком она закрыла воду и выбралась наружу, как побитая собака.

Она нашла в себе резервы, о которых не подозревала. Приняла болеутоляющее. Она пойдет на работу. В этой квартире, в этом аду, оставаться невозможно. Она вытерлась, оделась и накрасилась. Никто ничего не увидит. Она вышла и поймала такси.

Водитель говорил о бомбе. Он злился. Он стучал по рулю. Он обзывал их сволочами, не зная, кто эти «они». Он сказал, что хватит зря разевать пасть, что пора их проучить. Инес не участвовала в беседе. Она сидела сзади, закусив зубами щеку, и думала о том, как остро ей необходим кто-то, с кем она могла бы поговорить. Она мысленно перебрала всех своих подруг. Нет, это безнадежно. Никого из них она не могла бы причислить к категории близких. Коллеги? Хорошие люди, но совсем не для этого. Родственники? Она не сможет открыть перед ними свое поражение. Вдруг ей пришло в голову то, о чем раньше она запрещала себе думать: ее мать — идиотка, а ее отец — надутый осел, мнящий себя интеллектуалом.

В офисе было пусто, и она испытала облегчение. Посмотрев в расписание, она обнаружила, что у нее сегодня только два совещания — и все. Да, она специально так составила расписание, чтобы успеть подготовиться к завтрашнему выступлению в суде. Она направилась к двери, и тут вломился с охапкой бумаг один из ее коллег-мужчин. Боль от случайного столкновения отозвалась у нее в голове. Казалось, единственный способ изгнать это нескончаемое кружение боли — потерять сознание. Она упала и в виде оправдания схватилась за ногу. Коллега участливо наклонился над ней, бормоча извинения. Она ушла, не проронив ни слова.

Прошли совещания. Лишь в конце второго из них судья спросил, хорошо ли она себя чувствует. Она пошла в туалет и постаралась не обращать внимания на струйку крови, медленно растворяющуюся в воде. Менструация? Нет. По времени — нет. Неважно. Она приняла еще обезболивающее.

Она перешла улицу, направляясь в Сады Мурильо. Она знала, что ей нужно: ей хочется снова увидеть ту шлюху. Она толком не знала почему. Какая-то ее часть хотела показать шлюхе, что он с ней сделал, а какая-то другая часть… Чего хотела другая часть?

Шлюхи там не оказалось. Было жарко. Судя по табло на улице, в 11.45 было плюс тридцать девять. Она прошла через район Санта-Крус, среди слоняющихся туристов. Как ей найти эту шлюху? Болеутолители были хорошие. Ее сознание свободно парило отдельно от тела. От реальности остались лишь отдельные штрихи. С ней никогда так не бывало, чтобы обезболивающее уничтожило все виды боли.

Губы у нее покалывало, они онемели и стали какими-то чужими. Уличные звуки слышались глухо, перед глазами все расплывалось. Ее увлекла с собой большая толпа, собравшаяся на улице Конструсьон и двигавшаяся в сторону Новой площади. Они несли плакаты, которых она не могла прочесть, потому что они были обращены в другую сторону. На площади она увидела сотни плакатов, поднятых в воздухе, на всех было одно-единственное слово: «Paz». «Мир». Да, ей бы тоже не помешало немного мира и покоя.

Часы пробили полдень, и толпа погрузилась в глубокое молчание. Она шла между людьми, недоумевая, что произошло, ища объяснения на их лицах. Ей отвечали застывшими взглядами. Шум машин тоже смолк. Слышно было только пение птиц. Как это красиво, подумалось ей: люди собираются вместе, прося о мире. Она выбрела с площади, как раз когда люди ожили; позади нее вновь слышалось бормотание человеческих существ. Она двинулась по улице Сарагоса, размышляя, не зайти ли ей поесть в «Каир». В «Каире» ее любили. Она думала, что в «Каире» ее любили. Но в барах Севильи вообще все всех любили.

Тогда-то она и увидела ту шлюху. Не саму шлюху, а ее фотографию. Смутившись, она отступила на шаг. Теперь шлюхи делают и это? Вывешивают свои объявления в витринах магазинов? Да, после полуночи по кабельным каналам теперь показывают порно, передают его тебе прямо в гостиную, но разве шлюхам разрешается так рекламировать свой бизнес? Она с удивлением обнаружила, что это художественная галерея.

Машина негромко погудела ей. Она снова подошла к витрине. Рядом со снимком была карточка: «Мариса». Только одно слово — «Мариса». Сколько ей лет? На карточке не было написано. Вот что в наше время хочет знать каждый. Сколько тебе лет? Они хотят увидеть твою красоту. Им нужно знать твой возраст. Если у тебя есть талант, это полезный плюс, но на рынке важнее всего первые два фактора.

По ту сторону витрины сидела за столом молодая женщина. Инес вошла. Она слышала, как ее собственные каблуки стучат по мраморному полу. Она забыла взглянуть на работы шлюхи, но теперь она уже была в это вовлечена.

— Обожаю эту Марису, — услышала она собственные слова. — Просто обожаю.

Молодая женщина рада была это слышать. Инес была хорошо одета и, как ей показалось, достаточно глупа, чтобы заплатить смехотворно высокую цену. Они вместе подошли повосхищаться работами Марисы — двумя деревянными резными изделиями. Инес дала женщине разговориться и за считаные минуты узнала, где у Марисы мастерская.

Инес не имела ни малейшего представления, что ей делать с этими сведениями. Она отправилась в «Каир», где заказала фаршированный перец пикилло и стакан воды. Она поиграла с ярко-красным перцем, который выглядел довольно непристойно — словно острый любопытный язычок, выискивающий некую влажную полость. Она подцепила его вилкой и отправила в свой ватный рот.

Вернувшись домой, она включила кондиционер и легла на кровать. Она заснула и проснулась в прохладе квартиры, и после пробуждения в ней осталось ошеломляющее чувство одиночества. Она никогда не была так одинока, как в этом сне. Ей пришло в голову, что такое одиночество бывает только после смерти.

Действие болеутоляющего кончилось. Она окоченела от холода. Она осознала, что говорит сама с собой, и ей захотелось узнать, что же она сказала.

Было половина пятого дня. Надо бы пойти на работу и поработать над материалами дела, но сейчас она видела в этом мало смысла. Неизвестно почему завтрашний день начал казаться ей чем-то невероятным.

Она услышала, как говорит: «Не будь смешной». Она пошла на кухню, попила воды, приняла еще болеутолителей. Выйдя из квартиры, она очутилась на улице, где воздух, казалось, разбух от жары по сравнению с разреженным, холодным воздухом в комнатах. Она поймала такси и услышала, как ее голос просит водителя отвезти ее на улицу Бустос-Тавера. Почему она попросила, чтобы ее туда отвезли? От этого никакой пользы…

Что-то торчало из узкой горловины ее сумочки, которую она держала на коленях. Она не понимала, что это такое. Открыв сумочку, она увидела стальную кнопку, вделанную в черную рукоять, и прямое стальное лезвие рядом с ее щеткой для волос. Она посмотрела на таксиста, они встретились взглядами в зеркале заднего вида.

— Видали? — спросил водитель.

— Что? — спросила Инес, которую привел в ужас вид ножа.

Но он показывал куда-то за окно.

— Люди вывешивают у дверей свиные окорока, — пояснил он. — А если у них нет денег на настоящий окорок, вывешивают картинку, на которой он нарисован. Их раздает один андалузский мясной завод. По радио сказали, что это пассивный протест. Мол, напоминает о пятнадцатом веке, когда мавров прогнали из Андалузии и короли-католики призывали всех готовить и есть свинину, чтобы, значит, отметить конец исламской власти. Теперь это называется «Е1 Dia de los Jamones».[68] Что вы про это думаете?

— Я думаю… я сама не знаю, что я думаю, — ответила Инес, поглаживая пальцами рукоятку ножа.

Водитель переключил радио на другую станцию. Салон заполнили звуки фламенко.

— Достали все эти разговоры о бомбе, — заявил он. — Из-за них начинаю думать, кто же у меня там едет, на заднем сиденье.