Алексей Синицын - Самоучитель Игры Страница 56

Сначала я слышал всё по отдельности – музыку флейты, мерные удары гонга, шум ветра. Но потом все звуки окружавшие меня странным образом слились в единый лиловый поток, который насквозь стал проходить прямо через мой мозг, не находя для себя внутри моей черепной коробки никаких препятствий. Сколько-то я с удивлением наблюдал за этим причудливым течением, а потом всё пропало.

Кроуз умолк, его голова стала склоняться на грудь, и Ричарду показалось, что он сейчас заснёт, сидя в своём кресле.

– Джозеф, а потом, что было потом?

Этот вопрос заставил рассказчика встрепенуться.

– Ты встречал когда-нибудь птиц, разбирающихся в геометрической поэзии? – заплетающимся языком спросил Кроуз.

«Эх, опьянел на самом интересном месте» – с досадой подумал корреспондент.

– Тогда налей ещё.

– Джозеф, тебе уже хватит.

– Наливай, кому говорю! – Кроуз сдвинул, как он это умел, свои густые брови, изображая нешуточный гнев.

Но в его серых с проледью глазах Ричард не увидел ничего, кроме смирившейся со своим одиночеством печали.

– Здесь нет ничего, – американец повертел перед его лицом и в самом деле почти пустой бутылкой.

– Нужно срочно выпить абсенту, что-то меня и в самом деле развезло. Прими бокалы.

– Какие бокалы, у кого? – Ричард подумал, что Джозеф начал бредить.

– Да у Ци Си, чёрт возьми! У кого ещё…

Китаянка, как всегда, внезапно обнаружилась за спиной ничего не подозревающего Ричарда. В руках она держала поднос, на котором стояли два бокала, наполненных наполовину жгучей зеленоватой жидкостью.

– Ци Си… – корреспондент только и смог произнести эти два слога.

Девушка слегка поклонилась, но не произнесла ни слова в ответ и была предельно серьёзна и сосредоточенна. Наблюдавший за ней Ричард почувствовал, что она очень хочет встретиться с ним взглядом, но считает это в данной ситуации совершенно неуместным, а потому невозможным. «Китаянка…» – вздохнул про себя репортёр и уныло подпёр кулаком свою щёку.

Проделав с абсентом в бокалах стандартные пиротехнические процедуры, она ещё раз поклонилась мужчинам и бесшумно удалилась в неизвестность, из которой же и возникла несколькими минутами ранее.

Абсент, и в самом деле, резко взбодрил Кроуза. Сжав кулаки и передёрнув плечами, он посидел в своём кресле какое-то время, наслаждаясь разливающимся по телу, приводящим в чувства каждую клеточку его организма живительным огнём, а потом продолжил, как ни в чём не бывало.

– Игра может сделать тебя кем угодно, поставить в любые обстоятельства. Нам с Татху она предложила стать птицами и посостязаться друг с другом. Но, повторяю, мы были не простыми птицами, ведь наше сознание превосходило любые птичьи и человеческие возможности.

– Так в чём же заключалось состязание? – нетерпеливо поинтересовался корреспондент.

Причиной такого нетерпения был всё тот же горячий, зелёный абсент.

– Мы должны были взлететь над обителью ввысь и в безупречной синеве неба начертать своими крыльями столь же безупречные семнадцатиугольники вписанные в окружность. Но этого мало, – задвигался в своём глубоком кресле Кроуз, – в каждом углу этой сложной фигуры, задачу построения которой при помощи циркуля и линейки удалось решить только великому Гауссу, должен был располагаться иероглиф, да ещё таким образом, чтобы при их последовательном прочтении образовывался глубокомысленный и прекрасный стих, – Кроуз, вспоминая о состязании, вскинул голову, как настоящий вдохновлённый поэт.

– Подожди, Джозеф, а в каком порядке, я имею в виду последовательность углов, должен был читаться этот стих?

– Ты мыслишь в верном направлении, друг мой, – похвалил корреспондента потеплевший Кроуз. – Игра потребовала от нас, чтобы стих складывался, как при просмотре иероглифов в направлении хода часовой стрелки, так и против него. А, кроме того, мы могли на своё усмотрение усложнять себе задачу сами, чтобы создать ещё более совершенные геометрические стихотворные формы.

– Как это?

– Помимо всего прочего, в конструкцию своего стихотворного произведения, мы могли вписывать другие, малые стихи, читающиеся, например, по чётным и нечётным углам семнадцатиугольника, или по тем углам, нумерация которых соответствовала простым числам. Здесь Игра давала полную свободу нашему воображению и нашей способности вычерчивать в небе крыльями иероглифы.

Ричард не сразу вспомнил, что такое «простые числа».

– Мда, это даже трудно себе представить, – философски согласился корреспондент. – Но что же всё-таки случилось с Татху?

– Поначалу у него получалось всё гораздо быстрее и лучше, чем у меня. Вычерчивая в пространстве свой стих, я успевал наблюдать за тем, что делал он и поражался, и, откровенно говоря, завидовал тому великолепию и той вдохновенной лёгкости, с которой выстраивалось его геометрическое произведение. Я, безусловно, проигрывал и уже отчаялся победить в состязании, предложенном Игрой, пока не заметил в планах Татху одной пугающей странности. Его семнадцатиугольник был слишком велик, и одним из своих углов касался земли. Что это значит? Я подумал, что он ошибся в своих расчётах и стал делать ему энергичные знаки, отчего стал отставать от своего друга ещё больше. Но он не обращал на мои отчаянные попытки указать ему на грозящую опасность никакого внимания. Хотя я и сейчас абсолютно уверен, что мои тревожные предупреждения не остались незамеченными им.

– Значит, Татху сознательно рисковал? – предположил Ричард.

– Татху сознательно стремился к гибели, – твёрдо возразил Кроуз. – Но стремится к гибели и хотеть уйти из жизни – это не одно и то же. Можно потерять интерес к жизни, Рич, но при этом не потерять интереса к Игре. Улавливаешь, о чём я?

– Пока что, не совсем.

– В глубине души он до последнего надеялся спастись. Пока окончательно не осознал, что для исполнения его победного шедевра всё-таки придётся погибнуть.

– Ты хочешь сказать, что Татху заплатил объявленную цену?

– Видишь ли, друг мой, много кто, играя с Игрой, делает различные ставки, объявляет цену, блефует, срывается и откровенно идёт в разнос, искренне полагая, что ему уже всё равно. Но только когда настаёт момент истинного выбора, когда нужно реально заплатить по счетам здесь и сейчас, только тогда становится понятно, кто ты. И важнее всего здесь то, что это становится понятно тебе самому.

Ричард вспомнил отца, бросившегося в залив Сан-Франциско вниз головой, когда его партия с Игрой была безнадёжно проиграна. И всё случившееся с Милиндой увиделось ему вдруг совсем в ином свете. «Милинда была настоящим игроком, – подумал корреспондент. – А я? Кто я?»

– Так чем же закончилось Ваше состязание, Джозеф? Я имею в виду, как на самом деле погиб Татху?

Кроуз откровенно удивился, отчего его лицо даже слегка перекосилось.

– Что ты имеешь в виду, говоря «на самом деле»? Заканчивая свой семнадцатиугольный стих, он разбился о землю, совершенно справедливо посчитав, что без этого задуманное им не может иметь совершенного вида.

– Но, по окончании Игры, я так полагаю, Вы обнаружили именно мёртвого человека, а не мёртвую птицу? – робко предположил Ричард.

– Разумеется, если с Игрой начинает играть человек, для человека Она и заканчивается. Если тебя интересуют физические подробности, изволь, он бросился со стены обители в пропасть. Только зря ты уделяешь этому такое большое значение, – Кроуз сделал маленький равнодушный глоток абсента.

– Почему же зря?

– Хочешь взглянуть на Милинду? – вместо ответа внезапно предложил Кроуз.

Ричард подавился и закашлялся.

– Ты хочешь мне показать мёртвую Милинду?! Джозеф, но я…

– Тебе просто многое станет понятно, без лишних слов, – так же спокойно объяснил он.

Через каких-нибудь полчаса приятели уже спускались по ступенькам Британского военного госпиталя, стремясь в самый низ, в подвал.

– Только не упади снова в обморок, – с нехорошей усмешкой предупредил хозяин «Усталого Дракона» прежде, чем откинуть смертное покрывало усопшей.

Ричард ничего не ответил и только натужно сглотнул.

На металлическом настиле лежала средних лет отёчная, некрасивая японка с короткими кривыми ногами и неестественно вздувшимся животом. Корреспондент мельком успел заметить на её левой ноге маленький рудиментарный отросток – шестой палец. Вся она походила на большую мёртвую рыбину, кишащую червями-паразитами. На шее женщины зиял чёрный глубокий шрам запекшейся кровью.

– Кто это?! – обомлел Ричард.

– Откуда мне знать? – вынимая сигару изо рта, безразлично ответил Кроуз и задёрнул покрывало.

На этот раз корреспондент устоял на ногах…

3

– Что ты намерен делать дальше, Джозеф? – спросил Ричард, когда они снова оказались вдвоём в кабинете у Кроуза.

– Возвратиться в монастырь Тяо Бон. Больше мне здесь, в этом распадающемся мире делать нечего.