Павел Астахов - Продюсер Страница 57

Митя помрачнел, но уже было видно: говорить будет.

— Ну… был скандал…

— Что за скандал? Рассказывай, рассказывай! И пошустрее! — Агушин подтолкнул от нетерпения Митю в гипс.

Тот охнул:

— Больно. Не толкайте. Я так скажу. Мне и сказать-то нечего. Алимджан гулял в клубе. Собрал человек шестьдесят авторитетов и плюс крутые «випы». Ну, там Фрост, Ротман, Булавкин Леня, этот адвокат Павлов тоже…

— Адвокат Павлов тоже был там? — От неожиданности следователь даже блокнот выронил и тут же подхватил его с пола. — Ну-ну? И что адвокат?

— Адвокат-то как раз ничего. Он вообще опоздал. Пришел, когда все за столом сидели. Алим страшно не любит опаздывающих. На сцене Клим Чук пел. Потом заминка вышла… Ну, там певица одна подвела и не приехала.

— Это кто же такая? — сделал наивное лицо Агушин.

— Айка Кисс. Вроде договорились обо всем. Она должна была программу отработать с часу до двух ночи. А ее нет. Я позвонил, а она пургу несет. Чего-то там про звонки, голоса, предупреждения. Чушь всякую порола.

Агушин встрепенулся:

— Погоди. А кто ей звонил?

— Да ну ее! Глупость полная! Говорит, что ей, типа, сам Шлиц звонил и приказал не ходить на концерт.

Агушин открыл от удивления рот, но прерывать не стал.

— Брешет, сучка! Ну, я когда увидел, что ее нет, понял — кирдык! Алим не прощает такие кидалова. Я и побежал к Гарику. Его не было в кабинете. Я в окно на крышу. Там пересидел чуток. Потом слез и ушел. Вот и все.

Агушин язвительно усмехнулся:

— Э, брат! Все, да не все. А что было с момента, как ты на крыше засел, до того, как тебя на проспекте дорожные рабочие откопали?

— Ну… я там… сидел… ждал.

— Чего ждал? Давай рассказывай. Теперь уже отпираться поздно. От Алима только я тебя теперь могу защитить. Понял?

— Правда? Можете?

— Могу-могу. Говори.

— Уф-ф-ф! Хорошо. Короче, что-то с Гариком было не так. Он когда к себе пришел, то сперва курил, потом, видимо, нос пудрил… Потом орал, ругался с кем-то. Я честно не видел, кто это был.

— Может, Бессараб? — невинно предположил Агушин.

— Нет, — тихо выдохнул Митя. — Не он. Я не знаю, кто это был.

«А жаль…» — подумал Агушин.

— Мне самому страшно было торчать на этой крыше, — продолжил Митя, — снизу ОМОН прессует всех подряд, сверху Гарик орет. Концерт провален. Гостей повязали. Полная жопа! Бежать некуда. Вот я и прятался там почти до утра. А как увидел, что менты уезжают, я и прыгнул. И побежал. А потом этот за мной попер.

— А кто «этот»? Ты кого имеешь в виду?

Фадеев замялся:

— Ну, я не могу сказать, кто это был… вроде человек… по форме… но по сути, — нет, не человек.

— Ты не заговаривайся, Митя! Кто там был? Какой такой «не человек по сути»? Чего ты несешь? Объясни?

— Да не могу я объяснить, — тоскливо выдавил Митя и отвернулся к стене. — Травил меня, как зайца…

— Но ты его разглядел? Какого роста, комплекции, возраста? Можешь описать?

Митя отрицательно качнул головой. Он явно устал и с трудом переводил дыхание. Воспоминания прошлой ночи определенно его пугали. Это было заметно, и Агушин решил прекратить допрос. Он похлопал Митю по плечу и протянул ручку:

— Вот тут напиши: «С моих слов записано верно, добавлений и замечаний не имею. Подпись. Фадеев». И число поставь.

Митя взял из его рук авторучку, с трудом вывел все, что ему надиктовали, расписался и откинулся на подушку. Следователь удовлетворенно улыбнулся:

— Вот и славно! Молодец, Дмитрий! Будь здоров. И не волнуйся, я тебя в обиду не дам. Никакой Алимджан тебя не тронет. Все! Бывай здоров! Пока!

Размашистым шагом он вышел из палаты и, не останавливаясь и даже не снимая халата и хирургической шапочки, зашагал по коридору, как вдруг… По спине Агушина пробежал холодок. Он обернулся. Там, в конце коридора, было темно, и ему показалось, что оттуда на него смотрят! Может быть, даже следят. Он определенно чуял чужой взгляд на своем затылке.

«Позвонить своим орлам?»

Это было бы самым правильным решением, но Геннадий Дмитриевич вдруг устыдился своей предусмотрительности и предпринял простенький маневр. Он вразвалку зашел за угол. Выждал несколько секунд и резко выскочил из-за угла, чуть не сбив толстую медсестру, которая несла в вытянутых руках анализы мочи.

— Ай-ай-ай! Ты что творишь! Вот козел! У меня два дня больной помочиться в пробирку не может, а ты чуть все не разбил! Совсем очумел?! А ну, дай дорогу, а то счас оболью золотой водой! Будешь знать, как скакать по больнице! Вот урод… — заворчала толстуха.

— Извините.

Медсестра прошла мимо, и Агушин тряхнул головой:

— Фф-уу! Привидится же такое!

Пират

Виктория пребывала в состоянии полного разочарования. Оказалось, что долгие годы ее и мужа Иосифа окружали пустые, ненадежные людишки. Они, видимо, только и ждали момента, когда можно будет безнаказанно растащить все нажитое талантом Шлица имущество. Медянская попыталась зайти в офис мужа, но в компании «Олл старз» сменили всю охрану, и здоровенный детина не очень вежливо выпихнул вдову на улицу. Ни Клим Чук, ни ребята из «Вице-президента», ни даже Айя Кисс уже не отвечали на ее телефонные звонки. И вообще, похоже, все они сменили не только номера телефонов, но и хозяев.

С большими людьми все обстояло еще проблематичнее. Прорвавшись в офис Романа Ротмана обманным путем с пистолетом в сумочке, она исчерпала свой лимит доверия со стороны его сотрудников, и теперь они ее тоже не подпускали к дверям фирмы. Попасть к Фросту было еще сложнее, потому что он переехал на шестнадцатый этаж телебашни и без охраны вообще не передвигался. Гарик Бестофф, единственный, кто хоть как-то попытался рассчитаться с долгами перед погибшим мужем, теперь тоже не мог помочь и, скорее всего, уже общался со Шлицем на том свете.

— Ах! — вскрикнула Медянская.

Она не заметила, как сигарета быстро истлела у нее в пальцах и больно ужалила тлеющим угольком. Виктория потерла обожженную руку и подожгла новую сигарету. Митя Фадеев, предавший память хозяина, лежал в больнице, переломанный, как бумажный самолетик, попавший в вентилятор. Его допросом занимался бесполезный следователь Агушин, а он среди всех подозреваемых больше всего выделял Медянскую и явно хотел засадить вдову за решетку, чтобы покрасоваться перед телекамерами. Даже страховая компания — и та отфутболила несчастную вдову. Адвокат Артем Павлов, который вроде бы поначалу резво взялся за дело, теперь и вовсе пропал, причем вместе с документами на страховку, доверенностью и другими важными бумагами.

Медянская заплакала. Жизнь остановилась, оборвалась, рухнула. Время перестало двигаться и превратилось в оранжевое болото. От постоянного недосыпания, курения и крепкого кофе глаза вдовы воспалились, и она все видела сквозь оранжевую сеточку. Даже подружки, поддержавшие ее на первых порах, теперь занимались собственными семьями, проблемами и детьми. У Медянской остался только сын, но и он не мог поддержать Викторию. Он был слишком далеко, в Америке. Жил там с самого рождения в окружении нянек и воспитателей. Папу и маму видел раз-два в год и давно разучился в них нуждаться.

Виктория всхлипнула, открыла сейф и стала искать пистолет, который давно уже был сдан в милицию. Но и это она позабыла, поэтому судорожно разбрасывала по полу документы. Бумаги летели во все стороны, и она остервенело их топтала:

— Так! Так вам! Все гады! Подлецы! Мерзавцы! Твари! Продажные шкуры!

Но голос ее был слаб и одинок в пустой пыльной квартире когда-то самого успешного продюсера великой страны, победившей фашизм и коммунизм. И лишь спустя целую вечность этой адской пляски на не повинных ни в чем бумагах ее остановил дребезжащий без остановки звонок. Виктория двинулась в коридор и зло, резко открыла дверь.

— О господи! — отшатнулась Виктория.

На пороге стоял мужчина, судя по костюму и ботинкам. Вот только на месте головы у него был нахлобучен какой-то невообразимый рыжий сноп волос и сияла картонная рожа с черной повязкой через нее. Кривой шрам, нарисованный на щеке, и щербатый нахальный оскал.

— Привет! Принимаете политических беженцев? — спокойно поинтересовалась наглая пиратская рожа.

— Что?! Вв-в-вы кто такой? Что вв-в-вам нужно?

— Мне нужны вы! Виктория Станиславовна Медянская. Я — славный пират Генри Морган! Я принес вам победу в очередной схватке за чужое имущество! — на этих словах «пират» снял маску и поправил взъерошенные волосы.

Медянская тяжело вздохнула:

— У-у-ухх! Ну, вы и напугали меня. Тоже мне, пират! Хотя вы правы, и пират, и адвокат борются за чужое имущество. Они наверняка чем-то схожи, — улыбнулась она первый раз со времени их расставания. Несмотря на гадкие мысли в адрес Павлова, она была рада его видеть вновь. — Проходите, а то соседи сейчас повыскакивают. Они спят и видят, как бы меня отсюда вытолкать. Только дайте им повод. Заходите.