Полина Дашкова - Золотой песок Страница 59

Однажды, а именно душным жарким летом восемьдесят седьмого года, выходя вечером из своей конторы, Феликс Михайлович услышал за этой дверью какое-то тихое мелодичное мычание и от нечего делать заглянул.

На полу, на драном линолеуме, сидели кружком люди, человек десять. В основном женщины, пожилые, некрасивые, но быстрый взгляд любопытного юриста тут же выделил парочку молодых и вполне симпатичных. Вместо одежды на них были белые простыни. В середине круга восседало плосколицее узкоглазое существо с обритой головой.

– А теперь очень медленно подняли руки, – говорило существо высоким надтреснутым голосом, – закрыли глаза, повторяем за мной: великий Дзан зовет меня в царство вечной истины. Мой проводник в царство истины, мой свет и моя радость гуру…

– Мой свет и моя радость гуру, – эхом повторяли все десять человек.

– Опустили руки, вдохнули, теперь не дышим. Никто не дышит, – командовал «свет и радость» плосколицый гуру.

Феликс Михайлович с удивлением заметил, что и правда никто не дышит. Стал считать про себя. Десять секунд. Двадцать. Минута…

– Выдох! – внезапно пискнул азиат, и Феликс Михайлович вздрогнул от неожиданности, заметив, что сам, оказывается, перестал дышать по команде. – Быстро все легли! – приказал азиат, и Виктюк вдруг почувствовал, что ноги его подкашиваются. Ему ужасно захотелось прилечь на этот грязный линолеум. Пришлось сделать над собой определенное усилие, чтобы не подчиниться. Помогло любопытство. Сквозь щель в двери он стал разглядывать азиата. Ничего особенного. Весьма противная физиономия.

Азиат встал и оказался совсем маленьким, кривоногим. Медленно двинулся по кругу. Все десять человек лежали, закрыв глаза. «Свет и радость» подошел к одной из молодых симпатичных женщин, опустился на колени и стал преспокойно шарить руками по ее телу, по крепкой высокой груди. В пыльной душной тишине отчетливо зазвучал стон и нежный шепот:

– Я люблю гуру… возьми меня, гуру… «Вот ведь сукин сын, – усмехнулся про себя Виктюк, – как же ему это удается?»

Картина была довольно похабная, женщина уже вся извивалась, томилась, бедненькая, неразделенной страстью, а гуру занялся ее соседкой, такой же молодой, симпатичной. Другие, пожилые, только слабо постанывали:

– Гуру… гуру…

– Открываем космические чакры, – охрипшим фальцетом комментировал азиат свои непристойные действия, – сестра Людмила, у тебя темнеет аура, это нехорошо. Расслабься, сестра.

Азиат, кривоногий плосколицый шибзик, каким-то загадочным образом умудрился полностью подчинить своей воле десять взрослых людей. Он был так занят, так увлечен ощупываением молодой-симпатичной «сестры», что не сразу почувствовал тусклый завистливый взгляд, который сверлил его через дверную щелочку. А когда заметил, только слегка нахмурился и тут же отвернулся.

«А ты знаешь, сучонок, что это вообще-то статья? – мысленно спросил его Феликс Михайлович. – Развратные действия…»

Но, подумав немного, опытный юрист вдруг понял, что кривит душой. Никакой статьи для азиата нет. Молодые, симпатичные женщины были совершеннолетними, на занятия к гуру пришли по доброй воле. «Нет, – растерянно пробормотал Виктюк, – какую-нибудь статью подобрать можно. Незаконное врачевание, мошенничество. Так не бывает…»

Растерянность была вполне объяснима. В красном уголке происходило нечто невозможное и совершенно противозаконное, причем происходило открыто, дверь никто не запирал. Заходи, наблюдай, участвуй. Но формально, с точки зрения уголовного и гражданского права, придраться было не к чему.

Феликс Михайлович был грубым материалистом. Ни в какие запредельные силы, в биотоки и даже в старый добрый гипноз он не верил. То есть он знал, что где-то в Индии или на Гаити существует нечто этакое. Как человек образованный и любопытный, он кое-что читал про индийских йогов, тибетских лам, про культ вуду на Гаити.

Вудуисты не просто верят в физическое воскрешение из мертвых, но практикуют его в повседневной жизни, даже используют для хозяйственных нужд.

Для этого необходим, во-первых, кандидат в мертвецы, во-вторых, рыба иглобрюх, которую следует высушить на солнце и истолочь в порошок. Если нет под рукой иглобрюха, на худой конец подойдет жаба буфо маринус, но ее лучше перед сушкой продержать ночь в закрытой банке, наедине с морским прожорливым червем. Червь будет долго и больно поедать жабу, ее железы начнут активно вырабатывать ценное вещество буфотоксин.

Кроме того, необходимы желчный пузырь дохлого мула, белый тальк, черный порох, еще кое-какие травки. Полученная смесь может быть добавлена в еду, в питье, или просто берется горсть дикого порошка и сдувается с ладони в лицо кандидату в зомби. Тот умирает, самым натуральным образом. Родственники оплакивают его и хоронят. А потом он вдруг появляется среди людей, вроде бы живой, но не совсем.

По сути, из всех видов убийства этот – самый рациональный. Человек не просто уничтожается. После его кончины из бесполезного мертвого тела можно соорудить нечто вроде идеальной домашней прислуги, причем совершенно бесплатной, покорной и нетребовательной.

Однако то, что Феликс Михайлович наблюдал в красном уголке за соседней дверью, показалось ему куда более невероятным. Без всяких иглобрюхов и буфо маринусов маленький кривоногий человечек творил чудеса. Виктюк видел собственными глазами лица людей, сидящих кружком, лежащих на полу. Из людей этих можно было веревки вить, использовать как угодно.

Если бы «свет и радость» гуру пожелал, они бы выскочили на улицу в простынях или голышом, ограбили ближайшую сберкассу, переписали на его имя свое движимое и недвижимое имущество. Они могли бы. Запросто.

Возможность творить с людьми что угодно, и при этом не рисковать, не нарушать закон, показалась Виктюку чудом почище «летающих тарелок» и живых мертвецов. Феликс Михайлович всю жизнь занимался юриспруденцией, считал себя человеком грамотным и опытным. Он знал, что закон обойти можно, однако сложно, опасно, хлопотно, и всегда есть огромный процент риска, что попадешься. А вот, оказывается, существует вид мошенничества, в котором процент риска практически сведен к нулю. Позже, когда кривоногий стал его добрым приятелем, на все хитрые речи о кармах, чакрах и астралах Виктюк отвечал скептической ухмылкой.

«Свет и радость», в миру Ким Шанли, кореец по происхождению, был одним из первых московских эмиссаров крупной корейской секты «Майа, свет и радость», много лет назад отпочковавшейся от Преподобного Муна и зажившей самостоятельной жизнью. Во главе стоял живой бог, бывший цирковой атлет, дважды судимый за изнасилование Сей Бон Дзан, восьмидесятилетний миллиардер. Церковь «Свет и радость» имела штаб-квартиру в Сеуле, несколько огромных офисов в Европе и в США, около трехсот тысяч последователей по всему миру, а Россия пока оставалась целиной непаханой.

Ким Шанли, один из апостолов Сей Бона, был направлен в эту варварскую страну в качестве разведчика-первопроходца, должен был потихоньку заняться вербовкой и наладить первые контакты с чиновниками. Русский он знал неплохо, дедушка его был родом из Брянска.

Маленький корейский миссионер с четвертинкой русской крови в жилах в мистику не верил. Своей воле он подчинял людей страшно просто, пользуясь их вечными, неизлечимыми слабостями. Он был человеком разумным и циничным. Единственной его странностью являлось то, что окончательно обработанных он метил татуировками, мистическими пентаграммами. Перевернутая пятиконечная звезда, вписанная в круг.

– Сначала надо атаковать любовью, – говорил Шанли, – любовь нужна всем, даже распоследней собаке. Я окружаю каждого нежной отцовской заботой, я не даю им опомниться. Это главное. Атака, бомбардировка любовью. Каждому надо сразу говорить, что он особенный, необыкновенный, самый красивый, самый талантливый, что он обладает массой нераскрытых достоинств. Ему хочется в это верить. Ему хочется верить мне. Я говорю то, что он всегда желал услышать. Он изголодался по доброму слову, и я кормлю его до отвала. Усомниться в моих словах для него – значит усомниться в себе самом. Я отучаю его думать, и он чувствует себя счастливым. Я дарю ему это счастье, он приходит ко мне опять, он уже не может жить, как прежде, не слыша постоянных уверений в собственной необычности, избранности. Но это только начальный этап. Дальше мы с ним вместе решаем его наболевшие проблемы. Человек ведь скот по своей природе. Думать для него – тяжкий, непосильный труд. Я думаю за него, он счастлив. Он больше не стесняется жить так, как свойственно скоту – щипать травку, смотреть в небо пустыми глазами, мычать и ни о чем не думать.

В рассуждениях Шанли не было ровным счетом ничего оригинального, и если бы скептик Феликс Михайлович не видел собственными глазами, как успешно гуру реализует на практике свою банальную до неприличия теорию, то принял бы кривоного Кима за пустозвона, бессмысленного болтуна. Но он видел, и понял в свои шестьдесят лет, как все страшно просто в этой сложной жизни.