Джон Гришэм - Адвокат Страница 59

— Пожалуйста.

— Некоторые считают Де Орио фигурой одиозной — наверное, из-за его антипатии к прессе. Из зала суда он выбрасывает журналистов за шиворот, как нашкодивших котят, а телерепортерам запрещает приближаться к дверям ближе чем на тридцать метров. Широкая огласка нашего дела его просто бесит, он твердо решил пресечь всякую утечку информации в газеты.

— Гражданский иск не является секретом для общества.

— Да, но судья вправе объявить слушание закрытым. Не думаю, чтобы Де Орио пошел на это, но прикрикнуть для порядка он любит.

— Значит, он хочет решить дело миром?

— Именно так. Ведь он судья, а какой судья против, если стороны договорятся сами? У него же останется время на лишнюю партию в гольф.

— Что он думает о нашем деле?

— Карт Де Орио не раскрывает, однако требует, чтобы явились те, кто может принять решение на месте, а не какие-то пешки.

— И Гэнтри?

— И он. Я говорил с его адвокатом.

— А Гэнтри знает про металлодетектор?

— Наверное. В суде ему бывать приходилось. Артур и я поставили Де Орио в известность о нашей встрече. Мне показалось, особого впечатления на него это не произвело.

— А что обо мне?

Последовала долгая пауза. Мордехай подыскивал слова.

— Судья будет придерживаться жесткой линии.

Утешительного мало.

— Ты же говорил о его справедливости, Мордехай. Где она? Моя голова в петле. Я не вижу перспективы.

— Это не вопрос справедливости, Майк. Ты взял досье, чтобы исправить причиненное людям зло. У тебя не было намерения совершать кражу — ты просто позаимствовал документы на час-другой. Поступок благородный, что и говорить, и все-таки кража есть кража.

— Так считает Де Орио?

— Да. Я повторяю его выражения.

Значит, в глазах судьи я вор. Похоже, данная точка зрения становится общепринятой. Я не спросил у Мордехая о его мнении — побоялся услышать правду.

Стул жалобно вздохнул под мощным телом, но выдержал. Я мог гордиться удачной покупкой.

— Хочу сказать тебе следующее, — внушительно произнес Мордехай. — Только мигни — и я все брошу. Мировая никому, по сути, не нужна. Жертвы похоронены, их наследники либо неизвестны, либо сидят за решеткой. Даже самое благоприятное разрешение конфликта не изменит мою жизнь ни на йоту. Дело это целиком твое. Решай сам.

— Все далеко не так просто, Мордехай.

— Почему?

— Меня пугает обвинение в уголовном преступлении.

— Естественно. Но они готовы снять его. Они даже забудут о твоей лицензии. Могу хоть сейчас позвонить Артуру и сказать, что мы отзываем свой иск — если они поступят так же. Противники расходятся, дуэль отменяется. Да он обеими руками ухватится за мое предложение. Оно для него — спасение.

— Пресса разорвет нас на части.

— Ну и пусть. Думаешь, нашим клиентам важно, что об их адвокатах кричат газеты?

Сейчас Мордехай выступал в качестве адвоката дьявола, а не бездомных, пытался и меня защитить, и фирму покарать.

Но как уберечь человека от него самого?

— Хорошо, мы уйдем в сторону. И чего достигнем? Убийство останется безнаказанным. Людей будут продолжать выбрасывать на улицы. Фирма несет безусловную ответственность за незаконное выселение и смерть наших клиентов, и ей это сойдет с рук? Речь об этом?

— Иного способа сохранить твою лицензию не существует.

— Не дави на меня, Мордехай.

Но он был прав. Я шлепнулся в лужу, и мне из нее выбираться. Я унес из фирмы чужое досье — дурацкий поступок, преступление с юридической и моральной точек зрения.

Если в последний момент я сломаюсь и пойду на попятную, Мордехай потеряет ко мне всякое уважение. Смысл жизни для него заключается в поддержке слабого. Мир, в котором он живет, населяют бездомные. Они хотят сущие пустяки: кусок хлеба, сухую постель, оплачиваемую работу, собственный угол. Крайне редко причины их бед оказываются так непосредственно связанными с деятельностью гигантских частных предприятий.

Деньги для Мордехая ничего не значат; победа в суде никак не меняет его жизнь; клиенты наши мертвы. И тем не менее он не допускает мысли урегулировать проблему мирным путем — без суда. Мордехаю необходим громкий, скандальный процесс. Не ради славы. Пусть общество увидит наконец ужас, среди которого вынуждены жить многие его члены. Иногда суд нужен не для наказания виновного, а для воззвания к общественной совести.

Дело осложняется только мной. Мое бледное интеллигентное лицо располосуют стальные прутья тюремного окошка. Потеря лицензии обречет меня на голодную смерть.

— Я не собираюсь бежать с корабля, Мордехай.

— Никто и не ждет, Майк.

— Как тебе такой вариант: мы убеждаем их заплатить приемлемую сумму, они снимают свои обвинения и оставляют в покое мою лицензию? И вообще, что произойдет, если я расстанусь с ней на некоторое время?

— Прежде всего это подорвет твою профессиональную репутацию.

— Звучит пугающе, но не убийственно.

Я очень надеялся, что голос мне не изменяет. Мысль о бесчестье кидала в пот. Уорнер, родители, друзья, однокашники, Клер, даже бывшие коллеги из «Дрейк энд Суини» — что подумают они?

— Два года ты не сможешь заниматься юридической деятельностью.

— То есть я потеряю работу и здесь?

— Нет, конечно.

— А что я буду делать?

— Кабинет остается за тобой. Будешь вести прием клиентов в БАСН, у «Доброго самаритянина» — там, где ты уже был, — как полноправный сотрудник. Только называться будешь не юристом, а социальным работником.

— Другими словами, ничего не изменится?

— Очень немногое. Возьмем Софию — она управляется с огромным числом клиентов, половина города считает ее адвокатом. Когда необходимо рассмотреть вопрос в суде, туда отправляюсь я. Точно такое же положение займешь и ты. Законы, по которым живет улица, пишутся теми людьми, которые их исполняют.

— А если меня уличат?

— Кто? Грань между социальным работником и юристом весьма размыта.

— Два года — большой срок.

— И да и нет. Мы не обязаны соглашаться именно на два года.

— Боюсь, в этом вопросе ни на какие уступки они не пойдут.

— Завтра разрешено торговаться по любым пунктам. Но тебе нужно подготовиться. Покопайся в архивах, попробуй отыскать прецедент. Посмотри, как другие суды поступали при подобных ситуациях.

— Думаешь, такое бывало?

— Не знаю. Могло быть. В стране миллион юристов.

Мордехай опаздывал на какую-то встречу. Я поблагодарил его, и мы вместе вышли из конторы.

Я отправился в джорджтаунскую юридическую школу, расположенную неподалеку от Капитолийского холма. Библиотека там была открыта до полуночи. Отличное место, где заблудшая душа может поразмыслить над тем, как жить дальше.

Глава 37

Зал, где рассматривал дела судья Де Орио, находился на втором этаже Моултри-билдинг, путь к залу пролегал мимо кабинета Киснера, где меня поджидал процесс по обвинению в краже. И тут и там у окон в коридоре адвокаты по уголовным делам негромко беседовали с клиентами, один вид которых вопил о пороке. Я не мог поверить, что мое имя появится в одном ряду с именами бандитов.

Мне хотелось явиться к судье точно в назначенное время, хотя Мордехай находил это глупым. Я считал, что малейшее опоздание Де Орио, известный фанатичной пунктуальностью, сочтет непозволительной роскошью. Однако при мысли прийти на десять минут раньше и стать объектом изучающих взглядов и перешептываний Дональда Рафтера и его компании мне делалось тошно. А находиться поблизости от Тилмана Гэнтри я вообще был согласен только в присутствии судьи, Я предполагал устроиться за барьером, на месте для присяжных, и, не привлекая внимания, наблюдать за переговорами. Когда мы с Мордехаем вошли в зал, часы показывали без двух минут час.

Помощник судьи раздавал листки с повесткой дня. Жестом он указал мне на кресло за барьером, а Мордехая усадил сбоку от него, на место для свидетелей. Уилма Фелан уже прибыла и откровенно скучала — согласно сценарию, от нее не требовалось никаких показаний.

Длинный стол защиты делили ответчики: представители «Дрейк энд Суини» с одной стороны, Тилман Гэнтри и два его адвоката — с другой, в центре, играя роль буфера, размещались два типа из «Ривер оукс» и три их советника. В повестке дня перечислялись присутствующие. За столом защиты я насчитал тринадцать человек.

Тилман Гэнтри виделся мне лощеным красавцем с обилием колец и в пиджаке с блестками. Я ошибся. Его отлично сшитый костюм стоил бешеных денег, Гэнтри был экипирован лучше своего адвоката, он невозмутимо читал какие-то бумаги.

Отстаивать свои интересы фирма прислала Артура, Рафтера, Натана Маламуда и Барри Нуццо. Присутствие трех бывших заложников можно было рассматривать как некий намек: из всех терроризированных Мистером сотрудников не сломался никто — кроме меня. Что с тобой случилось, Майкл?