Бренда Новак - Молчание мертвых Страница 6

— Хорошо выглядишь, — ничуть не погрешив против правды, сказала Грейс.

— Чересчур располнела, — возразила Айрин, хотя лишнего веса в ней набралось бы не больше десяти-пятнадцати фунтов. Да и сам тот факт, что она приоделась даже по такому незначительному поводу, как встреча с дочерью, уже служил убедительным доказательством ее тщеславия.

— Нет, нет, как раз то, что надо.

Комплимент пришелся кстати, мать оживилась, и Грейс улыбнулась еще шире и непринужденнее. Хотя Айрин исполнилось пятьдесят два, лицо у нее было такой же овальной формы, как и у старшей дочери, и глаза такие же голубые. Волосы Грейс обычно собирала в узел на затылке, а макияжем пользовалась по минимуму. Айрин же обильно накладывала тушь, не стеснялась красить губы темно-красной помадой и укладывала волосы, подражая Лоретте Линн.

— Молли сказала, ты с кем-то встречаешься, — заметила Грейс, которой не терпелось получить подтверждение или опровержение правоты сестры.

Айрин небрежно махнула рукой:

— Не совсем. А вот она снова встречается с тем парнем, которого привозила на Рождество.

— Они с Бо всего лишь друзья, и тебе это прекрасно известно. А вот твоя попытка сменить тему подсказывает мне, что ты что-то скрываешь.

— Да с кем мне встречаться? Я здесь никогда никому не нравилась, — усмехнулась Айрин.

Возможно, сейчас это заявление и не соответствовало действительности, но прошлое оно отражало верно. Когда мать двадцать два года назад вышла за преподобного Баркера и переехала из соседнего городка Буневилля с троими детьми, Грейс было всего лишь девять лет. Возраст вполне достаточный, чтобы понять: то, что говорят о ее матери, лестью не назовешь.

Вы только на нее посмотрите — расхаживает тут, задрав нос кверху. Я такой выскочки еще не видела. Да у нас в Стилуотере нашлось бы с десяток дам куда как более достойных, чтобы стать женой преподобному. Да эта Айрин на все десять, если не пятнадцать лет моложе преподобного. Нацелилась на его деньги, только они ей и нужны.

Жил Баркер скромно, владел только лишь фермой, но и это было больше того, что имели в Буневилле Айрин и трое ее детей. И этого было достаточно, чтобы вызвать у обитателей Стилуотера негодование и возмущение. Они были чужаками, и обращались с ними так, словно их мать присвоила что-то, на что не имела права.

Сыграло свою роль и то, что преподобный не стеснялся при каждом удобном случае отзываться о своей супруге в уничижительном тоне, причем даже с кафедры. И если поначалу Айрин еще вспыхивала от волнения в обществе мужа, то через некоторое время, узнав его получше, прониклась совсем другими чувствами.

Грейс всегда удивлялась тому, что город души не чаял в Баркере, что человек столь дурной и злобный смог убедить большинство в том, что он святой.

Мозолистая рука сжала ее запястье, глухой голос прохрипел в ухо: «Молчи». Она пискнула, и человек, которого она называла папой, надавил сильнее, предупреждая о последствиях, которые ждут ее в случае неповиновения. Мэдлин, его дочь, спала на кровати в той же комнате, но Грейс, боясь его мести, не смела разбудить сводную сестру…

— Что с тобой? — Мать с тревогой посмотрела на нее. Воспоминание свернулось и спряталось. Она обхватила себя за плечи — прошлое как будто дохнуло холодом — и попыталась улыбнуться:

— Ничего.

— Точно?

— Конечно, — уверила ее Грейс, но мир и покой уже улетучились. Она словно шагнула из-под солнца в мрачный, стылый подвал. Образы и ощущения, все то, чего она так старательно избегала, что удерживала, чему противилась, нахлынули с новой силой. — Здесь… здесь слишком жарко. Пойдем посидим на веранде.

— Никак не могу поверить, что ты вернулась. Через тринадцать лет… — пробормотала, следуя за ней, мать.

Ответ сорвался с губ, прежде чем она успела взять себя в руки:

— А я не могу поверить, что ты так и не уехала.

— Я и не могла уехать, — возразила Айрин. — Неужели ты думаешь, что бросила бы Клэя?

— Как это сделала я?

Мать удивленно взглянула на нее:

— Нет. Я… я вовсе не это имела в виду.

Грейс опустилась на подвесную скамеечку. Потерла лоб. Конечно. Никто из тех, кто знал правду, ни разу ни в чем ее не обвинил. Не зная, что сказать или сделать, они просто жалели ее. Жалели, но не винили. Это она винила себя.

— Извини. — Усилием воли Грейс попыталась успокоить заколотившееся вдруг сердце, умерить пульс. — Мне трудно приезжать сюда.

Мать села рядышком и взяла ее за руку. Она ничего не говорила и только покачивалась взад-вперед.

Странно, но напряжение ослабло. Жаль, что тогда, восемнадцать лет назад, Айрин не смогла, не нашла в себе сил поступить вот так же. Поддержать. Успокоить…

— А здесь мило, да? — заметила наконец Айрин.

— Мне нравится.

— Ты надолго?

— На три месяца. Если получится.

— На три месяца? Это хорошо. — Мать разжала пальцы и поднялась. — Я люблю тебя. Наверно, мне следовало бы почаще говорить тебе это, а я… подвела тебя. Но я тебя люблю.

Что ответить? Грейс не знала. И потому задала давно мучивший ее вопрос:

— Если не обращать внимания на что-то ужасное, отвратительное, значит ли это, что оно исчезает, перестает существовать?

С минуту мать молча смотрела на нее потемневшими вдруг от боли глазами.

— А разве оно уйдет, если поступать иначе? Я делала то, что должно. Надеюсь, когда-нибудь ты простишь меня за это. — Она помахала рукой; пересекла веранду и спустилась по ступенькам. — У меня назначена встреча. Позвони попозже, если… если захочешь повидаться.

— Позвоню, — глядя ей вслед, пообещала Грейс.

Сумрачный, прохладный зал пиццерии принес, наконец, приятное и долгожданное отдохновение от изнуряющей жары. Грейс только что приняла душ, но одежда уже липла к телу. Воздух на протяжении дня пропитывался влагой, тяжелел, но дождь так и не собрался, грозя зарядить на всю ночь мелкой, противной моросью.

— Ваша пицца. — Девочка-подросток остановилась у столика с небольшим подносом. Освобождая место для заказанного блюда, Грейс сдвинула к краю тарелки салат, и в этот момент двери распахнулись перед небольшой группой новых посетителей.

— Спасибо, — сказала Грейс и тут же отвернулась, чтобы не встречаться ни с кем глазами — ни привлекать к себе внимание, ни ввязываться в разговор не было ни малейшего желания. Сюда она пришла только затем, чтобы пообедать да укрыться от изнуряющей духоты.

Но не прошло и трех минут, как реплики, долетевшие со стороны расположившихся неподалеку мужчин, подтвердили — ее заметили, о ней говорят.

— Говорю тебе, Тим, это она.

— Зубрилка Грейси? Нет…

— Точно! Мне Рекс Питерс сказал, что она возвращается в город.

— А зачем? — подал голос кто-то еще. — Говорят, она стала где-то помощницей окружного прокурора. Про нее даже в газете писали.

Ответ Грейс не расслышала и, блокировав внешние сигналы, сосредоточилась на еде. Но уже через минуту кто-то присвистнул и довольно громко выразил мнение, что выглядит она очень даже ничего. Грейс невольно обернулась.

Один из посетителей стоял перед стойкой и, повернувшись спиной к залу, делал заказ, но остальные четверо сидели за столиком. Крепкие, загорелые, определенно качки — те самые, что в далекие годы сводили с ума девчонок-старшеклассниц. В свое время она тоже смотрела на них восторженными глазами. Но теперь Грейс была совсем другим человеком, и желание оставаться здесь внезапно пропало.

— Может, мы не узнаем ее в одежде, — сказал Джо Винчелли.

Сопровождавший эти слова многозначительный смешок помог Грейс вспомнить полузабытое имя. Любимый племянник преподобного. Это он придумал уничижительное прозвище, появившееся потом на дверце ее шкафчика и эхом следовавшее за ней по школьным коридорам.

— Потише, еще услышит, — проворчал кто-то. Уж не Базз ли Харт? Грейс не могла сказать точно. Из присутствующих он изменился больше всего, лишившись едва ли не половины былой пышной шевелюры.

Голоса стихли, но приглушенный гогот все же долетал до нее. Грейс почувствовала, как полыхнули жаром щеки и уши. Заколотилось сердце. Она опустила голову, упершись взглядом в тарелку. Лет четырнадцать-пятнадцать назад она, как тогда говорили, крутила любовь по меньшей мере с тремя из этой компании. В укромном уголке или на заднем сиденье машины. Очевидно, те «свидания» запомнились им куда лучше, чем ей самой. И как только она могла позволить кому-то, тем более парням, с которыми вместе ходила в школу, пользоваться ею так бесстыже, так дико. Теперь Грейс этого не понимала.

Разве что искала что-то такое, чего не могла найти.

Чувствуя неприятную слабость в ногах, она вытерла пот с верхней губы. Как бы выскользнуть отсюда, не проходя мимо их столика?

И снова голос Джо. Голос, перекрывший все остальные. Голос, будто вернувший ее в то давнее прошлое.