Дэвид Лисс - Этичный убийца Страница 6

– Да, – согласилась Карен.

В какой-то момент полное безразличие сменилось у нее жаждой приобретательства, выражение упрямого скептицизма стерлось с лица, а сжатые прежде губы приоткрылись – и не от желания возразить, но от какой-то вялой, но неуемной жажды.

– Как ты думаешь, женщина когда-нибудь станет президентом? – спросил Ублюдок. – Держу пари, эта киска будет – просто пальчики оближешь. И с большими сиськами. Да, чувак, просто с огромными сиськами! Уж точно больше, чем у Карен.

– Но вы же не можете не согласиться, что более глубокое знание американской истории принесет вашим детям несомненную пользу? – настаивал я.

– Да, – кивнула Карен, вдавливая сигарету, скуренную до самого фильтра, в донышко импровизированной пепельницы, которая представляла собой нижнюю треть жестянки от пепси. Пальцы Карен ловко сторонились зазубренных краев. – В школе у них столько всяких тестов, на которых спрашивают про все эти вещи. С такой книгой они получат все необходимые знания, а значит, и хорошие оценки.

Карен уже усвоила, что я люблю давать примеры конкретных ситуаций, в которых та или иная книжка может пригодиться, и теперь она изо всех сил пыталась сама приводить подобные аргументы.

– Знания, знания… А свидания? Меня это гораздо больше волнует, – заявил Ублюдок. – Если бы я больше знал про Бена Франклина и Бетти Росс, может, в школьные годы я бы и трахался почаще.

Я изо всех сил старался погасить раздражение. Но мне уже с трудом удавалось сохранять видимость благодушия. Только здравый смысл удерживал меня от того, чтобы предложить Карен закончить наши дела без Ублюдка. А привлечь этого урода на свою сторону можно было только одним способом – победив его. Надо было срочно что-то предпринять, и я решил прибегнуть к уловке, о которой мне рассказывал Бобби. Когда он объяснял мне, как следует себя вести, идея мне показалась гениальной, и я давно ждал случая пустить эту уловку в ход.

Для начала я испустил глубокий вздох.

– Знаешь что, – начал я, – по-моему, эти учебные материалы все-таки не для тебя. Ублюдок, я же просил тебя сказать, если тебе вдруг станет неинтересно. Но ты, кажется, решил надо мной поиздеваться. Если тебе неинтересно – в этом нет ничего страшного. Эти книги нравятся далеко не всем. Просто одни родители отдают образованию больший приоритет, чем другие, и в этом нет ничего страшного. Однако мне жаль, что я так долго здесь просидел и потратил наше общее время.

И я стал собирать вещи. Не слишком медленно, чтобы не показалось, будто я жду, что меня остановят. Я действовал с железной решимостью адвоката, который только что проиграл процесс и хочет только одного: убраться из зала суда к чертям собачьим.

– Погоди, – сказала Карен. – Зато мне интересно.

– Какого дьявола? – вскипел Ублюдок. – К черту этого засранца!

– Ублюдок, извинись немедленно! – потребовала Карен. – Я хочу купить эти книги.

– На кой хрен? Для девчонок? – поинтересовался он с глумливой усмешкой.

– Мы пошлем их по почте. – В голосе Карен появились жалостливые, просительные нотки. Но вдруг что-то переключилось в ее сознании, и голос зазвучал решительно: – Извинись, или, Богом клянусь, я все ему расскажу!

Уж не знаю, какому такому «ему», но речь шла явно не обо мне. Я вдруг начал догадываться, что вторгся в самую гущу чего-то, о чем не имел ни малейшего понятия, и самое разумное, что мне оставалось сделать, – это убраться отсюда поскорее с наименьшими потерями. С мужественным спокойствием я запихнул последнюю книгу в сумку и встал из-за стола.

– Ублюдок, сию же секунду!

Он глубоко вздохнул:

– Ну ладно, Лем, извини. Дело не в том, что мне неинтересно. Просто я не люблю так долго сидеть на одном месте. Не сердись, дружище. Показывай, что там у тебя еще.

– Не уходи, пожалуйста, – попросила Карен.

Голос ее снова зазвучал просительно, словно голос ребенка, который упрашивает, чтобы его чему-нибудь научили: «Прошу вас, сэр, пожалуйста, можно я еще немножко поучусь?»

Я степенно кивнул, приняв глубокомысленный вид, будто взвешивая все «за» и «против». Я уже готов был признать поражение, как вдруг оказалось, что я выиграл всухую. Теперь труднее всего было скрыть торжествующую улыбку. Подумать только, они попросили, чтобы я остался! Могли бы сразу достать чековую книжку и сэкономить наше общее время.

Без четверти десять все мое хозяйство уже было разложено на столе, рядом с покореженной жестянкой из-под пепси, доверху набитой хабариками, розовыми от помады. Были здесь и книги, и брошюры, и прайс-лист, и график уплаты взносов, и, разумеется, заявка на кредит – та самая желанная заявка. Карен достала чековую книжку, чтобы сделать первый взнос – сто двадцать пять долларов. Как и моя собственная мать, которая злоупотребляла успокоительными средствами, Карен дала мне расписку еще прежде, чем подписала чек, причем бланк она заполняла мучительно долго. Я весь горел от желания заполучить его как можно скорее. Я с нетерпением ждал победного финала. Пока чек у клиента, еще есть риск, что он пойдет на попятный.

Мне очень не хотелось, чтобы сделка сорвалась из-за чека. Хотя вообще-то дело было в шляпе еще до того, как я впервые упомянул о чеке. Я разогрел Карен так, что она уже просто мечтала об этих книгах, они стали для нее предметом вожделения. Мне даже удалось заткнуть Ублюдка, который сидел теперь в сторонке, не издавая ни звука. Только дышал он как-то сипло, будто задыхаясь от самого процесса дыхания. Он смотрел на меня огромными, влажными глазами, словно ища поддержки. И я не скупился на знаки одобрения.

Карен придавила чек розовым ногтем, оторвала его по линии перфорации и протянула мне. Она могла бы положить его на стол, но ей хотелось, чтобы я взял чек из ее рук. Мне уже приходилось наблюдать подобные жесты: такие вещи часто случались в момент заключения сделки. Когда я продавал книги, с меня будто спадала моя настоящая шкура – шкура школяра и неудачника – и я превращался в кого-то совсем другого, в человека, который некоторым женщинам казался даже сексуальным. Иными словами, я обретал власть. Продавец книг обладает такой же властью, как учитель, или политик, или помощник режиссера в пьесе «Наш городок».[8] Эта власть вырывает его из тьмы, подобно прожектору. Я был юн, энергичен и готов на подвиги; я вошел в дом Карен и подарил ей надежду. И не то чтобы ей хотелось со мной переспать… но и не то чтобы не хотелось. Для меня это было ясно как день.

Я уже протянул руку и почти коснулся чека, как вдруг услышал, что открылась наружная дверь. Но я не обернулся – отчасти потому, что мне хотелось поскорее заполучить чек, отчасти потому, что я приучил себя не смотреть на гостей и не слушать телефонные разговоры. Я был в чужом доме и не имел ни малейшего желания совать нос в чужие дела.

Я продолжал думать лишь об одном: о вожделенном чеке – и вдруг заметил, что глаза Карен едва не вылезли из орбит, лицо побледнело, а тонкие губы сложились в комическую гримасу, напоминающую по форме букву «о». В этот момент Ублюдок повалился на пол вместе со стулом, словно сбитый ударом невидимого кулака. Удар этот оставил посреди его лба зияющее отверстие, темное и сочащееся кровью.

И тогда я услышал этот звук. В воздухе что-то глухо просвистело, и Карен тоже опрокинулась на пол – только одна, без стула. Второй выстрел оказался не таким аккуратным, как первый: у Карен между глаз образовалась такая дыра, словно ей в лоб с размаху заехали обратной стороной молотка. Кровь залила ей волосы и растеклась на бежевом линолеумном полу. Воздух наполнился чем-то едким и мерзким. Кордит, догадался я. Вообще-то я понятия не имел, что такое кордит, и даже не знал, почему это слово засело в моем мозгу. Но я был уверен, что пахнет именно этой дрянью. И запах привел меня в ужас. Я понял вдруг, что произошло. Прозвучали два выстрела, два человека получили по пуле в лоб. Убиты два человека.

Я оказался здесь совершенно случайно. Я не должен был здесь оказаться. Просто меня приняли в Колумбийский университет, а родители отказались платить за обучение. Я просто хотел скопить денег. Заработать денег на учебу – и все. А весь этот кошмар не имеет ко мне никакого отношения. С этой мыслью я крепко зажмурился, моля Бога, чтобы все это оказалось лишь страшным сном. Но – увы! – это был не сон.

Я обернулся.

Глава 3

За пару дней до того, как я приехал в город вместе с другими книготорговцами, Джим Доу вдруг занервничал. Он сказал себе, что с этим пора завязывать: игра явно не стоит свеч. Но потом он снова сидел в своей патрульной машине и смотрел на проносящиеся мимо автомобили. Иногда его охватывала такая лень, что он не в силах был даже остановить уродов, превысивших скорость на пятнадцать, а то и на двадцать пять километров в час. Но стоило ему выйти из машины и остановить кого-нибудь, как он чувствовал, что заводится до предела. Поэтому он просто сидел себе, тихонько включив радио, из которого раздавались тирольские трели «Оук ридж бойз»[9] или «Алабамы»,[10] – в общем, сплошное дерьмо. Из ближайшей забегаловки «Бургер кинг»[11] плыл густой запах картошки фри, а разбавленный алкоголем «Ю-Ху», который Доу потягивал из бутылки, оставлял во рту резкий привкус шоколада и виски «Ребел йелл». И все это наводило его на мысли о том, чего определенно делать не стоило. Но в конце концов, это ведь инстинкты! Нельзя же требовать, чтобы волк перестал быть волком. И тут в глаза ему бросилась спортивная тачка сексуального красного цвета и почти неземной красоты. И Доу не выдержал: он врубил сирену. От этого звука он мгновенно опьянел и снова почувствовал себя семнадцатилетним юнцом.