Эрик Гарсия - Ящер-3 [Hot & sweaty rex] Страница 6

– Но вся соль Принстона, – продолжает Шерм, – как и соль всех старейших университетов Новой Англии, в том, что просто спортсменам там никаких стипендий не дают. Все эти университеты – всего лишь спортивная коалиция вроде Большого Востока или Тихоокеанской Десятки. Там дают только академические стипендии – базовые пакеты финансовой поддержки. Вот почему они сливают почти на всех спортивных соревнованиях. Ясное дело, большинство спортивных пацанов идет туда, где платят наличные. Итак, там есть спортивные команды с посредственными игроками, зато у этих игроков имеется одна вещь, которая в спорте обычно не нужна, – мозги. Отсюда выходит, что всякий, кого выпускает Принстон… а я так понимаю, ты Принстон закончил, да, Стюха?

– Закончил, – хнычет тот с таким видом, словно ему очень стыдно. Такое ощущение, будто он признается не в том, что закончил Принстон, а в том, что его пинком под зад вышвырнули из средней школы Лос-Анджелеса.

– Итак, всякий, кто закончил Принстон, должен иметь в башке больше двух серых клеточек, чтобы они друг о друга терлись. А весь этот театр про старого усталого Стюху, который вообще ничего не сечет, ни в какую сюда не вписывается. Думаю, ты нас продинамил…

– Нет, – твердо говорит Стю, пока все его могучее тело содрогается под веревкой. – Нет, это не так!

– …и еще я думаю, что вы с Пепе тут заодно.

Теперь, когда вся тяжесть ситуации наконец на него обрушивается, Стю начинает откровенно трястись. Веревка, плотно стягивающая его руки и ноги, скребет по чешуйкам, оставляя заметные вмятины.

– Послушайте, – молит Стю, – все совсем не так. Если Пепе во что-то играет с Восемь На Семь, это его дело, а я…

– Погоди-ка погоди, – говорит Шерман. – Про Восемь На Семь я ничего не говорил. Почему ты подумал, что я к нему все веду?

Голос Стю дрожит, и легкая оплошность выдает его с головой.

– Господи, Шерм… не надо… не делай этого…

– Я, Стюха, пока еще ни хрена не делаю. Я просто хочу узнать, чего ради ты вдруг вытащил на свет этого коня-победителя, когда я про него даже словом не обмолвился.

Тут Стю поступает очень мудро – он затыкается. Пожалуй, он и впрямь парень из Принстона. С другой стороны, этот недоумок Сатерленд, один из детективов в бюро «Правда-Матка», учился в Принстоне, а это очень мало что говорит в пользу интеллектуального калибра данного учебного заведения. Скорее наоборот. Хотя, конечно, Сатерленд попал туда благодаря своим связям, а вот бедняга Стю, кажется, с минуты на минуту потеряет свои.

Еще какое-то время Шерм расхаживает взад-вперед, пытается взять Стю на испуг и вытянуть из него информацию, но без толку. Бывший конь твердо держит рот на замке. Тогда Чес, сколько ему удается, пытается сыграть со Стю в доброго следователя («Давай по-быстрому с этим закончим, хоккей? А потом все вместе пойдем и славно перекусим. Ну, что скажешь, приятель?»), однако уже после нескольких добродушных вопросов его подлинная натура пересиливает, и бандит начинает почем зря хлестать Стю по физиономии.

– Прекрати, – рявкает Шерман. Затем он подходит к Стю и садится на корточки, чтобы быть с ним лицом к лицу. По телосложению они полная противоположность – эктоморф и мезоморф, один вялый и жирный, другой сильный и могучий. Но сегодня правила игры переменились. Сегодня на школьном дворе царит бледная пухлятина. Ура! Вся власть жирягам!

– Даю тебе последнюю попытку, – говорит Шерман. – Хочешь ты, Стюха, что-нибудь мне сказать?

– Я… я не знаю, что тебе нужно…

– Учти, я этого не хотел, – вздыхает Шерман и кивает Чесу.

Тот несколько секунд роется в сумке, но затем раскладывает у своих ног уйму всяких разных инструментов, один страшнее другого. Хирургическая нить. Скальпель. Бритва. Топор.

И шесть полиэтиленовых распад-пакетов. Завидев их, Стюха начинает орать благим матом.

Распад-пакеты – это всего-навсего четырехдюймовые мешочки из белого полиэтилена с двумя черными крестиками в обоих верхних углах. Довольно странно начинать в этой связи орать, но, разумеется, приступ ужаса вызывают не сами пакеты, а то, что у них внутри.

Внутри распад-пакетов – бактерии. Если точнее, бактерии, разрастающиеся на плоти динозавра. Если еще точнее, их многие годы разводили и совершенствовали на плоти диносов, так что больше ничего они не едят. Отгрузи их человеку, леопарду, бирманскому питону, налоговому инспектору – и ровным счетом ничего не случится. Пожалуй, питона ты этим малость обломаешь, но это уже будут твои проблемы, а не питона. Микроскопические обжоры из распад-пакетов едят одно и только одно – плоть диноса.

Причем едят они ее с потрясающей ненасытностью.

Распределение распад-пакетов строго контролируется Советами, чтобы предотвратить оплошности вроде того форменного безобразия в Западной Африке. Алле-оп – распад-бактерии тогда бесконтрольно разрослись, а первоначальный источник определить так и не удалось. С тех пор всем динозаврам общественно значимых профессий выдают распад-пакеты – с условием, чтобы они всегда держали их при себе – ради одной-единственной цели избавления от останков диноса в случае необходимости, и каждый такой пакет регистрируется соответствующими властями. Собственно говоря, я припоминаю, как сам как-то раз применил распад-пакет к диносу-амальгаме в одном из проулков Бронкса, уничтожая все свидетельства произошедшего побоища и моей итоговой победы до прибытия человеческой полиции.

Таково сформулированное властями назначение распад-пакетов: применение их к покойникам и только к покойникам, а также в случае абсолютной необходимости.

Но Чес с Шерманом, похоже, инструкцию по эксплуатации никогда не читали.

– Кончай корчиться, – хрипит Шерман, доблестно сражаясь с кончиком Стюхиного хвоста. Чес уже заткнул большой рот раптора скомканным полотенцем, почти полностью заглушая его вопли и стоны. Они еще даже не начали, а Стю уже так переполошился. – Прекрати. Чес, ты не поможешь?

Я уже вижу, что на подходе, но бессилен это остановить. Пусть даже я только прикидываюсь громилой, мне никуда не уйти от чувства некоторой вовлеченности в происходящее, хотя и я обещал себе никогда не ввязываться в мафиозные дела. Все-таки я согласился их сопровождать, и я буду с ними, пока они и впрямь не зайдут слишком далеко. В желудке у меня идет какое-то кувыркание; я притворяюсь, что все это из-за мяты.

Чесу с Шерманом наконец удается закрепить Стюхин хвост. Шерм опускает свой жирный зад примерно в футе от кончика и надежно придавливает его к полу конюшни.

– Топор не забыл? – спрашивает он у Чеса, и тот сжимает острый инструмент в правой руке, готовый немедленно использовать его по назначению.

– Давай, – говорит Чес.

Шерман аккуратно разрывает полиэтиленовый пакетик и сыплет мелкий порошок на самый кончик отчаянно корчащегося хвоста Стю.

Полотенце с трудом приглушает пронзительный вопль, сотрясающий во всех иных отношениях тихую конюшню. Плоть мгновенно начинает растворяться под яростным напором бактерий, кончик Стюхиного хвоста исчезает прямо у меня на глазах, лужица светло-зеленой жижи скапливается на полу. Но там лишь бросовые продукты работы бактерий – они пожирают все мельчайшие клочки плоти диноса, какие только могут найти, кожу, все остальное, а потом перерабатывают и выпихивают это дело со своего противоположного конца.

Я застрял на нейтральной полосе между отвращением и завороженностью – совсем как на играх «Лос-Анджелес Клипперс» – и не могу оторвать глаз от жуткого зрелища. Целый дюйм Стюхиного хвоста исчез за неполных тридцать секунд, и теперь я уже вижу кусочек кости там, где была начисто отъедена плоть. Костный мозг и эмаль – две вещи, которые бактерии наотрез отказываются пожирать. Глаза бедняги дико выпучиваются от боли, его чешуйки плотно прижаты к веревке, зарывающейся в его руки, оставляющей там глубокие борозды…

– Давай, – спокойно говорит Шерм. – Руби.

Чес повыше заносит топор и обрубает Стюхин хвост на дюйм выше того участка, где бактерии продолжают свое пиршество. Твердый шмат мяса плюхается на пол, и через считанные секунды микроскопические обжоры поглощают оставшуюся часть плоти, оставляя среди опилок лишь небольшой кусочек хвостовой кости и липкую зеленую лужицу.

Однако удар топором спас Стю от дальнейшей атаки распад-бактерий, и хотя его хвост обильно кровоточит, до завтра он наверняка доживет. Шерман протягивает руку и вытаскивает полотенце изо рта несчастного раптора. Стю что-то еле внятно бормочет, его воспаленные глаза слезятся, губы звучно шлепают с каждым вдохом.

– Тихо, – утешает его Шерман. – Спокойно. Скажи нам, где билеты, и мы на этом закончим. Как следует тебя вылечим, где надо заштопаем.

Но Стю сейчас по ту сторону разума. Боль наверняка чудовищная. Конечно, нервы на хвосте не так чувствительны, как в области паха, но если тебе перерубят их топором, тоже радости мало.