Александр Егоров - Пентхаус Страница 6

Дверь за отцом Василием захлопывается. В окно я вижу, как он усаживается в темный «опель» и уезжает.

Он даже не оглянулся ни разу.

Этот день все никак не мог кончиться, или просто я боялся ночи?

Сперва я подвез Лидку до дому (отчего-то мне захотелось это сделать). Затем, подумав, заехал в джазовый кабак на Таганке. Я не был тамошним постоянным клиентом, и я не люблю поп-музыку. Просто оказалось по пути.

Сразу двое охранников поискали у меня оружие. Равнодушно разведя руки, я думал: а что, если однажды найдут. Потом я почему-то размышлял о стволовых клетках. Тюремно-медицинские мотивы сменились сексуально-политическими: на сцене пританцовывала смугленькая лысенькая певица, похожая на Барака Обаму. Она мастурбировала под музыку, полуприкрыв глаза. Тихо, под сурдинку, дудел саксофон. Клавишник на «курцвайле» рисовал подкладку. Вероятно, это был эйсид-джаз.

Я поднялся по скрипучей лестнице. Занял место за столиком. Все и вправду было как-то кисло, да еще из головы не выходил этот поп. Я взял себе выпить и что-то из еды.

Становилось лучше. То место, где я сидел, нависало над сценой (когда певица заходила слишком далеко, я мог видеть ее стриженую макушку). Сбоку, у стены, в пространстве парило чучело Армстронга.

Кто-то тронул меня за плечо. Помедлив, я обернулся. Стройная тень в антрацитовом платье изгибалась и сияла блестками. У меня в кресле она изгибалась иначе. Недели две назад.

— О, здравствуйте, Тамара, — произнес я.

— Как приятно слышать это от доктора, — улыбнулась тень. — Да еще от такого классного.

Почему во всей Москве не нашлось другого места для Анжелкиной подруги? Какой волной занесло сюда меня? Я не знал.

— Вы сегодня в трауре? — пошутил я в такт своим мыслям.

— Ну… его легко снять. Вы же помните. И разве мы не на «ты»?

Потом мы танцевали. Потом о чем-то переговаривались, слушая лысую певицу, и потихоньку проникались ощущением друг друга — известно, как быстро это происходит, если всем все понятно и под рукой неплохой вискарь. Я глядел, как чучело космонавта с медной трубой перемещается по воздуху перед моими глазами, и улыбался. Тамара охотно принимала это на свой счет.

— Надо же, как у нее получается, — засмотрелась она на певицу. — Иногда так и хочется стать лесбиянкой. Maybe next time… да, Артем?

Я вышел отлить. По дороге обратно внимательнее, чем следовало, взглянул на администратора.

— Есть private room, — сообщил он.

Заметно пошатываясь, я вернулся за столик. Тамара облизнула губы.

— Хочешь, я полечу… тебя? — спросила она. — Теперь моя очередь.

— Полечи. Полети. Я не хочу больше быть доктором. Хочу быть космонавтом. Полетели вместе.

Или я не произносил последних слов? Не помню. Затем была темная комната и темный, душный секс прямо на ковре. А потом я ее потерял. Меня стошнило, и после этого я был почти здоров.

Охранники на выходе проводили меня насмешливыми взглядами, хотя я оставил в этом гребаном кабаке половину их месячной зарплаты. За это я и не люблю шоу-бизнес. Или просто никогда не могу остановиться?

Ночная прохлада освежила меня. Но не настолько, чтобы я не мог почуять мусорный ветерок из ближайшего переулка. Вглядевшись в мигающую синими огнями темноту, я оставил «мазду» на стоянке.

Пожилой горец вез меня по транспортному кольцу. Свернув, мы углубились в темные переулки, и тут я решился:

— Проедем вон туда, — велел я шоферу. — Где дом двухэтажный.

Я вышел.

Откуда-то издалека воняло помойкой. В кустах шебуршали то ли птицы, то ли крысы.

В интернате свет горел только на первом этаже и еще в одной комнате на втором, где, как я знал, помещался директор; решетки на окнах напоминали растопыренные пальцы.

Я скрипнул зубами.

Достал мобильник. Вместо гудков заиграла музычка — веселая музычка, записанная специально для меня.

С полминуты, волнуясь, я слушал. Потом что-то щелкнуло, и раздался ее голос.

— Привет, — говорит Маринка.

При них она стесняется называть меня по имени. Я полагаю, это разновидность суеверия.

— У меня телефон под подушкой, — говорит она тихонько. — Я думала, вдруг ты позвонишь.

— Я и позвонил. Выгляни в окно… можешь?

Когда-то мы молчаливо договорились обходиться без нежностей, если мы не вдвоем. Тоже из суеверия. И потом, мы всё прекрасно понимаем. По всем нашим законам у нее не может быть прав, у меня — обязанностей. Только любовь. Не так уж и мало.

Там, высоко, в зарешеченном окне спальни шевелятся шторы. Я вижу ее. Полураздетую, с телефоном в руке.

Желтый фонарь висит в пространстве над моей головой. Или это не фонарь? Луна светит в небе, полная, жирная, как голландский сыр.

— Я вытащу тебя отсюда, — говорю я вдруг. — Поедем гулять на выходных?

Она молчит. А после исчезает, как призрак.

Я тупо гляжу на дисплей. Вызов не завершен.

— Я тебя люблю, — говорю я, глядя на светящийся пустой экран. — Пусть я конченая сволочь. И открываю дверь дьяволу. Но я тебя люблю. Тебе ясно?

Наверно, она не слышит. Мы не стали покупать ей наушник bluetooth, все равно в интернате украдут.

Отворяется дверь, и на крыльцо выходит охранник — разжиревший отставник с рожей евнуха, в камуфляже. Директор набирает себе только таких. Мужик озирается, видит меня, глухо кашляет. И отступает в сторону. Сто рублей за минуту, не меньше, — говорит его взгляд.

Маринка сбегает вниз по ступенькам и оказывается у меня в руках. Ей немножко больно, но она улыбается. Я обожаю ее за это.

— Я тебя тоже, — шепчет она. — Только я больше.

003. Молился ли ты на ночь?

Утром в пятницу мне было нехорошо. То есть — совсем. Разве это хорошо, когда лежишь ничком в приемной собственного офиса, нюхая линолеум, а здоровенный амбал выворачивает тебе руку.

— А ты, как тебя, стой там, — советует невидимый голос (в голосе слышна одышка). — Стой лапками к стенке. Все телефоны сюда. И никаких тревожных кнопок, ясно?

Это он Лидке. Третий занимает место у двери. Я вижу его ботинки — недорогие, охранничьи.

Мы с Лидкой оба поступили неосторожно. Она — когда открыла дверь, не поглядев хорошенько в монитор, а я — когда высунулся из кабинета взглянуть, почему в приемной так тихо.

— А теперь — к главному, — говорит тот же голос. — Ну-ка, встал. Встал и пошел. Помогите доктору наук.

Мне уже помогают. Да так, что кости трещат.

— Х-хватит, — прошу я. — Я все понял.

Гость смотрит на меня насмешливо. Это хорошо одетый толстый чувак лет сорока, с одутловатым лицом, с прилизанными волосами, собранными сзади в архаичную косичку. На его щеке — шрам от старого огнестрела. Человек он явно непростой.

Он приспускает галстук и произносит:

— Ты еще ничего не понял… Тёмчик.

Мои ноги слабеют.

— Ну что же ты, — говорит толстяк тем же сладким голосом. А потом продолжает злобно, с присвистом: — Не нравится, когда держат? Нравится самому держать? А еще как тебе нравится?

Эти слова он сопровождает легкими точными движениями, от которых у меня из глаз текут слезы.

— Да что же мы так-то стоим, — говорит он затем, потирая пальцы. — Пойдем в кабинет. И без глупостей.

И вот я сижу напротив него в кресле, называемом «гарротой». Я сам себе застегнул ремешки на ногах, руки зафиксировал уже мой гость. Он с любопытством рассматривает пульт, потом меня, потом снова пульт.

— Ладно, — говорит он со вздохом. — Это потом. Итак, трахать чужих жен нам нравится. Отвечать — не очень. Правильно я понимаю?

Я стискиваю зубы:

— З-зачем эти вопросы?

— А вопросы затем, чтобы внести ясность, — говорит он размеренно и негромко. — Вопросы затем, чтобы я понял: почему она к тебе пришла. Почему именно к тебе. И нах…я ей вообще было все это нужно. Особенно присылать мне видео с мобильника. А? Скажи.

— Она ненавидит вас, — отвечаю я. — Она говорит об этом в открытую. Вот ее проблема, с которой она пришла.

— Ненави-идит. Меня, — с удовольствием произносит этот Виктор (мужа Анжелки зовут Виктором). — Это я знаю, знаю. И деньги ворует. Но почему же, скажи, — тут он снова поглядывает на пульт, — она захотела поделиться со мной этим радостным событием? Или, как бы это сказать, соитием?

— Позлить хотела.

— Да меня злить — себя не уважать. Меня добрым вообще никто не видел. Не-ет, тут другое. Какие еще будут мысли, а, психолог?

Ухмыляясь, он тычет в пульт толстым пальцем. Моторчики начинают жужжать. Мой позвоночник выгибается, голова запрокидывается назад.

— Херня какая-то, — бормочет Виктор. — Так я тебя не вижу. Как обратно сделать?

— На стрелочку нажать, — говорю я. — Чтоб зеленая замигала.

Кое-как меня возвращают в нормальное положение.

— «Айфон», бля, — радуется гость. — Все на сенсорах. Камеры не хватает. Или и камера есть где-нибудь? Потом извращенцам видео продавать, а? Ох, Артемий…